Всё зло от недосыпа, а недосып - от дурных мыслей, а думать - вредно!

– Душно, – говорит Окита, не снимая повязки с глаз. – Хиджиката-сан, душно! – Да чтоб ты задохнулся! – орет Хиджиката. – Душно, – рассеянно повторяет Окита в сотый раз за вечер, чем уже довел Хиджикату до бешенства. – Заснуть не получается. Под повязкой темно, но это не спасает от мыслей. Казалось бы, взять и сложить, как складывают штабеля рабочие на стройке. Раньше всегда получалось. Даже ненависть к придурку-замкому можно было отложить на специальную полочку в подсознании, мимоходом стирая пыль с воспоминаний о сестре. Убрать в дальний ящик пару едких шуток, припасенных для главнокомандующего – он и без них себя дураком отлично выставляет. Позабыть о прошении на выдачу снарядов к базуке – Мацудайра сам помнит. Отвернуться от новых и старых недописанных рапортов. И вообще, здоровый сон для Окиты – не проблема. Это такое занятие, на которое у него всегда если время и место, а даже если и нет... Значит, надо просто убить виноватого, и всё тут же найдется. Но только не сегодня. Окита – далеко не самый впечатлительный юноша, но некоторые вещи в голове не укладываются. Он переворачивается на бок, даже не замечая раздражения Хиджикаты, чьи вопли обычно звучат волшебной колыбельной. Накануне Оките приснилась девчонка из Йорозуи, и занимались они отнюдь не самым любимым занятием обоих. Хотя, на взгляд Окиты, что-то от хорошей драки там тоже было. – Ду-ушно! – тянет на одной ноте Окита, поднимается и стягивает повязку. – Пошел вон! – вскакивает Хиджиката и тычет куда-то в пространство пальцем. Наверное, его не учили, что так делать нехорошо. – «Вон»? – переспрашивает невинно Окита. – Кто «вон»? – Пошел вон! – брызжет слюной Хиджиката. – Пошел вон... на дежурство сходи! Окита вздыхает: нужно как-нибудь при случае преподать Хиджикате пару уроков хороших манер, а то совсем за него стыдно... Слюни, пальцы... Рот бы зашить да руки отрезать. Только в другой раз. – Конечно, Хиджиката-сан, уже иду, Хиджиката-сан, умрите, Хиджиката-сан... – Я всё слышал! – Хиджиката бросает вслед Оките чернильницу, но промахивается. День обещает быть долгим. Они медленно едут по улицам. Окита скучает и пытается заснуть, но у него снова не выходит. Он смотрит из окна на пешеходов и размышляет, не пострелять ли сегодня для разнообразия. Горожане ползут сонными мухами, а в мух стрелять совершенно неинтересно. Окита думает, что неплохо бы встретить девчонку из Йорозуи – она умеет оживить пейзаж одним своим присутствием. И костюмчик что надо – красный цвет отлично смотрится в качестве мишени. Окита закрывает глаза и пытается вспомнить последнюю потасовку: азарт погони, ветер, взрывы и круглое личико с курносым носом... Вместо этого вспоминается сон, медленный и тягучий, как растаявшее мороженое, но жаркий, как воздух в летний полдень. В нем красный шёлк бесформенной тряпкой падает под ноги, обнажая бледную кожу. Окита открывает глаза и вздыхает, вызывая у офицера рядом нервную дрожь. Вообще-то, «мокрые сны» для Окиты не в новинку, да и парочку злачных мест в Йошиваре, откровенного говоря, он успел приглядеть. Только дело совсем не в этом. Раньше сны были безликой картинкой из глянцевого журнала или, на худой конец, хентайной манги. Ничего примечательного. А тут – засело в голове. И кто? Эта плоскогрудая сумасшедшая? Не девчонка – недоразумение одно! Окита пытается вспомнить образ из сна и не может. Только ощущение чего-то хрупкого в руках, и голубые глазища из под рыжей взлохмаченной челки, и триумф победы, и удовольствие, нарастающее где-то внутри. А вместе – никак, туманная мозаика из вспышек-воспоминаний. – Капитан, – блеет офицер