Tincan

      Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь густую крону дерева. Листья отбрасывали причудливые тени, делая черты лица Чжан Исина более резкими и угловатыми. Легкий ветер трепал челку парня. Он сидел на земле, прислонившись спиной к стволу и немного запрокинув назад голову. Черная кожаная куртка валялась на расстоянии вытянутой руки, а грубая подошва ботинок подрывала сырой дерн. Теплый воздух наполнял его легкие. Руки были тяжелыми, голова пустой, глаза не было сил держать открытыми. В топливном баке его мотоцикла бензин давно закончился, и последние десять километров к этому месту пришлось бежать. Спотыкаться, катиться кубарем с горы и лететь сломя голову, чтобы выполнить обещание.       Исин никогда не забывал ту, что долгие годы вносила в его жизнь смуту; врывалась с прохладным морским бризом и верила в радугу даже в самые черные времена.       - С Новым Годом! – радостно прокричала девушка, взрывая хлопушку.       - Сейчас март, - недовольно процедил Лэй, намереваясь выйти из комнаты.       - У меня есть елка, гирлянды, печенье, шампанское и письмо Санта Клаусу       - Но…       - Оно детское.       Ему тогда было двенадцать, а ей неделю назад исполнилось десять. Но вот это умение находить ответ на невысказанные вопросы, всегда поражало молодого человека. О чем она только думала?! И так было все время, что он ее знал. Каждый раз девчонка удивляла, оставляла раны, рубцы на сердце, но оставалась светлым пятном в довольно сером и угрюмом мире. Она всегда с детской непосредственностью смотрела в лицо страху, именно поэтому ему и нравилось держать ее за руку.       Пак Джи Хе была задирой, непоседой, хулиганкой, а в лучшие времена просто милой девушкой. Для нее не существовало слова «нет» и Новый Год она уперто отмечала в марте. Она так хотела, и на условности было плевать. Исин злился, сопел и раздраженно выкручивал запястья, но покупал подарок и приходил на праздник. Эта странная парочка из хорошего мальчика и его забияки-подружки была особенной. Такие не похожие, немного дикие и безумно одинокие. Именно это делало их дружбу крепче стали. Они часами играли в железную дорогу, когда им было пять. Подолгу болтали в скрепленные ниткой консервные банки в семь лет. И хоть приходилось кричать, чтобы хорошо слышать друг друга, эти двое знали окружающие не разболтают их детские тайны.       - Давай! Давай, еще немного, - подначивала Джи Хе, подталкивая палкой в спину друга.       В девять они серьезно увлеклись пиратской темой. А потому между импровизированными казнями сидели в обнимку, чокались чашками с водой и, надрывая связки, напевали:

«Вот тут-то и вынырнул Дэви Джонс, Йо-хо-хо, и бутылка рому! Он вынырнул с черным большим ключом, Йо-хо-хо, и бутылка рому! Таращил глаза, как большая сова, Йо-хо-хо, и бутылка рому! И в хохоте жутком тряслась голова, Йо-хо-хо, и бутылка рому!»

      И вот под этот оглушительный ор, они шли на поиски сокровищ, бороздить морские просторы и пугать звоном стали прохожих в длинных коридорах.       Вспоминая эти веселые вылазки, Лэй не мог скрыть горькой, но все же улыбки. Как же они были безмятежны в детстве. Не было ничего, что способно было испортить день. Кроме уколов. Но о них парень предпочитал не вспоминать.       Они росли. Характеры портились. Детская непосредственность сменялась подростковым бунтарством. Когда ему было пятнадцать, их влекли ужасы и детективные истории. Они были как Холмс и Мориарти, потому что не могли признать, что один из них лишь дополнение к гениальному сыщику. О нет, они оба особенные, - непримиримые соперники, а в плохие дни лучшие друзья.       В тот день они так же сидели у этого дерева. Исин вертел в руках гладкий камень, то и дело, проверяя ловкость собственных пальцев, а Джи Хе, прислонившись плечом к его спине, переворачивала страницы книги. Ветер наигрывал им грустные мелодии. И среди одной из них Лэй различил тихий голос.

