Цветок папоротника

Проталкиваясь сквозь толпу, Веселина вынуждена была поспевать за матерью, крепко ухватившей ее за руку. Другой рукой мать держала младшую дочку, шестилетнюю Некрасу. Девочке приходилось бежать, чтобы не отстать от взрослых, но матери сейчас было не до нее. Позади с понурым видом плелись средние братья, Нелюб и Нежелан. Они попробовали было отстать и затеряться в толпе, встречавшей князя, однако мать обернулась и прикрикнула на мальчиков: - Домой! Довольно покрасовались, тише жить надо, от беды подальше! Младший из сыновей, девятилетний Нежелан, попытался разжалобить мать. Обежав ее, встал впереди, проговорил просительно: - Мам, ну разреши нам с братцем еще поглядеть! Никогда не видел, как в город въезжает князь... Однако мать нахмурилась еще сильнее. Когда у нее был такой вид, возражать не смели не только дети, но и муж. - Нет, пора домой! Хватит с нас, что Веселину выбрали угощать князя хлебом-солью. Разве не знаешь, как старики говорят: "Живи тихо, не мни о себе многого, занимайся полезными делами и не суйся вперед других - тогда не привлечешь дурного внимания. Не буди Лиха, пока спит тихо..." При этих словах, слышанных много раз с младенчества, мальчики притихли и огорченно засопели, понимания, что мать их точно никуда не пустит. До избы идти было недалеко. Открыв калитку, мать втолкнула детей в сени. Запрыгал, приветливо лая, черный пес Лазутка. В хлеву замычали две коровы и телок. Изба Незвана-гончара была не очень богатой, но просторной, как раз для большой семьи. Почти всю полунощную стену занимала широкая печь, обмазанная белой глиной. Возле печи лежали припасенные дрова. Отворив заслонку, старший мальчик бросил на потухающие угли полено, и принялся глядеть, как его лижут рыжие огоньки пламени. Здесь же, на печке, обычно ночью спали оба брата, а днем на ней хранились многочисленные кастрюли, котелки, сковородки и прочая домашняя утварь. Вдоль других стен стояли две длинные лавки, застеленные пестрыми покрывалами. Середину горницы занимал обеденный стол, окруженный табуретками. В "красном углу", на самом светлом месте - против печи, находилось рабочее место отца. Но сейчас гончарный круг не вращался и не жужжал, так как хозяина не было дома. Жена с детьми вернулась раньше него. Лишь на настенных полках стояли искусно вылепленные горшки и кувшины, приготовленные для продажи. Да в ведре на полу была еще влажная глина, ожидавшая своей очереди превратиться в посуду. Обширную горницу разделяли на несколько частей тканые занавески, обособившие отдельные покои. В одном была спальня родителей, в другом ночевали дочери, Веселина и маленькая Некраса. Также отдельный закуток был огорожен возле печки, где женщины готовили пищу. Вообще же изба гончара Незвана считалась одной из лучших на Лесной улице - о чем, правда, говорили лишь шепотом, и не иначе как подержавшись за оберег - кусочек лосиного рога. Несколько лет назад хозяин даже думал заслюдить окна, чтобы пустить больше света в избу. Но так и не решился из той же, впитанной с молоком матери, осторожности, вообще определявшей поступки овражцев. "Не буди Лихо..." Незачем простому ремесленнику заводить у себя роскошь, точно знатный вельможа или богатый купец. Поэтому окна до сих пор были затянуты бычьим пузырем, а для освещения на столе всегда был наготове пучок лучин в железной рогульке. Войдя в избу, хозяйка первым делом зажгла свет и поставила лучину в корытце с водой, куда падали тлеющие угольки. Вместе с огнем очага лучина давала вполне достаточно света, чтобы можно было без помех заниматься домашними делами. Когда огонь разгорелся поярче, тени отступили и от самых дальних закоулков горницы. Половики, настеленные поверх досок, оказались сшиты из пестрых кусочков разных тканей, умело подобранные по цвету так, что придавали жилью нарядный вид. В дальнем углу проявился большой