на соседнем сиденье. – М? – оборачивается Окита. – Я прошу прощения, капитан... – очень испуганно выдавливает офицер и смотрит на руки Окиты. – Не могли бы вы... – А, – говорит Окита, откладывая гранату. – Я задумался. Останови. Дальше он идет гулять пешком. Не замечая того, Окита доходит до квартала Кабуки, и дальше ноги несут его сами уже почти привычной дорогой. – Что ты тут делаешь? – спрашивает Гинтоки, открывая дверь. Он выглядит всклокоченным и сонным. – Решил зайти в гости, данна, – пожимает плечами Окита и входит, не дожидаясь приглашения. – Ой-ой, не заходи, если тебя не приглашают! – бурно протестует Гинтоки. – Не будьте таким социопатом, данна, – говорит Окита. – Кажется, у меня была ещё хорошая идея, как убить Хиджикату-сан. – Я-то тут причем? – Вы не можете мне не помочь, иначе я донесу на вас, как на государственного преступника. – Твоя логика чудовищна, – обреченно констатирует Гинтоки. – Может, для начала, просто попробуешь довести своего замкома до самоубийства или хотя бы нервного срыва? – У него иммунитет, – сетует Окита. В Йорозуе сонное царство. Даже телевизор говорит еле-еле, словно на последнем издыхании. Рыжая девчонка спит на диване, закинув одну ногу на спинку. Один из пучков растрепался, и волосы разметались по подлокотнику – солнце сквозь жалюзи ложится на них косыми полосами. Окита впервые замечает, что ресницы у девчонки тоже рыжие. Он никак не может определиться, что ему сейчас больше хочется: пнуть её, чтобы проснулась, или погладить по волосам, чтобы узнать, какие они на ощупь. Когда он шел сюда, ему пришла в голову мысль, что если он её увидит и сможет представить без одежды, то наваждение уйдет. Но сейчас почему-то ему совсем не удается это. Вот она, перед ним, спит и во сне смешно перебирает пальцами на ногах, а выражение лица ужасно глупое. И с чего она вздумала сниться? – Так что ты хотел? – сонно чешет в затылке Гинтоки. Окита замечает, что одежда у того в полном беспорядке. Да и кому придет в голову спать посреди дня? Окита не в счет – его сон не зависит от времени суток, как и нормированный оклад на работе. Он снова смотрит на девчонку, замечая несколько расстегнутых петель на красной рубашке. В голову лезут странные мысли. Окита смаргивает их, как пушинку, попавшую в глаз. Вообще-то, его это не должно касаться. Спят люди – или аманто – днем, и пусть спят. Мало ли, чем они ночью заняты. Окита представляет, что в докучливом сне вовсе и не он вжимает в футон упругое тело, а кто-то старше, сильнее и опытней. Когда ему это удается, он чувствует себя усталым и разочарованным. Глупости – это от недосыпа. Он закрывает глаза. – Ты что, спать сюда пришел? – спрашивает Гинтоки, зевая. – Нет, данна, – говорит Окита. – Да, данна. Просто отлыниваю от работы. – Ясно, – с довольным видом кивает Гинтоки. – Тогда, конечно, оставайся. Только в холодильнике ничего не трогай. Окита облегченно вздыхает и встает. – Простите, данна. Всё же мне лучше уйти. Весь остаток дня Окита шляется по городу с базукой на плече в поисках террористов, но те, видно, обнаглели вконец и то ли научились прятаться, то ли вообще устроили себе выходной, лишив честного шинсенгуми работы и возможности отвлечься. Вечером он забредает в парк и идет искать самую темную аллею. Но солнце ещё достаточно высоко, и, несмотря на длинные тени, все аллеи остаются хорошо освещенными. На одной из них его кусает за голову большой белый пес. Окита проходит ещё несколько шагов и замечает скамейку, на которой мирно посапывает хозяйка пса. В каком-то смысле это лучше всех темных аллей разом. Он подходит совсем близко и наклоняется к спящей. Лицо у неё всё ещё глупое, так что хочется