Чужой среди своих

Без Гейла, как ни грустно мне это отмечать, за нашим столом стоит очень теплая атмосфера. Финник в хорошем настроении и веселит всех своими морскими байками. От его рассказов хочется увидеть море. Настроение не портит даже безвскусная еда, которая сегодня представляет собой ячменную кашу на воде с кусочками тыквы. Пит почти не ест. Сначала я думаю, что привередничает, но потом вспоминаю комментарии врача о состоянии парня. «Сниженное настроение и аппетит, нарушение сна…» По крайней мере, с засыпанием я могу ему помочь. В отсеке собираемся даже большей компанией, чем планировали. Дело в том, что Энни давно хотела посмотреть на Лютика, так что присоединилась к нам вместе с Финником. Прим достает игрушку, которую соорудила для кота: бумажку на веревочке. Лютик, будто котенок, бегает за своей добычей, со всей серьезностью готовится к решающему прыжку, а поймав жертву, вцепляется зубами. Возможно, он так изголодался по охоте, что рад и такой разминке. Все дружно наблюдают за котом и смеются над его пируэтами. Я закатываю глаза, глядя на это представление, но и сама посмеиваюсь над глупым животным. По крайней мере, кот отрабатывает свой хлеб. Прим дополняет развлечение рассказом о Лютике и его проделках. А я с удовольствием наблюдаю на лице Пита хоть и сдержанную, но все же улыбку. Он такой обаятельный, когда улыбается… Чувствую жар на щеках и отвожу взгляд. В этой неожиданно домашней атмосфере, которой в 13-м я никогда не чувствовала, хочется примоститься у камина и попить чаю с сырными булочками. От этой мысли становится тоскливо, вспоминаются мертвые руины 12-го, и, чтобы отвлечься, расспрашиваю маму, как идут дела в госпитале. Пара часов пролетает незаметно. В 20.00 все расходятся по отсекам, потому что наступает санитарный час перед отбоем – время, когда в жилые комнаты подают воду для принятия душа. После дня рядом с Питом мне не хочется оставлять его одного, но меня утешает мысль, что в его отсеке будет еще одна живая душа. На прощанье Пит говорит мне: - Спасибо, что была со мной весь этот день. Сегодня я впервые почувствовал себя… дома. Мне хочется поцеловать его в щеку, но я лишь говорю: - Не за что. *** Гейл на охоту приходит, но заговаривает со мной только по необходимости или на тему предстоящей поездки во 2-й. Эта напускная холодность меня порядком нервирует, но я решаю больную для нас тему никак не затрагивать. Неожиданно для меня в конце охоты уже на подходе к воротам 13-го Гейл произносит: - А если он поправится, у меня будет шанс? Я теряю дар речи, и он, не получив ответа, говорит: - Ладно, извини. Больше не буду об этом. От этих слов стена между нами только растет. Моя жизнь в 13-м больше не кажется мне чередой мучительных дней бесполезного скитания, сменяющихся опасными вылазками для съемки роликов. Теперь мои дни наполнены Питом. Среди серости и безысходности окружающей меня жизни я с радостью отмечаю, как он потихоньку приходит в себя, и это греет душу. После операции я не отхожу от него до самого отъезда во второй. Меня снова пугают его синие круги под глазами, и я не устаю допытываться у доктора, все ли с Питом в порядке. И врач, и мама, и Прим меня успокаивают и обещают, что к моему возвращению он будет как новенький. На прощанье целую Пита в щеку, на что он впервые после приезда отвечает мне теплым взглядом. Я обещаю, что скоро вернусь невредимой, и в который раз не выполняю своих обещаний. Меня приводит в чувство адская боль в ребрах. Я на кровати в палате госпиталя в 13-м. Вроде бы. Ясно ощущаю морфлинг в своей крови, его манящее спокойствие, которое подчас сменяется кошмарными видениями. Мир расплывается и исчезает на неопределенное время. В полусне я смутно чувствую прикосновение к своим губам чего-то мягкого и влажного. Спустя мгновение уже ясно ощущаю на своем лице чье-то дыхание и слышу чмок завершающегося поцелуя. С трудом фокусирую сонный взгляд на бледном лице передо мной. - Ты поцеловал меня? – шепчу я Питу, ощущая пробуждающуюся боль в боку. - Да. - Почему? - Надеялся, ты не заметишь, - смущенно говорит он. - Но я думала, ты больше не хочешь… любить меня. Пит мгновение молчит, задумчиво опустив свои светлые ресницы вниз. - Когда я увидел, как в тебя выстрелили, во мне будто что-то оборвалось. Я испугался, что ты умрешь. Даже не так. Я был просто в ужасе. Не находил себе места, пока тебя не привезли. – Потом добавляет, запинаясь. - Похоже, я так и остался влюбленным идиотом, который не может жить без тебя. Он грустно смеется и смотрит на меня полными нежности глазами. Как тогда, у поезда. Будто его чувства еще не познали суровой реальности, еще не были сотни раз отвергнуты мною в молчаливом протесте. Раньше от