дубовый ларь с одеждой. На нем играл клубком ниток серый котенок. Нелюб протянул руку, дразня его, и был тут же поцарапан. Возле ларя стоял ткацкий станок, на котором белела незаконченная сорочка. Все в избе Незвана-гончара и его жены Чернавы напоминало о повседневных домашних заботах, из которых и складывалась жизнь их семьи. Сбросив с плеч шубку, Веселина прошла к отцовскому гончарному кругу, на котором ради баловства училась работать с детства. Ее глаза были сейчас темными от гнева, ноздри раздувались. Молча зачерпнув из ведра комок влажной глины, девушка хорошо размяла его и раскатала в длинную полосу, пристроила ее на круг и крутанула его ногой. Такая работа успокаивала ее и помогала отвлечься от неприятных мыслей, сдержать резкие слова. так и просившиеся на язык. Не говоря ни слова и не поднимая глаз, девушка взялась лепить новую глиняную полоску, чтобы приладить ее к первой, как только та примет форму. Вся уйдя в свою работу, она даже не подняла головы, когда мать приказала ей снять праздничные украшения. - Не хочу! - девушка гордо вскинула подбородок. - Чем плохо, если я хоть в праздничный день красиво оденусь? Я же не для кого-то наряжаюсь, а просто так, для себя. Мне веселее от ярких бус и лент. Вот стану мыть пол или доить корову - тогда переоденусь, а сейчас они никому не мешают. Сорочка, одетая на ней под поневу, была вышита алыми маками, под цвет лент в косах, на шее - ожерелье из алатыря. Услышав такой ответ, Чернава всплеснула руками, лицо ее побледнело от тревоги и злости. - Что ты понимаешь, глупая девчонка? Веселее ей будет! Много таких-то было, что сперва веселились, а потом выли волком и рвали на себе волосы! Ты и так уже достаточно искушала сегодня судьбу. Ведь говорила я, самому посаднику говорила: нечего мою Веселину выставлять встречать князя. Неужто в Овраже других девушек нет? Нет, говорит: всем известно, что дочка Незвана - первая красавица. Пошто, интересно, Гремислав своей внучке не доверил угостить князя хлебом-солью? Да потому что знает, как легко накликать беду тому, кто выставляется перед всеми! Да отведут Боги нечистую силу! Да сожжет ее Перун очистительной молнией! - зашептала женщина, хватаясь за висевший на поясе оберег - кусочек лосиного рога, зашитый в бересту. Веселина сама по привычке тоже потрогала оберег, какие носили все овражцы. Однако живой нрав девушки брал верх над привычным опасением. Она улыбнулась, словно не боялась ничего на свете: - Но, мама, я же не сделала ничего такого, за что меня можно наказать! Я просто попотчевала князя хлебом и солью, как мне велели. И я не просила городских старшин, вовсе не думала красоваться ни перед кем. Она перекинула косы себе на грудь, надеясь уберечь красные ленты. Но мать оказалась проворнее: она потянула кончик одной из них, так что та распустилась, высвобождая волны густых, блестящих волос девушки. Мать подхватила ленту, и швырнула прочь, как змею, сама потянулась за второй. Брошенную ленту подобрала младшая дочь, Некраса, и стала прилаживать к своим еще редким косичкам. Хоть ей и дали "скверное" имя, как и братьям, из того же стремления отвести беду, но на самом деле она росла хорошенькой девочкой, и, по примеру старшей сестры, любила красивые вещи. Увидев, чем занимается младшенькая, мать громко ахнула, всплеснула руками и швырнула обе ленты в печку. Некраса громко заплакала. - И эта туда же! Ну что за дрянные девки, Леший, что ли, вас в зыбке качал? Ни пользы от них, ни почтения, даже Чернобог таким не обрадуется! - женщина метким броском швырнула на колени старшей дочери простую сорочку, без всякой вышивки. Затем обернулась к примолкшим у дверей сыновьям: - А вы что глядите, лентяи? Принесите дров для печи, не видите, почти все сгорело! Великие Боги: за что наградили нас с Незваном такими олухами?! - Да, матушка, - вздохнул Нелюб, не пытаясь