Кулаки, дипломатия и драконы

— Эй, — позвал незнакомый шёпот. — Довакин. Ты спишь? — Не-е-е-е, — простонал тот, чувствуя текущую изо рта слюну. — Ты тоже меня прикончить пришёл? Молчание. Релнир неохотно разлепил глаза: если убийца явился за ним, хотелось бы хоть морду его узреть. Он только и видел, что угловатое лицо, выпирающие скулы и поблёскивающие глаза. Незнакомец спрятался в жутковатого вида капюшоне и сидел перед его кроватью на корточках. — Ну? Чего ждёшь? Прикончи меня уже. — Хочу вопрос тебе задать, — ответил тот невозмутимо, и голос вдруг показался Релниру знакомым. Он потянулся вперёд, надеясь разглядеть незнакомца поближе, но темнота скрадывала его черты; и неясно было, правда ли это один из тех, кто застукал его в башне. Гостю его близость явно не понравилась: он незаметно высунул из-под плаща руку и толкнул Релнира в плечо, обратно в постель; удар был лёгкий, но неожиданный, поэтому Релнир не успел ему воспротивиться. — Думаешь, сон эротический снится? Женщина к тебе пришла? «Женщина»… нет, те, из башни, были не столь красноречивы. Сказали бы «баба» или ещё чего похуже. — Будь он эротический… тебя бы тут не было. — Предпочитаешь справляться в одиночку? Может, мы помешали тебе, когда в башне нашли? Релнир чертыхнулся про себя. Точно значит, один из стражников. — Ты чего хотел-то? — Послушать, как ты кричишь, — прошипел тот по-змеиному. — Как будто это менее эротично звучит, — пробурчал Релнир. Он напряг память; среди схвативших его стражников и правда был один, показавшийся ему меньшим уродом… он его почти не бил и даже почти не оскорблял, всё хранил молчание. И ещё — это тогда поразило его больше всего; он оказался эльфом. — Боюсь, что… здесь, видишь ли, не лучшее место, мои крики… — В память ненастойчиво постучался фермер из Рорикстеда, и Релнир ухмыльнулся себе под нос. — Они тебя прикончить могут. Хочешь помереть? — Это простое любопытство. Все так много болтают о Драконорождённом, и, когда он прямо под моим носом, я даже не поинтересуюсь, так ли он силён, как о нём говорят? — Релнир услышал, как зашуршала одежда гостя: видимо, он встал на ноги. — Я могу вывести тебя на улицу, чтобы ты кричал там. «На улицу?» Губы Релнира скривила усмешка. Возможно ли это вообще, чтобы он сейчас куда-то вышел? Рана на животе затягивалась долго и неохотно, Сибилла подозревала, что наёмница смазала остриё неизвестным ей ядом, и поэтому любая попытка встать живо припечатывала Релнира к кровати, так что он и пытаться перестал. Даром что и рана, когда он пытался пошевелиться, жгла отвратительно. — Если раздумываешь как сбежать, — встрял эльф в его размышления, — знай, что мне всё равно. — Сбежать? Да мне бы хоть на ноги встать, и то хорошо. Не знаю, заметил ли ты, но… — Ах да… — Внезапно ладонь незнакомца легла Релниру на пах; его тут же окатило волной возмущения такой сильной, что он потерял дар речи; к счастью, незнакомец быстро осознал свою оплошность и, пробормотав какое-то ругательство — видимо, на эльфийском — поднял ладонь выше и нащупал его живот. Хотя Релнир и не видел его лица, мысль о написанном на нём стыде доставляла ему странное удовольствие, затмившее даже тот факт, что он не испытывал боли… — Видишь? Ты же ничего не чувствуешь. — Уточняешь? Вряд ли тебя это порадует, — Релнир не сдержал насмешки, — но у меня ни бабочек в животе, ни стойкого мужского корня… — Он знал, что гостя это взбесит, поэтому не удивился, когда сжатый кулак двинул его в живот, едва не заставив подпрыгнуть. — Ну будет-будет… ты просто не в моём, кхе-кхе, вкусе… — Сибилла использует на тебе новое заклинание, — перебил тот. — Твоя рана зажила, а взаперти она тебя держит, чтобы экспериментировать и дальше. — А тебя не накажут за то, что ты меня освободил, любовничек? — А