Дождь

Лисанна ненавидела дождь. Потому что был непостоянным. Потому что моросил и уходил. Потому что часто приходил с тучами и не впускал солнце. Потому что мог быть слабым. Потому что был тихим. А еще он мог не всем угодить. Кто-то обожал дождь, кто-то относился нейтрально, кто-то не выносил, а кто-то настолько не любил, что даже не обращал внимания. Зато волшебница любила огонь. И не просто огонь, а огненного волшебника по имени Нацу. И восхищалась его поистине великой силой. Она могла часами наблюдать за ним, и никогда это не надоедало. Любила греться у костра. Теплого, обжигающего. Да и просто — огонь ведь чудесный! В меру яркий, тихий, но если надо, может разрастись в пожарище. Тогда будет уже свиреп, неустрашим, и все, к чему прикоснется, обратится в пепел. Нацу был точно такой же. Местами тихий, когда надо — серьезный, но за друзей встанет горой, обращая чувства в свирепое пламя, которое обязательно приведет к победе. Всегда открытый, дружелюбный и по-детски наивный. За это волшебница его по-своему любила. За это она его ценила. И даже время не сломило ее чувств. И Эдолас, который нес большой риск не отпустить Лисанну обратно, тоже не смог на нее повлиять, даже наоборот - лишь острее ощущалась привязанность. Но годы не стояли на месте, время скоротечно, поэтому в родной гильдии, как и ожидалось, были новенькие. Одна из них — милая заклинательница духов, Люси Хартфелия, с которой Лисанна довольно быстро нашла общий язык. И, конечно, ввиду их сближения, постоянного общения и времяпровождения вместе, просто невозможно было не заметить тоскливых, полных неразделенной любви взглядов, которые Хартфелия бросала на Нацу. Тогда волшебница по другому взглянула на дождь. Лисанна обожала его. Потому что был непостоянным. Потому что моросил и уходил. Потому что мог быть слабым. Потому что был молчаливым. А еще он мог не всем угодить. Кто-то обожал дождь, кто-то относился нейтрально, кто-то не выносил, а кто-то настолько не любил, что даже не обращал внимания. Потому что Штраус сама была эдакой девушкой-дождем. С легкостью могла менять решения, сворачивать с намеченного пути. Приходила, когда это было нужно, и уходила, когда никто в ней не нуждался. И слабость делала ее более обычной, потому что она не идеальна, а человечность успокаивала. А еще все воспринимали Лисанну по-разному. Кто-то хорошо относился, кто-то нуждался в ее поддержке, кто-то дорожил, кто-то не обращал внимания, а кто-то видел настолько серой, что даже имя запоминать не считал нужным. И она стала притворяться. Ужасно плохо было днем улыбаться и с легкостью общаться, а ночью задыхаться от беззвучного крика, когда утыкаясь носом в подушку и сжимая ее что есть мочи, можешь лишь всхлипывать. Но еще хуже — бороться в унынии. Когда понимаешь, что не имеешь и капли шанса, когда видишь, что любовь заклинательницы ответна, а в своих чувствах даже разобраться не можешь, начинаешь в панике барахтаться, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Но вместо спасательного круга лишь бессмысленная возня на месте, а в награду ледяной дождь, стекающий с волшебницы каплями надежд, которые вдребезги разбивались о стену жизни. Но она быстро привыкла. И хотя кто-то может сказать "Смирилась" или "Покорно сдалась", самым подходящим словом будет - привыкла. Потому что какую бы маску не надевала, в глубине души всегда протестующим огоньком будет вспыхивать боль, а фальшивая надежда паршивой кошкой царапать сердце. И пусть это все будет, пусть. Лисанна сильная, Лисанна выдержит, главное — чтобы были счастливы другие. А наивная Люси всегда будет бежать к ней и просить совета, интересоваться Нацу или рассказывать о проблемах. Но Штраус не будет злорадствовать, не будет лгать или пытаться разрушить счастье Хартфелии. Она всегда поможет, выслушает и даст дельный совет. Потому что не смотря ни на что, они подруги. И в очередной незаурядный день, когда Люси снова придет, чтобы спросить совета касательно Нацу и пожаловаться на его невнимательность, волшебница дружелюбно рассмеется и скажет: — Люси, чтобы увидеть радугу, — капли, слетающие с небес глухо забарабанят по стеклам. — Нужно пережить дождь.