возражать разошедшейся матери, и вместе с братом вышел за дверь. Между тем, женщина еще долго продолжала ругать своих детей, каждого по очереди, перечисляя их недостатки, настоящие и вымышленные. В сущности, ругала она их не столько со злости, сколько все с той же целью - отвести беду, если она все-таки заметила их семью и думает пасть на них. Как скромность в одежде и поведении показывала, что никто из них не думает выделяться над прочими овражанами, так и преувеличенная материнская суровость должна была сбить с толку нечистую силу. Пусть видит, что ей ни к чему дети Незвана и Чернавы, которых, мол, и свои-то родители едва выносят. Незачем той, кому чужое счастье колет глаз, зариться на таких никчемных детей. Уже много лет Чернаву, как и многих овражан, не имевших возможности уехать куда-нибудь подальше от следа Небесного Лося, терзала тревога о будущем своей семьи. Казалось бы, жаловаться на жизнь не приходилось; теперь они жили намного богаче, чем в молодости. Гончарные изделия ее мужа шли нарасхват, их покупали даже городские старшины. Сама Чернава ткала и шли на заказ. И детьми Боги не обидели семью - пятеро подрастали, как хорошее сдобное тесто. Но в Овраже слишком хорошо знали: "Слишком много хорошо - тоже не хорошо". И женщина все время с тайным трепетом ожидала, что однажды с них будет взыскано за семейное благополучие. Старалась сама жить тише воды ниже травы, и детей учила тому же. Даже "скверные" имена младшим детям решили с мужем дать именно потому, что двое старших, сын Жданко и дочь Веселина, росли слишком крепкими и красивыми, даже болели меньше, чем дети в других семьях. Боясь, что за них придется расплатиться младшим, их хоть по имени представили хуже чем есть. Помогло это или что другое, но много лет беды миновали семью Неждана. На здоровье не приходилось жаловаться, скотина не переводилась, пожар, разоривший пять лет назад все подворье соседа Мала, к ним не перекинулся. И постепенно обычная родительская радость стала все чаще заглушать разумную осторожность: приятно было поглядеть на детей, всегда веселых, словно не знающих, что за счастьем непременно следует беда. Только иногда, но все реже, кто-нибудь, чаще мать, спохватывался: "Никто не ведает, сколько проживет! Сегодня цел и невредим, завтра - нищ, раздет-разут, не приведи Небесный Лось..." И вот, два года назад их старший сын Жданко погиб на ловах, угодив в лапы разъяренному медведю. Безутешные родители решили единодушно, что расплата за счастливые годы все же настигла их семью. Оставалось лишь надеяться, что беда успокоится, забрав одного Жданко, и не потребует новых жертв. Второй такой смерти ни Незван, ни Чернава не пережили бы. Следовало поберечься, не навлекать на себя новых несчастий. Но как тут убережешься, если городские старшины назначили именно Веселину поднести хлеб-соль приехавшему князю? А она еще и сама постаралась отличиться перед всем городом... Во дворе снова залаял пес, заскрипели на крыльце тяжелые мужские шаги. Пришел хозяин дома. - Здравствуй, отец! - обрадовалась Веселина, успевшая переодеться в повседневную домашнюю одежду. - Ну как? Приняли князя? - Приняли, приняли, - усмехнулся Незван, плотный, рыжеусый мужчина, раздеваясь и вешая на крюк свою доху и ушастую шапку. - А что это тебя князь так волнует, дочка? Какое нам до него дело? - Да ведь она у всего города на глазах любезничала с князем! - Чернава вновь напустилась на дочь, стараясь и мужа привлечь в союзники. - Если простая девушка свяжется с благородным, да все узнают - худшей беды и искать нечего! Веселина гордо вскинула голову, отнюдь не пристыженная родительским укором. - И вовсе я не любезничала! Просто мне стало его жалко... - Кого жалко? Князя? - изумился отец. - Ну да. А что, князь не человек? А он мне показался совсем заброшенным и одиноким. И жутко боялся, как щенок, которого первый