мне по барабану, — холодно произнёс тот. Релнир фыркнул: ему не нравилось, когда жертвы его сомнительного юмора пропускали шпильки мимо ушей. — Вставай. Я обещал вывести тебя на улицу, и своё обещание сдержу. Незнакомец наконец-то зажёг свечу на прикроватной тумбочке, и Релнир к собственному удивлению вполне спокойно поднялся. Отвёл от себя одеяло, оглянулся по сторонам… увидел себя, обросшего и лохматого, в зеркале. И горько усмехнулся. — Слушай, я, конечно, не кобыла цирковая и плату за представление просить не стану, но… Негоже мне на свежий воздух-то в одной только наволочке больничной выходить. Застужу себе всю свою довакинистость. Нет у тебя мантии какой меховой или вроде? Моё походу спрятали где-то, мать их перемать… Не произнося ни слова, эльф медленно встал и вышел из комнаты. «Ну всё, — решил Релнир. — Кранты. Был последний шанс выбраться, а мои плохие шутки его окончательно загубили». Уже приняв решение сбежать и выкрасть какие-нибудь дешманские штаны да камзол, пока не рассвело, Релнир было собрался на выход, но в дверях столкнулся с тем самым незнакомцем. — Что-то я и правда не подумал, — произнёс он, поднимая и демонстрируя коричневую мантию на меху. — А ведь, чай, не Валенвуд. Мантию он отдал Релниру — а вместе с ней сумку с плотной рубашкой и штанами из той же, незнакомой Релниру ткани. По качеству они были вполне себе, и Релнир недовольно взглянул на своего спасителя: — Спасибо… Как тебя? — Имон, — ответил тот и протянул руку для пожатия. — А ты, как я понял, Довакин. — Ну, вообще-то, у меня и имя есть. Я Релнир, — он затряс руку Имона, поражаясь тому, как слаба его хватка и как холодны пальцы. Не произнося больше ни слова, как человек, не привыкший церемониться, Имон вышел и позволил Релниру переодеться. Боль из живота действительно отступила, и Релнир поймал себя на мысли, что не впервые желание придворного умника стать ещё умнее привело к политическим неурядицам. Имон поджидал его у входа в лазарет. И стоять, и двигать ногами было ужасно непривычно, но куда хуже было смотреть на стены, в которых Релнир недавно чуть не погиб. Все воспоминания о произошедшем оказались отрывками, разбросанными по закоулкам его памяти… и только оказавшись у свежезалатанной кирпичной стены, Релнир вспомнил, что её разрушил именно его вопль. Он застыл на месте, словно увидел некий уникальный монумент, и спросил, едва передвигая челюсти: — Ты тут был? — Когда на тебя напали? — уточнил Имон. — Нет, но я слышал взрыв. — Взрыв? — переспросил Релнир так, будто вообще не знал, что это такое. — За мной такое не водится обычно. — Это хорошо, а то взрыв на крыше весь город перебудит, — произнёс тот тоном настолько обывательским, будто рассуждал о том, куда бы спрятать кота на время весенней лихорадки. Шагая за ним едва ли не как в бреду, Релнир гадал, кто может объяснить происходящее… Седобородые знают о Драконорождённых всё, но до них так долго топать. Но, видимо, всё равно придётся, если только не… Перед выходом на чердак Релнир вновь застыл как вкопанный. Имон нетерпеливо развернулся. — А перемирие заключили? — Да, заключили, — произнёс он со вздохом. — Мне казалось, тебе Сибилла только тело обездвижила, и то чуть-чуть, а не уши. — Ну, свежих новостных листков мне всё равно не приносили, — ответил Релнир, но Имон не слушал. Он уже вышел наружу и, кажется, пытался что-то наколдовать. Релнир поднялся следом и оглянулся по сторонам: они оказались на длиннющей плоской крыше, хотя вокруг были и конусовидные башенки, и покатые черепичные склоны… Ветер встретил его нерадушно, и Релнир потеплее укутался в мантию. — Я же тут всех перебужу. — Госпиталь огромный, так что я уведу тебя подальше. Он же прям на арке стоит, ты не обратил внимания? — Релниру не хотелось