«И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово, Точно всю он душу влил в этом слове «Никогда», И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, - Я шепнул: «Друзья сокрылись вот уж многие года, Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда». Ворон молвил: «Никогда».*

      - Никогда? – спросила девушка, едва последний звук стиха потонул в шорохе листвы.       - Никогда… - он всегда подтверждал, ощущая, какой-то страх, что медленно, но уверенно точил камни беспокойства в груди подруги.       Лэй давал только те обещания, что мог сдержать. И хоть они никогда не произносили этого вслух, для обоих, эти семь букв значили слишком много.       Тогда же был и их первый поцелуй. Парень забрал его себе. Осторожно придерживая пальцами ее подбородок, склонился к губам. Ощущал трепет дыхания и ждал. Ждал, когда она закроет глаза и сердце ее буквально остановится, чтобы секундой погодя забиться с новой силой и новым чувством.       - Тахикардия, - шутила Джи Хе, ударяя кулаком по груди и стараясь откашляться, когда первый поцелуй закончился неудачей.       Так много всего связывало их: музыка, паста с морепродуктами, холодный кофе и смешные пижамы. Странным образом, даже взрослея, они оставались вместе. Лэй курил напропалую, сжигая свои легкие. Пак обрезала волосы и набила татуировку на запястье.       Они все чаще встречались в подвальном помещении, служившем начинающей группе музыкальной студией. Джи Хе пыталась петь. Чжан с ухмылкой наблюдал, как колышется из стороны в сторону ее короткая клетчатая юбка, и утягивал ее за собой на диван. Он не мог ею надышаться. Даже выпуская серые клубы дыма в прелестное лицо, не отводил взгляда от ее глаз. Эта девушка сводила с ума, переворачивая все с ног на голову. Грусть она подменяла весельем, романтику подавала под соусом из тоски.       - Ты знаешь, что бархатцы это могильные цветы? Их обычно высаживают на кладбищах, чтобы своим видом они радовали покойников.       Джи Хе тогда уже исполнилось восемнадцать. Свобода пьянила. Оседлав бедра парня и расстегивая ремень на его брюках, девушка находилась в каком-то своем мире.       - Разве это сейчас важно? – проводя по стройной ноге холодной ладонью, поинтересовался он.       - Нет, - Пак склонилась ниже, касаясь пальцами его живота. – Но мне тяжело отделаться от этой мысли.       - Я помогу, - Исин резко подался вперед, обнимая за талию, притягивая ближе к себе и опрокидывая на спину.       Возможно, это последнее, что Лэй помнит о ней, о той смутьянке, что не оставила равнодушной. Он не знал, что она иногда выбегала из комнаты, держась за сердце и отчаянно хватая ртом воздух. Любовь была сильнее ее сердца и медленно его убивала. Не знал слишком много…       Солнце пригревало. Морило в сон. Сознание медленно сдавалось. Воспоминания – тяжелое бремя. Надежды – неподъёмный груз, когда опасаешься, что они впустую. Парень примчался сюда, боясь опоздать на встречу назначенную пять лет назад. Последний поцелуй все еще горечью отдавал на губах. Печать на клятве вернуться, клеймо на их душах.       Уронив голову на грудь, молодой человек не заметил, как сон его одолел.       - Давай, постараемся не разочаровывать друг друга. Станем хорошими людьми и встретимся, когда мне исполнится двадцать пять, - мягкие пальцы касались щетинистого подбородка.       - Зачем?       - Я так хочу, - поправив воротник его кожаной куртки, Джи Хе потянулась первой и поцеловала. Мягко, нежно, практически невесомо. Исин бы и не заметил, ведь сердце больше предательски не замирало, но от нее все еще пахло клубничным бальзамом для губ, и отпускать было больно.       