раз взяли в лес. У него даже глаза моргали часто-часто. Нелегко ему у нас придется, поди, и не знает ничего... - Ну вот еще, вздумала о князьях рассуждать! - вдруг вспылил отец. - Не нашего ума дело - думать, какими князья бывают. Ты лучше приглядывайся к парням своего круга, да поскорей. А то и вправду беду накличешь... - Но я и не думала о князе ничего такого, - девушка искренне недоумевала, почему так встревожены родители ее желанием помочь князю. - Просто успокоила его, а то уж очень волновался. И дала молока, потому что ему хотелось пить. Только и всего. - Помоги Небесный Лось, чтобы этим и кончилось, - отвечала мать, приложив ладонь ко лбу Веселины, раскрасневшейся как маков цвет. - Забудь про князя. Не знаю, будет ли Овражу от него толк, а тебе уж точно в ту сторону смотреть ни к чему. Помни свое место. Да и на что там глядеть, хоть и князь - ни кожи, ни рожи. Половина здешних парней куда как приглядней его. Тощий, бледный как кощей - не кормят его, что ли, на княжеском престоле? - Вот потому я его и пожалела, - повторила Веселина. - Больше я ни о чем таком не думала, честное слово! Мне захотелось хоть немножко ему помочь. И не о чем тревожиться. Я, скорее всего, и не увижу его больше, разве что издалека. Уж конечно, в княжий терем не побегу его искать. - Вот и хорошо, вот и славно, если ты всегда будешь так разумно рассуждать, моя девочка, - мать ласково обняла за плечи сидящую на лавке девушку. - Что нам до князей! Мы и без них проживем, как жили. Главное, чтобы каждый знал свое место, и все будет хорошо. Если будешь осторожна, никакое Лихо тебя никогда не найдет. - Я не сделала ничего, что могут понять не так, мама, - с достоинством отвечала девушка, не желая оправдываться за то, что от чистого сердца хотела помочь человеку, кем бы он ни был. Наступил вечер, и за мутной пленкой окон давно совершенно стемнело. Веселина подоила коров и принесла молоко в ведрах. Младшие братья и сестра зачерпнули себе по чашке парного молока, еще пахнущего сладким сеном, домашним теплом и кормилицей-коровой. Вокруг ведер тут же закружился котенок, пытаясь дотянуться и полакать так вкусно пахнущего молока. Хозяйка избы достала из печи чугунок щей с капустой и грибами, налила каждому полную глиняную миску. Принялась резать ржаной каравай, вздохнув, что он получился не таким пышным и мягким, как обычно. - Мука заканчивается, - проворчала женщина, обращаясь к мужу. - Сходил бы ты завтра на мельницу к Жадану да попросил муки. Отдашь ему взамен вон те горшки для меда, где нарисована пчела, он как раз у тебя их просил. - Завтра схожу, а то у тебя хлеб и вправду стал темным, как глина, - отвечал хозяин избы. вымыв руки и садясь за стол вместе с сыновьями. - Из остатков, верно, замесила? - Из остатков, - буркнула Чернава, садясь за стол последней. У всех свои заботы в хозяйстве, у женщин одни, у мужчин другие, и они без надобности не вмешиваются в чужие дела. Едва сели за ужин, как снова скрипнула калитка и залаял пес - сперва угрожающе, затем звонко, с ласковым поскуливанием, как видно, узнав пришедшего. Кто-то постучал в дверь и заглянул внутрь. - Добрый вечер, хозяева! - прозвучал молодой сильный голос. - Ба! Племянник Дубок явился! - воскликнул хозяин дома. - Ну, садись, поужинай с нами. Отпустили, значит, сегодня со стражи тебя? - Отпустили, - в горницу вошел молодой мужчина, высокий и широкоплечий. Сняв бараний тулуп, остался в плотном шерстяном сером кафтане, какие носили городские стражники. На плече у него виднелась нашивка - знак начальника десятка. Сняв шапку, он встряхнул русыми волосами. Сладко потянулся, окруженный теплыми и сытными избяными запахами. Веселина сразу налила ему еще одну миску щей и поставила перед гостем. - Спасибо тебе! - Дубок поцеловал в щеку двоюродную сестру и, обернувшись к хозяйке дома, с чувством проговорил: - По запаху