ущипнуть её за нос или написать на лбу что-нибудь неприличное или... Во сне у неё немного приоткрыт рот. Окита наклоняется ещё ближе и чувствует на щеке её дыхание. Он закрывает глаза и в ту же секунду его хватают за отворот и перебрасывают за скамейку. Окита успевает схватить за руку, и они кубарем катятся по траве, пиная друг друга. Это кажется правильным и естественным, но отчего-то особенно обидным. Азарт борьбы охватывает обоих. Окита замечает усмешку и, увлекшись, получает удар в скулу, потом в живот и ещё пинок по голени, но потом ему удается прижать её, навалившись сверху. Она бьёт по ушам, но промахивается, удар оказывается недостаточно сильным, чтобы оглушить. Окита ловит её запястья и прижимает к земле, коленями раздвигает ноги, не позволяя себя пнуть ещё раз, и чуть не получает лбом по носу. То, что лоб у неё крепкий, он успел усвоить за множество потасовок. – Что удумал, идиот? – обиженно говорит она. Он молча смотрит. Она делает ещё одну попытку освободиться, но только даёт ему возможность удобнее перехватить запястья. – Убью. – Не сможешь, – улыбается Окита, ловя её взгляд. – Или, может быть, уже не захочешь? – Я расскажу Гин-чану, – неуверенно говорит она. – И Лысому. И, может быть, глупому старшему брату... хотя нет. Брат глупый, обойдется. Оките хорошо. Он наконец чувствует то самое, что было во сне – ослабевающее сопротивление, тяжелое дыхание, неровный пульс в ладонях. Хватка слабеет сама собой, пальцы сплетаются в замок. Хорошо. Она завороженно смотрит. Он ловит губами её дыхание. Ещё немного – и он второй раз за десять минут летит спиной вперед. Она фурией опускается сверху, ловит его лицо в ладони и всё-таки бьёт лбом в переносицу. Окита чувствует металлический привкус на языке и откидывается в траву. Силы есть, но продолжать ему не хочется. Пока не хочется, потому что это далеко не последний раз, когда есть возможность почувствовать её вот так сразу, всем телом. Она встает над ним победителем, выпрямляется и наставительно говорит: – В следующий раз думай, прежде чем подходить ко мне, понял? Окита понял. Понял то, что она уже дала слабину, которая с каждым разом будет только расти. Это главное. Хорошо. – Чайна, – спрашивает он гундосо и аккуратно трогает нос. – Как думаешь, грудь у тебя ещё вырастет? Она смотрит на него с открытом ртом, потом резко разворачивается и бьёт сверху. Удар уходит в землю – Окита успевает увернуться. – Идиот, – бормочет она, разворачивается и уходит. – Нет так нет. – Несколько минут Окита лежит на спине, глядя в темнеющее сквозь кроны деревьев небо, потом встает и выходит на дорогу. Девчонка из Йорозуи сидит на своём чудовищном псе, зарывшись лицом в шерсть. Пес гордо шагает прочь, помахивая хвостом. Окита смотрит им вслед. – А я понял, – раздается довольный голос за спиной. – Я понял, в чем дело, Сого. Окита не оборачивается и не отрывает взгляда от дороги. – Ты что, Сого, влюбился? – басовитое хихиканье слегка досаждает. Окита наклоняется, чтобы поднять с земли базуку. – Я тебя посажу, Сого, – из-за плеча высовывается довольная рожа Хиджикаты. – За развращение малолетних посажу, так и знай! И тогда смогу отдохнуть! – Умрите, пожалуйста, – со всем уважением, на которое только способен, говорит Окита и резко разворачивается. Базука бьёт Хиджикату пониже живота, и тот складывается пополам, держась за срамное место. – Со-ого... – тянет Хиджиката, задыхаясь от боли и бешенства. – Только попробуйте кому-нибудь разболтать, – говорит Окита и безмятежно улыбается. В семнадцать лет понять, чего хочешь, не так просто, но, осознав свои желания, каждый воплощает их по-своему. Окита спешить не собирается. Только бы спать не мешали.