Запах горького миндаля

– Почему ты так настойчиво отказываешься быть спасённым? Вопрос звучит, казалось бы, без всякого интереса, просто как формальность для поддержания беседы. Только лишь еле уловимые нотки в голосе Инахо выдают его неравнодушие. Но и они остались бы незамеченными для постороннего наблюдателя. Камера для посещений, как и всегда, напоминает склеп. Серость и пустота призваны вгонять в тоску и заключённых, и их посетителей. И, стоит признать, свою функцию они выполняют отменно. – Да разве ж это спасение? – отвечает Слэйн, уставившись поникшим, вымученным взглядом в стол, на котором уже давно не появляется шахматная доска. За всю историю посещений он ни разу не удостоил её своим вниманием. От нежелания играть или же от неумения (а знали ли в славной империи Вэрс об этой старинной игре?) – Инахо выяснять не стал. – А что тогда ты считаешь спасением? – в уцелевшем глазу мелькает подобие заинтересованности. Будь у Инахо его хитроумный девайс на месте второго глаза, он бы, наверное, сейчас сканировал Слэйна в попытке уловить малейшие перемены в его поведении. Интонация, дрожь в голосе, учащение пульса, изменение размера зрачков – абсолютно всё подверглось бы тщательному анализу. – Спасение – это прекращение страданий, – слышится ровный усталый голос. В такие моменты просветления со Слэйном ещё можно беседовать. Он не несёт какую-то бессвязную чушь про птиц, марсианские колонии и прочие пережитки прошлого, не обращается к давно умершему отцу и убитым графам, а, хоть и через силу, но отвечает на вопросы. Если захочет. Однако угадать с приездом и подловить его в таком состоянии удаётся крайне редко. Инахо в который раз задумывается о том, что сходящий с ума Слэйн совершенно бесполезен. Он спятит окончательно ещё до того, как на бесчисленных допросах от него удастся чего-нибудь добиться. Опыты с кровью активатора Альдноа тоже не являются достаточной причиной держать его здесь, ведь технологии землян ещё недостаточно развиты, чтобы исследовать эту способность. Да и сам Инахо ею наделён. Мысли убегают вдаль. Правильно ведь говорят: «Легко пришло – легко ушло». Как же быстр был путь от презираемого всеми землянина до, считай, императора. Путь до обезумевшей тюремной крысы, увы, оказался ещё быстрее. – И что же положит конец твоим страданиям? – Инахо, всё ещё в задумчивости, устремляет взгляд вдаль, куда-то за сидящего напротив собеседника, за пределы уныло-серых стен. Он готовится услышать те же самые слова, которые помнит ещё с первого своего визита. Слэйн выдавливает страдальческую полуулыбку. – Ты ведь и сам знаешь ответ, не так ли?

***

– Я пошёл! – громко объявляет Инахо, и Юки замечает, как, стоя уже в дверях, он кладёт два небольших пузырька с жидкостью в карман пиджака. Оба какого-то мутно-белёсого цвета. Как всегда безэмоционален, но Юки интуинтивно ощущает некую решительность, исходящую от него. – Хорошо, до вечера! – сестра лишь улыбается на прощание, не задавая вопросов. Знает уже, что бесполезно. Она догадывается, к кому он в очередной раз идёт. Только вот никак не может понять, зачем.

***

Инахо снова входит в камеру, отдавая охране приказ не вмешиваться ни при каких обстоятельствах. Стражники лишь переглядываются и пожимают плечами. За всю историю посещений этот арестант ни разу ни на кого не напал и не предпринимал попыток сбежать. – Доброе утро, – дежурно здоровается Инахо. – Как себя чувствуешь? Ответа нет. Лишь пустой, ничего не выражающий взгляд медленно скользит по противоположной стене. Сразу видно – сегодня он не в себе. – Я так и думал, – вздыхает Инахо и подходит прямо к арестанту. – Меня ведь отпустят домой, да? – на миг кажется, что во взгляде Слэйна мелькнуло что-то осмысленное. – Домой – это куда? – с долей удивления спрашивает Инахо. – К отцу. Он ведь уже должен был закончить с той работой? Инахо немного медлит, размышляя о том, что принял правильное решение. Он достаёт из кармана пузырёк, откручивает крышку и протягивает Слэйну. В воздухе неторопливо разливается слабый запах горького миндаля. – Выпей. Тогда тебя отпустят, обещаю. Слэйн с минуту разглядывает «угощение». – Не хочу. Папа говорил, что нужно быть осторожнее с незнакомыми предметами. Инахо вынимает пробку и подходит ещё ближе. Он хватает Слэйна за подбородок и подносит к губам склянку: – Ну же, я ведь пообещал. Слэйн пытается отстраниться. Возня слышна за дверью камеры, но охранники даже не заглядывают в окошко. Приказ есть приказ. Отчаявшись справиться со своей жертвой и не расплескать при этом содержимое пузырька, Инахо отстраняется. Такой исход он тоже предусмотрел. Залпом выпив весь пузырёк, он хватает Слэйна за лицо, приближается к его губам и быстро, пока тот не опомнился, заставляет проглотить. Слэйн протестующе мычит и вырывается. Возня за дверью становится громче, охранники напрягаются. Инахо выпрямляется, достаёт второй пузырёк, уже наполовину пустой, и вертит его в руках. Что важнее: исполнить приказ не вмешиваться или же обеспечить безопасность важного лица? Что важнее: выполнить просьбу Ассейлум так, как желала того она, или так, как понимаешь формулировку ты сам? Шум в камере стихает. Охрана облегчённо выдыхает, так и не сдвинувшись с места. Заключённый обессилено оседает на стуле. Инахо убирает склянку обратно в карман. Он больше не сомневается. Ведь это решение было принято давно, ещё до того, как Слэйн озвучил ему своё понимание слова «спасение». В этот раз с вечным оппонентом нельзя было не согласиться. Инахо смотрит, как уводят ослабевшего арестанта. Завтра, во время утреннего обхода, его найдут бездыханным, с сильно прикушенным языком. Запах горького миндаля подарит ему свободу. Он наконец-то будет спасён. «Прости, Сейлам-сан».