Пять нот

Ничего не получилось. Так думала Филифьонка, с сожалением откладывая губную гармошку Снусмумрика. Она сыграла все, что хотела, и даже повторила пару его мелодий — как запомнила на слух. Но ничего не получилось. За дверью теплого дома был холодный ноябрьский вечер, в окно бились голые ветки осины, в трубе завывал ветер. А песни Снусмумрика там, в палатке, обещали скорую весну: капель, солнечных зайчиков на последних сосульках, первоцветы и сладкий весенний дождь. Было там и лето: гроза, летний луг, венки из цветочков и теплое море. Филифьонка не знала, как Снусмумрик смог сыграть все это. Сама она сыграла осень — шторм, звон разбитого стекла и свой собственный жалобный крик. Она задумчиво потрогала гармошку лапкой и завернула в салфетку. За окном наконец зашумел дождь, она забралась в постель, прижала к себе грелку и принялась считать припасы. Она злилась на Муми-маму — в кладовых было пусто, на Мюмлу с Онкельскрутом — возможно, пусто было по их вине; на всю семью муми-троллей — за то, что уехали и даже не попрощались. И записку не оставили, как невоспитанные гафсы. Филифьонка размышляла о том, что приготовить на завтрашний обед, а перед глазами было другое. Муми-тролль с корабликом в руках — Снусмумрик зовет его к ручью, чтобы ставить запруду; Муми-мама с кофейником предлагает всем кофе — а на веранде пускают наперегонки дым из трубок Снусмумрик и Муми-папа; хемуль спит в гамаке в саду — Снусмумрик беззлобно фыркает, проходя мимо. Филифьонка была уверена, что никогда этого раньше не видела. Может, услышала? Она подняла мордочку, чтобы еще раз посмотреть на губную гармошку, лежавшую на пустом столике. Вздохнула и твердо решила вернуть и больше не играть. Порядочным филифьонкам это делать неприлично. — Завтра первое декабря, — хемуль ворвался в кухню вместе со свежим ветром, прихватив с собой пару мокрых листьев из сада. Филифьонка посмотрела на него с неодобрением: — Это что-то значит? — Давайте сделаем что-то особенное! — он пробежался по кухне, схватив по дороге пирожок со стола. — Мы и так делаем, — Филифьонка раздраженно вздохнула. — Мы ждем возвращения муми-троллей. А их все нет! Маленький хомса Тофт, сидя на слишком высоком для него стуле, пропищал: — Шар в саду показывает, что они возвращаются. — Вот видите, — хемуль не успел схватить второй пирожок, Филифьонка стукнула его по пальцам. — Ой! — По одному на каждого, больше нет. Это для Снусмумрика. — Он все равно никогда не завтракает в доме, — произнесла Мюмла от дверей, поправляя волосы. — Я отнесу ему в палатку, — Филифьонка слегка покраснела. Мюмла посмотрела на нее с интересом и вдруг захлопала в ладоши: — Давайте устроим праздник, будто они уже приехали, а мы их встречаем. — Хорошо, — прошамкал Онкельскрут. — Ура, — прокричал хемуль. — Я согласен, — хомса подпрыгнул на табуретке. Филифьонка задумалась. — Хорошо. Тогда с меня меню, а с вас — дрова. И номер. От каждого нужен праздничный номер, — заявила она и тут же вышла из кухни, держа в руке тарелку с последним пирожком. За ее спиной поднялся шум, так что она с удовольствием закрыла дверь, оставляя позади резкие голоса. Утренний сад был тих. Его ничто не беспокоило — не было ни птичьих голосов, ни стука капель, даже ветер притих и не трогал холодными пальцами верхушки деревьев. Снусмумрик курил трубку, сидя на поваленном дереве. — Вот, — Филифьонка протянула ему тарелку. — И вот, — она нерешительно достала из кармана салфетку с гармошкой. — Доброе утро! — Снусмумрик посмотрел на нее и выпустил колечко дыма. — Хороший денек. Филифьонка вспыхнула: — Доброе! Завтра в три в доме праздник. Прошу не опаздывать. — Праздник? — Первое декабря. Или в честь возвращения муми-троллей. Я не очень поняла, — Филифьонка укорила себя за отсутствие манер. Не поздороваться! О чем она только думала. — Я приду, — Снусмумрик взял с тарелки пирожок. — Спасибо за беспокойство. Раздраженная Филифьонка сунула ему в руки гармошку и бегом бросилась в дом. Ей надо было все продумать, обед — это очень важное дело. “Хороший денек, — подумала она. — Как же!” Она справилась. В запасах Муми-мамы нашлись гирлянды и фонарики, на верхней полке в кладовке — яблочный сок и сырные корочки, в папиной комнате — вино; Онкельскрут принес чудесной рыбы на уху. Торжественный обед был готов, и ровно в три Филифьонка ударила в гонг на веранде. Хемуль влетел в кухню первым. — У вас артистический вкус, — провозгласил он, стараясь подойти поближе к горячим сэндвичам с сыром. — Очень красиво, — хомса залез на стул с ногами и поправил сползающий край гирлянды. — Чудесно, — Мюмла всплеснула руками и засмущалась, будто это она все устроила. Онкельскрут одобрительно молчал, подтягивая к себе тарелку ухи. Снусмумрик мялся в дверях. Он не был на кухне с тех пор, как там стала хозяйничать Филифьонка, и комната показалась ему незнакомой: кастрюли и сковородки не стояли на привычных местах; на столе была расстелена скатерть, которую Муми-мама обычно брала на пикники; фартук висел за дверью, а не на спинке стула. Везде были расставлены фонарики: за окнами было сумрачно, серые облака висели так низко, что касались верхушек деревьев. Вкусно пахло ухой, незнакомыми специями — Снусмумрик услышал, как Филифьонка объяснила Онкельскруту, что взяла с собой немного в подарок, — горячим железом, и Снусмумрик наконец расслабился. Он сел в дальнем углу, положив рядом с собой гармошку. Мюмла загадочно посмотрела на него и улыбнулась. Он кивнул в ответ. Хемуль произнес тост, все начали есть уху, а Онкельскрут налил себе вторую тарелку. Филифьонка сидела на месте Муми-мамы и нервничала. Пока все шло хорошо, но вдруг кому-то захочется еще вина, или бутерброды остынут слишком быстро, или что-то пойдет не так с ее номером. Она внимательно смотрела на каждого за столом, готовая в любой момент подскочить с места. На Снусмумрика она не смотрела, тот сидел глубоко в тени и выражение его мордочки было не разобрать. Когда все наелись, начался концерт. Хомса прочитал отрывок из большой книги. Никто не понял ни слова, но все хлопали: хомса старался и, как думала Филифьонка, это было важно и трудно для него — решиться читать на публике. Хемуль тоже читал, свои стихи. По мнению Филифьонки, стихи были совершенно хемульские: длинные и высокопарные; пару раз она не удержалась и фыркнула себе под нос. Хемуль тоже заслужил аплодисментов, но Филифьонка видела, что Снусмумрик не слишком старался, а плечи его подрагивали от смеха. Потом был черед Онкельскрута. Он несколько раз попытался рассказать какую-то историю, но сбивался, едва начав. Какое-то время все вежливо слушали и не перебивали, даже хемуль, но Мюмла не выдержала. Она вскочила, звонко чмокнула Онкельскрута в щеку и махнула Снусмумрику. — Вы непременно потом расскажете, — добавила она, но Снусмумрик уже начал играть, и ее слова никто не услышал. Мюмла вышла на середину кухни, подняла руки и вытащила шпильки. Ее длинные волосы каскадом легли на спину, они доставали до колен и в свете свечей казались огненными. Она встала на цыпочки и закружилась. Мелодия Снусмумрика медленно вплеталась в ее летящие волосы. Мюмла парила, вскидывала руки, запрокидывала голову — тогда волосы почти касались пола — и снова взлетала. Мелодия кружила ее все быстрее, но ноги продолжали четко отбивать ритм. Филифьонка не знала, о чем была песня Снусмумрика. Возможно, об огне, или о прыжках через костер, или о чем-то остром и запретном — именно такой ей в тот момент казалась Мюмла. Филифьонка на мгновение зажмурилась от непрошеных слез, а когда открыла глаза, все уже закончилось. Мюмла стояла посредине кухни, тяжело дыша, Снусмумрик убирал гармошку, и все хлопали. — Дивно, — хемуль бросился к Мюмле поцеловать лапку. — Деточка, вы не дали мне рассказать историю, но вы прощены, — Онкельскрут улыбнулся, показав выщербленные зубы. Хомса восхищенно молчал. — Восхитительно, — Филифьонка и сама не знала, что хотела этим сказать: похвалить или охладить всеобщий восторг. Но Мюмла засмеялась: — Не могу не танцевать. Филифьонка пожала плечами. Танцы — не дело для филифьонок, но спорить она не стала. В конце концов, даже она могла признать, что танцевала Мюмла прекрасно. Все стали упрашивать Снусмумрика сыграть еще, но Филифьонка подняла руку. — Моя очередь. Театр теней. Она невозмутимо готовила реквизит: натягивала простыню на шест и гасила фонарики, все, кроме одного, стоявшего за простыней. Остальные делили бутерброды, Онкельскрут