напоминать, что даже когда у него был шанс «обратить внимание», и оно, и он сам были в отключке. — Да и время детское совсем, ещё не ложился никто. Это госпиталь затих, а город бодрствует. Оказавшись позади своего напарника, Релнир не мог избавиться от желания изучить его поближе — по крайней мере, ту часть, что предстала его взгляду. Он был широкоплечий, низкорослый (был ниже его на две головы, совсем как девушка), шагал, что называется, пружинистой походкой. Наколдованный над его головой шар служил таким скудным источником света, что волосы Имона казались тонкой соломенной шляпкой, накинутой на голову для защиты от солнца. Релнир был уверен, что любопытство осталось тайным, но, когда они оказались у края крыши, и Имон пропустил его вперёд, на его лице играла такая злая улыбка, что стало очевидно: всё-то он знал и теперь наверняка вообразил себе невесть что. Релниру оставалось только сцепить зубы — этот парень наверняка хитрозадый и злобный, как змея, но, по крайней мере, он помог ему выбраться. И может прямо сейчас столкнуть его с крыши. Релниру против воли сделалось страшно — что, если он пришёл на верную смерть? В конце концов, он без доспехов, Имон же вооружён до зубов и, хотя и носит лёгкую кольчугу, всё же сильней его. В более выгодном положении. Другой вопрос, что одолеть его физической силой не должно быть слишком тяжело… вот только он совершенно бесстрашен, совершенно открыто насмехается над Релниром и словно намекает, что что бы у того не было на уме, он его обязательно раскроет — и победит. К тому же, раз он так гибок, раз явно одет в хорошую броню, а не спешно сваренные на сыромятне лохмотья, он может стать той ещё проблемой — он наверняка юркий, ловкий, и всегда играет на неожиданности. Меч на бедре, разве что, был не так уж велик; если дойдёт до драки, его нужно первым делом выбить из рук… но потом, опять же, что, если у него метательные ножи в сапогах? Или очередной кинжал? Чёртов эльф, проскочило в его голове. Эльфы всё время вставали для него костью поперёк горла. — Ты сейчас дыру на мне протрёшь, — Имон злорадно улыбнулся. — Позволишь пошутить одну из тех шуточек, которые ты считаешь такими забавными? — Это какую это? — Про любовничков. Они же такие уморительные. — Попробуй, — улыбнулся Релнир. — Но тогда моё показательное выступление будет последним, что ты увидишь — и услышишь — в своей жизни. Имона, как и ожидалось, это не очень впечатлило: он только с укором покачал головой. Релнир же отвернулся от него и взглянул на едва различимые во тьме очертания реки, как раз перетекавшей здесь в море. Да, если Имон его столкнёт, и Релнир не успеет прийти в себя… Он жалел, что глаз на затылке у него нет. И, недолго подумав, попросил Имона встать рядом, где его ловило боковое зрение. Он повиновался без пререканий. Релниру показалось, что знак это хороший. Где-то теперь его доспехи, интересно? Или что, или новые придётся добывать? Да и вообще, куда ему теперь? Может, бросить это всё предназначение да… — Ну же, Довакин, — подначил его Имон, мигом возвращая Релнира с небес на землю. — Ты пришёл звёздами любоваться? — Знаешь, вообще-то да, я давно на них не смотрел, — улыбнулся тот вполне искренне. — У нас же, как видел, окно в госпитале занавешено было. Поэтому и от красоты отвыкаешь быстро. — Он помолчал. По правде говоря, дело было не только в занавесках. — Ты в этом что-нибудь понимаешь? — Самую малость, — пожал он плечами. — Увлекался в детстве, а сейчас… другие заботы появились. И стало уже не до звёзд. — Звёзд ты с неба, значит, не хватаешь, — попытался пошутить Релнир, но снова остался без ответа. Догадываясь, что привлечь внимание Имона он может только одним способом, Релнир предупредительно подготовительно прочистил горло. Имон