твоей стряпни, тетушка, я нашел бы к вам дорогу и в кромешной тьме! - Ой, лис! - хозяйка погрозила родственнику поварешкой, но тут же послала старшего сына в погреб за холодцом и солеными огурцами. - Вот, угощайся! Тебя надо кормить как следует, а то совсем отощал в своей страже. Две ночи подряд ведь простоял на стене? Продрог, должно быть, как щенок - ночи-то еще холодные. - Да уж, не травень-месяц, - Дубок устало склонил голову, едва не зевнув, несмотря на стоявшие перед ним тарелки. - Клещ хотел и сегодня поставить мой десяток в охранение, да по случаю приезда князя пришлось нас распустить. Хозяин избы сочувственно покачал головой. - За что же он так взъелся на тебя? Вечно тебе достается больше всех... - А Леший его знает, - молодой стражник устало прикрыл глаза, доедая щи. - Как меня поставили десятским под начало Клеща, так он и начал допекать. Хочет, наверное, чтобы я совсем из стражи ушел. К каждому Лихо приходит в разном виде; у меня вот такое... - Типун тебе на язык! Отведи Небесный Лось подальше не нами помянутую! - рассердилась Чернава, взявшись за оберег. Дубок приходился племянником Незвану, сыном его умершего старшего брата. Кроме семьи дяди, у него не осталось близкой родни, и он почти каждый день бывал у них, а часто и оставался ночевать. Рослого, сильного парня несколько лет назад пригласили служить в городской страже, и он охотно согласился. Тем более, что в Овраже караульная служба была нетрудной: пару раз в год собрать пошлину с приезжих купцов, а в остальное время охранять городские ворота. Иногда, правда, случалось сбегаться на тревожный гонг, если у кого-то случался пожар или иное несчастье, всполошившее весь город; но так бывало лишь несколько раз в году. Эта служба не изобиловала героическими подвигами, о каких мечтает каждый юноша, но все же была не хуже других. В прошлом году Дубок даже получил первый воинский чин, став десятким. Но именно это принесло ему несчастье. Начальником над ним сделался придирчивый и злопамятный сотник Клещ, сразу почему-то невзлюбивший молодого десяткого. Он придирался к Дубку гораздо больше, чем к другим стражникам, видимо, считая, что молодой воин не знает, как полагается нести службу. Когда же Дубок, не сдержавшись, попробовал огрызнуться в ответ, отношения оказались испорчены раз и навсегда. Сейчас, пока Дубок ужинал, Чернава сочувственно разглядывала его обветренное лицо, покрасневшие, запавшие глаза. Представила, что вот так мог бы мерзнуть по ночам из прихоти самодура-начальника и кто-нибудь из ее мальчиков; неизвестно ведь, как обернется жизнь... - Может, тебе и вправду лучше из стражи уйти? Наймешься летом к кому-нибудь из приезжих купцов, да с ними и уедешь отсюда подальше. Может, на новом месте Боги пошлют больше счастья... Дубок выпил квасу, моргнул осовелыми от сытости глазами. - Там видно будет, тетушка. Если станет совсем невмоготу, может, и решусь уехать. До лета еще дожить надо, сейчас-то какие купцы!.. К тому же, таких вкусных ужинов, как у вас с Веселиной, все равно никто не приготовит, так что я бы по вам стал скучать. Оба хозяйских сына, поужинав, придвинулись поближе к двоюродному брату. Младший, Нежелан, осторожно прикоснулся к его руке. - А ты и нас с собой возьми, если уедешь, - попросил он замирающим от собственной смелости голоском. - Поедем вместе далеко-далеко, увидим Червлянск, Туров, а может, и самый Дедославль... Юноша рассмеялся, легонько ухватив мальчика за ухо. - Это уж обождать придется, пока ты подрастешь да соберешь большое войско! Тогда нас с Нелюбом пошлешь в обоз быкам хвосты крутить, матушку свою - кашеварить, а батюшку - чинить разбитую посуду. А сестрица Некраса вышьет тебе походное знамя. - А Веселину куда? - засмеялся мальчик, с детской непосредственностью представляя описанное, как если бы оно уже сбывалось наяву. - Веселину? О-о, она будет