громким шепотом спрашивал, не осталось ли вина, хемуль продолжал бормотать “дивно, дивно”, а Мюмла объясняла хомсе, что такое театр теней. Наконец все уселись на места и притихли. Филифьонка исчезла за простыней и вдруг почувствовала себя одинокой. Мягким светом горел фонарик, в печи тлели угольки, в окне мелькнула слабая тень луны. На улице тихо вздыхал ветер, слегка посвистывая в трубе. Все замерло. Онкельскрут закашлялся, и Филифьонка отмерла. Дрожащими пальцами она взяла вырезанный из бумаги кораблик и подняла его поближе к лампе. Черная тень упала на простыню. — Это Мю, — воскликнула Мюмла, — на носу сидит Мю! — А Муми-папа у руля, на корме, — заметил хемуль. — Это мама? — тихо спросил хомса. Филифьонка не видела его, но была уверена, что он не отрывал глаз от тени. — Это Муми-мама! Снусмумрик молчал. Филифьонка поменяла фигурки. Теперь это были силуэты муми-троллей, они словно сходили на берег в белой молочной мгле. Никто больше не обсуждал, все молча смотрели, как двигаются тени. Не хватало музыки, но Снусмумрик так и не взял в руки губную гармошку, чтобы сыграть хотя бы пару тактов. У Филифьонки устали лапы, она довела фигурки до края простыни и задула фонарик. Никто не спешил хлопать в темноте. — Спички? На столе были спички! — Филифьонке стало не по себе. Ветер резко завыл, будто пытаясь забраться в окно; хлопнула печная дверца — видимо, кто-то задел; простыня шлепнула Филифьонку по мордочке. Ей почудилось, что это мокрая тряпка полетела ей в лицо как тогда, на крыше, и она закричала: — Ай! — Что случилось? — Все в порядке? Все сразу зашумели и повскакивали с мест. Послышался звук упавшего стула, потом еще несколько разных “ай”, звон разбитой тарелки и шорох бумаги. “Наверное, все-таки гирлянда упала”, — решила Филифьонка, пытаясь оторвать от мордочки ткань. Наконец раздался чиркающий звук, и через мгновение кухня осветилась слабым светом одного из фонариков. Снусмумрик протянул спички хомсе, тот зажег еще несколько. — Все целы? — хемуль деловито оглядывал кухню в поисках пострадавших, а заодно — оставшихся бутербродов. — Да, — Филифьонка выглянула из-за простыни. — Простите. — Это было чудесно, — Мюмла широко улыбалась. — Мю ужасно на себя похожа. Онкельскрут веско добавил: — И праздник удался. А будет лучше, если мне предложат еще вина! Филифьонка выскочила из-за простыни и сконфуженно призналась: — Есть немного яблочного сока. — Пойдет, — Онкельскрут махнул лапой. — Я еще посижу. — Я помогу прибраться, — Филифьонка благодарно кивнула Мюмле. — Принесу дров, — хемуль выскочил за дверь, держа в лапе последний сэндвич. Хомса незаметно ушел. В угол, где сидел Снусмумрик, Филифьонка старательно не смотрела. Она была уверена, что провалилась, потому что он не стал играть. Она не похожа на Муми-маму или на кого-то из друзей Снусмумрика. Она просто Филифьонка, такая, какая есть. Все разошлись, еще раз уверив ее в том, что праздник удался. Она собрала гирлянды, сняла с шеста простыню и положила на чисто вымытый стол бумажные фигурки. Она решила, что возьмет их на память. — Красиво, — вдруг сказал из-за ее плеча Снусмумрик. — Настоящее волшебство. — Руль кривой, — призналась Филифьонка и вдруг всхлипнула. Снусмумрик услышал четвертую ноту — “до”, но тут же отложил до лучших времен. Подождет, он же ждал. — Завтра я пойду домой, — решительно сказала Филифьонка, тряхнув кудряшками. — Можно я возьму? — Снусмумрик тронул кораблик лапкой, тот скользнул по столу. Филифьонка странно посмотрела на него и согласно кивнула. — Хочешь мою губную гармошку? В обмен? — у него была запасная, а предложить больше было нечего. — Не надо, — Филифьонка мягко улыбнулась. Кажется, он никогда не видел, как она улыбается. Ей совсем не шло, если быть честным. — Не надо, — повторила она. — Пойду собирать вещи. Снусмумрик пожал плечами. Ему тоже давно пора было на юг. Наверное, не стоило так долго оставаться в Муми-доле из-за песни. На свете много мелодий, рано или поздно он встретит подходящую. Он сыграл четыре ноты, чтобы убедится, что хорошо помнит их все. Одной все-таки не хватало. Снусмумрик плотно закрыл дверь кухни и вышел в темный сад. Где-то там мягким белым светом горел стеклянный шар. Муми-тролли повернули к дому.