В теле ощущалась легкость. Легкие наполнялись запахом свежей травы. Каждое воспоминание мириадами осколков взрывалось в сознании, чтобы выпустить на свободу новое. Он касается ее кожи. Смотрит в глаза. Слышит голос.       - Эй! Просыпайся.       Разум нехотя реагирует на толчки в плечо.       - Ну, давай же. Неужели так сложно разлепить глаза?       Глубоко вздохнув, Лэй приподнял веки и увидел улыбку, знакомую с детства. Расплывчатый силуэт, подернутый белесой пеленой. Нет не ангел, но такая родная смешинка в уголках губ и длина волос. Он смеется. Всего несколько секунд. Пока глаза не привыкают к яркому свету.       - Мина? – радость, с которой ребенок видит старого друга, сменяется огорчением.       - Прости, - едва шевеля губами, произносит она.       Так просто. Мир разлетается вдребезги.       - Она не могла. И… Вот, - девушка протянула белый конверт. – Просила передать.       Свернутая бумага была подписана коротким «Никогда». Мышцы крутило, кости ломало, руки дрожали. Внутри ничего не было. Пусто. Только в самом углу пальца нащупали что-то. Перевернул конверт, Чжан смотрел на засушенный цветок бархатца, упавший на его ладонь.       Не было криков или истерик. Из него будто одним ударом выбили весь воздух. Медленно осев на землю, Исин слушал, как размеренно бьется его сердцем. Казалось, оно должно было остановиться или разорваться от боли, но этого не случилось. Наверное, оно так и осталось ему чужим.       - Ей, так и не удалось найти донора, - сквозь пелену ощущений прорывались глухие слова.       - Давно? – парню едва удавалось сдержать дрожь в голове.       - Почти пять лет.       - Не верю, - он говорил очень тихо, но звуки рвались из его легких.       - Знаю… Она сказала, что ты должен…       - Да, - хриплый голос, которого он сам не узнавал. – Я помню наше обещание.       Поднявшись с огромным трудом, парень обошел дерево, скрывшись в его тени. Он помнил все. Переживал ошибки их юности. Они встречались каждую весну. Дружили. Любили. Расстались. Тогда молодость еще не казалась пороком, не была роскошью и не ценилась ее обладателями.       - Подари мне кое-что, - Исин наяву слышал свой голос. Он был слишком юн, чтобы осознавать всю тяжесть этих слов. В двенадцать он все еще верил, что мир можно измерить шагами. – Вот. Можешь кое-что сказать?       Чжан руками раскапывал еще сырую после промозглой зимы землю. Серая, немного поржавевшая на углах коробка показалась спустя несколько минут. Вытащить ее оказалось не просто. А внутри… Плюшевый заяц, конфета чупа-чупс, комикс про супермена, пара подшипников, кассета и жестяная банка, закрытая пластмассовой крышкой.       «Я люблю тебя».       Шепот Джи Хе затерялся среди веток и эхом коснулся груди, стоило лишь открыть сокровище из прошлого. Он выпустил его на свободу, переживая все те разы, когда он вдыхал эти слова, ощущая прикосновения сухих губ.       Лэй поднял контейнер и побрел к больнице – тюрьме, где каждый год кололи уколы, а после давали отсрочку еще на триста шестьдесят пять дней. Ему повезло. Но он был чертовски беспечен, потакая собственному эгоизму и держа за руку любимую занозу его жизни. Не замечал, обманывался, убеждал себя, что ему показалось. Шаги его были грузными; так шли на казнь каторжники. Вот только он не заметил, как собственноручно подписал приговор, отпуская руку Пак. Исин не мог сделать многого, но стены помнили их хохот и веселые детские забавы, что развлекали пациентов учреждения, и знал только одно… Да, уже был апрель, и праздновать Новый Год было поздно, но он найдет елку, гирлянды, купит пиво, печенье и даже напишет письмо Санта Клаусу. Не просьбу. Короткое обещание. «Не важно, где ты, кто ты и как выглядишь. Я найду тебя. Всегда. Чтобы не случилось…»