Доказательство

Давай. Сними. Забери. Отними. То, что, мальчик, по праву твое - Твоя сила и твоя гордость, Храбрости доказательство. Голоса воинов гудят, жужжат над ухом надоедливым роем, что не прогнать, не шикнуть на него. Он оглядывается. Они смотрят: все и разом, чумазые и усталые, но довольные и смешливые. Они победили, выжили, выгрызли день, два, а может целую седмицу для себя и стаи. Лучшие. Сильнейшие. Они смотрят на него, на добычу не покушаются; ждут, готовые принять его личную победу, его убийство первое грохотом смеха, лая да воя. Победу, трофеем закрепленную: только руку с ножом вострым протяни, да... А руки дрожат и не слушаются. Дурная кровавая радость от боя, от противника сильного и от правды, от знания, что он сильнее, ушли тихо и незаметно, словно утренний туман на мягких белых лапах. Ему страшно. Не должно быть - ведь бой закончен, а зверем живым он стоит, - но страх не отпускает. Страх и обмана чувство: словно врали ему все, словно правды он не знал никогда, да и верно не знал, что самое сложное после боя приходит. Рука сильная ладонью широкой мозолистой на плечо ложится, голос хриплый, знакомый смутно, в ухо самое льется, спокойный и уверенный, понимающий. - Давай, мальчик. Возьми свое. Докажи силу - иначе быть не может. Его толкают несильно к трупу у ног. У мужчины темные-темные мертвые глаза, словно стесанные быстрой водой блестящие камушки; рот приоткрытый, и мушка маленькая в уголке бледных губ сидит, потирая лапки, готовая к пиршеству, пока братья да сестры не прилетели, не обглодали... А волос у война поверженного длинный, густой да темный, в хвост собранный, на гриву коня похожий. Он на колени перед ним садится, ладонь в гриву эту запускает, оглаживая невольно, прежде чем руку с кинжалом верным над мертвецом занести. Мальчишка под ноги себе смотрит, на землю родную, знакомую до каждой веточки и пылинки; к груди руками дрожащими прижимает символ своей силы и гордости, символ зверя живого, добычу загнавшего. В руках его скальп первого, чью жизнь он забрал в угоду волчьей.