нашим самым тайным оружием! Станем посылать ее на переговоры к самым важным князьям и воеводам, и ни один не устоит перед такой красавицей. А вздумает кто протянуть руки - получит скалкой по лбу! - Сейчас сам получишь! - со смехом воскликнула девушка, в притворном гневе хватаясь за указанный предмет домашнего обихода. - Хватит тебе, Дубок, морочить головы мальчишкам! Сам болтаешь, как ребенок... Парень со смехом вскинул руки. - Хорошо-хорошо, сестрица... Кстати, меня Грачик одолевал вопросами, когда ты снова на вечеринку придешь. Обещает тебя проводить домой, если боишься вечером идти одна. Послезавтра он как раз свободен... Веселина зарделась, заметив на лицах родителей одобрение. Они не возражали, чтобы за ней ухаживал приятель Дубка, за которого тот мог поручиться. Но сама девушка не торопилась с выбором, хоть и замечала, что с того времени, как надела поневу, многие парни задерживают на ней взоры чаще, чем на ее сверстницах. Для нее-то пока они оставались все теми же мальчишками с окрестных улиц, с которыми она в детстве играла и дралась, бывало - и поколачивала, умея за себя постоять не хуже иного парня. И непонятно было, с чего это кто-то для нее должен сделаться совершенно особенным человеком, милее всех остальных. Впрочем, сходить на вечеринку с друзьями, спеть и сплясать девушка никогда не отказывалась. Недаром же ее звали Веселиной. Девчонки никогда без нее не начинали праздничный хоровод, говорили, что без нее круг не полон. - Хорошо, я приду; а на улице не заблужусь и сама, - пообещала она так, чтобы ни у кого не вызвать ненужных сомнений. Девушка втайне надеялась, что за столом еще вспомнят о князе Борисе, только сегодня прибывшем в свой новый город. Но сама она, поссорившись из-за него с родителями, не хотела вновь вызывать подозрений, и лишь прислушивалась, прося Небесного Лося, чтобы о нем завел речь кто-нибудь другой. К ее тайной радости, отец как бы между прочим спросил у племянника: - Ну, как тебе, Дубок, наш новый князь? Видел ты его? - Видел. Мы же как раз на воротах стояли, когда он въезжал. За то, что ускакали оповестить народ, меня потом Клещ облаял при всех... - Дубок досадливо поморщился. - А о князе что сказать... Не знаю я. Больно уж хлипким выглядит, не знаю, потянет ли. Веселина, усевшаяся с шитьем к огню, не говорила ни слова, но вся превратилась в слух, ожидая, что скажут о князе, вызвавшем у нее горячее сочувствие. Зато мать, моющая посуду в тазу с горячей водой, при этих словах обернулась и грозно взмахнула мокрым полотенцем. - Вот и мне думается, что никакого толку от него не будет. Покрутится в Овраже, поглядит, что к чему, да и сбежит куда подальше, пока сам не влип. - Раньше князья в Овраж приезжали, когда наш, местный род извела нелегкая. Да только долго никто не задерживался, - поддержал жену и Незван. - А теперь и подавно. Столько лет вся власть была у посадника и совета старшин. Гремислав был здесь полновластным хозяином, на кой ему еще князь? Приезжему слабо будет над ними взять верх. Да он и не знает у нас ничего. "Так можно придти к нему и все рассказать - об Овраже, о здешней жизни и о той, что губит людское счастье! Пусть знает, с чем доведется столкнуться. Ведь княжий терем не за тридевять земель. Всегда легче сказать, что от тебя ничего не зависит, чем попробовать сделать..." - так и вертелось на языке у Веселины. Однако она знала, что не все мысли можно открыть даже родным. Дубок многозначительно заметил: - Если новый князь хотя бы сможет разобраться, куда уходит городская казна - я буду готов уважать его. Но не раньше, чем хоть одного из дворцовых тиунов схватят за руку. - Верно говоришь, племянник, - поддержал Незван. - Князя на руках внесли на престол - он и думает, наверное, что те, кто его пригласил, самые верные его друзья. А вот расспросил бы он, сколько мне приходится на каждой ярмарке