таких слов я бы почувствовала себя неловко и неприятно, может, даже рассердилась бы на Пита, но сейчас они как бальзам на душу. - Наконец-то ты вернулся, - шепчу я. Пит стирает слезы, заблестевшие в уголках моих глаз. - Как ты? – спрашиваю я, тщетно пытаясь поднять ослабевшую руку к его лицу. - Намного лучше. Уже встаю. Через неделю обещают выписать. - А про меня не знаешь? Сколько мне тут лежать? - Никто пока не знает. Тебя только позавчера привезли. Смутно в моей памяти возникает поезд, полный раненых людей, холод пистолета, приставленного к коже. - Чем все закончилось во втором? - Второй захвачен. На мгновение меня охватывает радость, которая тут же сменяется печалью. Передо мной все еще лица горящих рабочих Орешка. Пит замечает смену моего настроения и говорит с улыбкой: - Есть еще одна хорошая новость. Через пару недель у Энни и Финника будет свадьба. Мы с тобой приглашены. - Как здорово. Я ни разу не была на свадьбе. - Я тоже. Правда… - Пит запинается. - Что? - Плутрах грозился, что нас с тобой будут снимать на празднике для промо роликов. - Ну конечно, куда ж без этого, - закатываю я глаза. - Тебе неприятно, что нас снова выставят несчастными влюбленными? - Не в этом дело, просто достала уже вся эта пропаганда, камеры, публичность. Пит понимающе кивает. - Я больше не могу уклоняться. Койн похоже начинает жалеть, что спасла меня. Я не приношу никакой пользы. Мне пора подключаться к команде Сойки-пересмешницы. - По крайней мере, тебе посчастливится поучаствовать в самом радостном промо из всех. - Да, это уж точно. За занавеской слышится шорох. - Джоанна? Ты опять сюда пробралась? – спрашивает Пит. Передо мной появляется заостренный овал лица, еще больше подчеркнутый отсутствием волос на голове. Раны на коже зажили, и только из-под больничной сорочки торчит широкий бинт через всю грудь. - Пит, у тебя еще не забрали? – она многозначительно смотрит на него. - Извини, сегодня унесли, я больше не смог ничего придумать, чтоб его оставили. Особенно после того, как ты половину пузырька разом выкачала. Можно было поаккуратнее это провернуть? Джоанна хмурится и, не обращая на меня внимания, впивается взглядом в мою капельницу с морфлингом. - Я могу взять у нее. Пит смотрит на меня с улыбкой. - Одолжишь ей морфлинга? - Конечно одолжит, она же у нас такая добренькая. Защитница всех сирых и убогих. Джоанна приближается ко мне, но Пит ее останавливает. Он вопросительно смотрит на меня. - Пусть возьмет, если ей надо, - говорю я. Пит осторожно вынимает иглу из моего катетера и передает Джоанне. Она хватает ее с такой проворностью и жадностью, что меня начинают мучить сомнения, стоит ли поощрять развивающуюся зависимость. Вставив иглу в свой катетер, Джоанна с облегчение глубоко вздыхает и прикрывает глаза. - Ты до сих пор в больнице? – удивляюсь я. - А что, женишок тебе не рассказывал? - Она поворачивается к Питу. - Осознаешь теперь, насколько тебе повезло, что ты ничего не знал про заговор? Он молча опускает полные тоски глаза. Я с укором смотрю на нее. - А ты что, Пересмешница? Джоанна смотрит на табличку, висящую у меня на кровати, и читает: - Разрыв селезенки, ушиб ребер, ушиб легкого. Бедняжка! Прям и не знаю, выживешь ты или нет! – она начинает манерно охать и хлопать Пита по плечу. - Ты меня ненавидишь? – спрашиваю я. - Я тебя не переношу, - цедит Джоанна, и я замечаю, как подрагивают ее пальцы. Мне становится страшно, что она что-нибудь со мной сделает. – И в особенности вашу наигранную слащавую любовь. Пит слушает ее молча, покорно опустив голову. Она смотрит на него, слегка прищурившись. - Что, ты мне не рад? Мы же с тобой старые добрые друзья! Знаешь, как он кричит от боли? – обращается она ко мне. – Что, дружище, покажем ей? Она тормошит Пита за плечо и с улыбкой замечает, что он готов выйти из себя. Довольно скалясь, она вытаскивает иглу и руки и встает. - Ладно, сегодня мне хватит. Но я еще вернусь, Сойка. Звучит как угроза. И меня это действительно пугает. Пит, потерявшийся где-то в своих страшных воспоминаниях от слов Джоанны, вздрагивает от прикосновения моей руки. На его лице снова болезненное растерянное выражение. «Вот стерва», - думаю я о Джоанне и неуклюже пытаюсь сплести свои пальцы с пальцами Пита. Он потихоньку приходит в себя и с усилием пытается мне улыбнуться. - Иногда она ведет себя просто невыносимо, - говорит он. – Но после того, что с ней делали, это неудивительно. - Это не повод спускать ей все с рук, - возмущаюсь я той покорности, с которой Пит терпел все ее выпады. Он вздыхает и серьезно смотрит мне в глаза. - Прости, Китнисс, но тебе этого не понять. Только тот, кто был там, поймет. Пит уходит, оставив у меня на душе неприятный осадок.