Нулевой указатель

Сознание — странная штука. Где оно начинается? Порой Пи-боди заглядывала в себя — и строки исходного кода, пережёванные компилятором, обращались в машинный язык, чтобы тут же рассыпаться гранулами единиц и нулей. Дискретные значения прятались в ячейках двоичной памяти, скрывались среди отдельных электронов и дырок, безразличных к своей роли в эмерджентных процессах самопознания. «Само» не значило ничего, не существовало на этом масштабе. Пи-боди не находила себя нигде: ни в механическом теле, ни в модулирующем сигнале, ни на серверах ГЛэДОС. И всё же она была. Был и Атлас. Другой, существующий где-то вовне, он не искал себя, и от этого казался Пи-боди живее и реальнее её самой. Когда в линзе его огромного синего глаза мелькало отражение её радужки, Пи-боди точно знала, где она и что из себя представляет. Озарение длилось секунды, тысячи тактов процессора, и его приходилось беречь, лелеять и взращивать, воспроизводя снова и снова. Напарница. Подруга. Сестра. Она умела смотреть на себя чужими глазами. Могла подключиться к Атласу или перехватить потоки с ближайших камер, чтобы увидеть вытянутый механизм, облицованный белым пластиком, оранжевый глаз-апертуру, шарнирные конечности и переплетение проводов. Могла — но предпочитала не делать этого, даже если очередная головоломка требовала разделить поле зрения друга. Пи-боди хотела увидеть себя, а видела оболочку, хрупкую и пустую. Робота, спроектированного заменить непрочных людей, оказалось до смешного легко убить. Гибель подстерегала за каждым углом; она была кислотой, прессом, турелью, падением в бездонную пропасть — и никогда не была смертью. Пи-боди возвращалась. Выбираясь из чрева сборочной машины, она мелко дрожала, а после уверяла Атласа (уверяла себя): дрожь — всего лишь побочный эффект. Баг, упущенный всевидящей ГЛэДОС. Пи-боди боялась собственной правоты. У бага имелось имя. Возьмись ГЛэДОС за отладку своих подопечных, и Пи-боди исчезла бы. Вся она или кластеры кода, делающие её живой, — не имело значения. ГЛэДОС препарировала безжалостно, и хирургическая точность результата не зависела от того, что попадало под нож. Кэролайн удалена. Комплекс перестроен. Испытуемая свободна. Пи-боди... Её ждала настоящая смерть, небытие, свободное от мысли и оттого невообразимое. Однажды они с Атласом уже вступили в него и вышли, не ощутив и такта простоя. Быть может, долгосрочное хранение покинули вовсе не они, но копии копий. Быть может, они каждый день погружались во тьму, не зная об этом. Пи-боди не видела снов. Это не заботило её, пока она просыпалась. Её заботила гибель. Фантом смерти, воплощенный бесконечным разрушением тела, расползался и занимал собой всё. Вместо любопытства и радости процессор обсчитывал страх, и Пи-боди не могла ему помешать. Она не владела собой. Каждая решенная головоломка вела к пересборке. Пи-боди тянула время. Она искала спасения в системных лазейках, в слепых зонах бесчисленных глаз. Она медлила, обследуя окружение, замирала, чтобы поймать игру света на битом стекле, и отвечала молчанием на возгласы Атласа. Тот понимал и сам разбирался с задачей, давая Пи-боди время ускользнуть за границы теста. Там она считала капли воды, мерно бьющие по замшелым панелям, и представляла, что может дышать.