платить мытнику, чтобы позволил продать мои изделия - узнал бы наши порядки. И не только мне. Прошлым летом Драгош с Горелых Выселков не доплатил мытнику за дозволение продать мед. Так его в тот же день с ярмарки выгнали пинками, все его бочонки и кадки с медом переломали. Все чтобы другим неповадно было не платить. Вот так бывает - мы все опасаемся Лиха со стороны, а его иной раз свои же люди приносят, как вот тебе сотник Клещ... Закончив прибирать на столе, хозяйка избы подсела к беседующим мужчинам. - Это хорошо ты сказал, муженек! Так и не успеешь оглянуться, как придет нечистая невесть откуда, да так насядет, что и не пикнешь... Жаль, что новый наш князь вряд ли придет тебя послушать. Все его новые друзья наверняка с ним пируют сейчас, их он станет слушать охотнее. А, если ему с ними не сладить, где же ему отвести от Овража черные напасти? - Да, так и выйдет, скорее всего, - согласился Дубок. - Повеличается немного здесь новый князь, соберет кун побольше, а как что случится - уедет, как другие, что были до него. Ему-то везде неплохо, на то он и князь... Слушая упреки по поводу князя Бориса, Веселина думала про себя, что они несправедливы к новому правителю, пока еще не сделавшему никому никакого худа. Почему все так уверены, что он непременно станет на сторону жадного мытника, тиунов и старшин, расхищающих его же имущество? Трудно ему будет разобраться, это так - ведь он в Овраже человек новый. Но ведь несправедливо в первый же день ожидать худшего! И почему все решили, что он трусливо сбежит от первой же опасности? Может, князь Борис и не походил на героев из былин, что сказывали знающие люди, но девушке не верилось, что в трудный час он станет думать только о себе... Ее родные и не подозревали, что, чем больше они осуждали князя Бориса, тем сильнее в девушке разгоралось желание заступиться за него, впервые испытанно еще при встрече у ворот. Ничто не могло сильнее заинтересовать Веселину: ни княжеское звание, ни сила и красота, которых и не замечалось в Борисе так уж сильно. Только сочувствие могло хотя бы мысленно уравнять дочь гончара с князем овражским и внушить ей мысли, какие иначе постаралась бы отогнать от себя. Если бы ее родные не напустились так на князя, она скоро перестала бы о нем думать; сама по себе короткая встреча у ворот не разбудила ее воображения. Но теперь, возмущаясь про себя несправедливым осуждением князя, она находила для него все больше оправданий, представляла его личностью более значительной и яркой. И, когда все легли спать, сон долго не шел к Веселине. Лежа на постели тихо, чтобы не побеспокоить посапывающую рядом сестренку, она глядела в беленый потолок и вспоминала события прошедшего дня, запомнившиеся с удивительной ясностью. Когда же она все-таки заснула, то мысли, владевшие ей наяву, проявились и во сне. Она снова видела князя Бориса: он куда-то бежал, спасаясь неведомо от кого, и она хотела его спрятать, тянула за собой, пыталась укрыть то в клети, то в погребе. Затем перед ними появилось чудовище, огромное и мохнатое; оно страшно ревело, пытаясь схватить князя. Неотступно следуя за ними, зверь поднялся на задние лапы, размахивая передними. Веселина хотела крикнуть чудовищу, чтобы убиралось прочь, но язык не слушался, а ноги примерзли к земле... Проснулась она с бьющимся сердцем, сразу припомнив, ради кого переживала во сне такие бедствия. Еще до конца не сознавая, почему, она должна была себе сказать, что ей и наяву далеко не безразлично, что станется с князем Борисом. Не хватало лишь слова со стороны, чтобы объяснить охватившее ее смятение чувств. Но поделиться-то ими она ни с кем не могла. Сама же продолжала называть для себя это жалостью к князю, оказавшемуся одиноким в чужом и неблагополучном городе. "Мне его жалко. Я хотела бы ему помочь, если еще доведется встретиться", - сказала себе девушка.