отступил на пару шагов влево. — Это ты правильно сделал. Совсем рядом лучше не стоять, но будь у меня на виду. Меня все твои заигрывания не убедили — я тебе всё так же не доверяю. Он набрал в лёгкие воздуха, почувствовал знакомый жар, обволакивающий грудь и разгоняющий сердце, и выдохнул. Вырвавшийся из его лёгких ФУС был далёк от привычной ему громкости и боевой мощности, напомнив скорее комариный писк; к тому же, и в горле запершило. — Поразительно, — произнёс Имон завороженно. — Не, это ещё не всё, — прохрипел Релнир и закашлялся. Имон, недолго думая, снял с пояса флягу и отдал жаждущему: вода обмочила его губы и обдала их приятной прохладой. — От души, звездочёт. И он крикнул снова — уже громче и отчётливей. Сила в его теле напоминала пахаря, который долго спал и теперь разминал тело, потягиваясь и играя мышцами на солнце на загляденье деревенским девкам. Разве что в его случае до первого луча солнца было ещё несколько часов, да и место восторженных девчонок занимал какой-то подозрительный, малознакомый эльф. Во тьме показалось шевеление — кроны деревьев покорно склонились под волной долетевшего до них звука, и встревоженные вопли птиц прорезали ночную тишину. — Круто, Довакин. Спасибо тебе. — Достаточная плата за досрочное освобождение? — Ну, оно вообще-то не совсем досрочное, — после демонстрации Имон явно повеселел. — Я, вообще-то, нёс тебе прямое поручение от генерала Туллея, я вроде как на него работаю. Он просил меня лично проследить, что ты… Во-первых, это действительно ты, а во-вторых, что тебе ничто не мешает исполнять твоё Предназначение. Релнир подозрительно сузил глаза. — Туллей, видать, очень тебе доверяет? — Ну, можно и так сказать. Пойдём? Ещё несколько секунд Релнир стоял, с недоверием сжимая флягу. Стоило Имону сказать, что он, эльфийское отродье, напрямую связан с Империей, и он тут же стал казаться ещё более подозрительным, чем прежде. Может, снова галлюцинации? А что, Релниру уже мерещилось, что к нему в палату заходит то Ульфрик, то Эйла, то сам, мать его перемать, Тайбер Септим, то ещё кто-то из тех, кто по идее должен быть в сотне миль отсюда. Он уже даже не знал, в чём причина — то ли ему Сибилла что-то в голове накрутила, то ли это тот же яд, из-за которого он тогда сознание потерял. Что, если он действительно придумал себе почитателя, чтобы заключить сделку с совестью — не самому же ему, в самом деле, сбегать? Имон, явно недоумевая, протянул руку за своей флягой. И вытянул её из ослабших пальцев Релнира. — Не, если хочешь, то постой, конечно, — нерешительно произнёс он. — Я просто должен тебя сопроводить к выходу и… вернуть всё твоё имущество. — Ах, «сопроводить», значит? — спросил Релнир, уже и не скрывая того, что обо всём догадался. Чай не пальцем деланный! Не дай Боже его рассудок опять хочет на скользкую дорожку толкнуть… Ну ничего, ничего! Возвращаясь к своей обыкновенной манере не отвечать, Имон развернулся и пошёл туда же, откуда они пришли. — Ты мне не пояснишь, как это эльф оказался у Империи на службе? — Семейное дело, — пожал тот плечами, — нечего рассказывать. А ты — не пояснишь, как стал Драконорождённым? — А я им и не становился. Меня им просто… сделали. Нечего рассказывать. — Тишина, нарушаемая только гулким стуком шагов да далёкими воплями всё ещё встревоженных птиц, показалась Релниру мучительной, и он зачем-то заговорил: — Да я, видишь, я… всю жизнь свою мечтал быть героем. Путешествовать там, добывать всякие сокровища… — И грабить гробницы? — поинтересовался Имон с ухмылочкой. — Ну, чего ты сразу? — от разочарования Релнир едва не плюнул в сторону, хотя его новый знакомый, пусть и воображаемый, был частично прав… наверное, если соврать, внезапное желание исповедаться будет уже не так благородно? Да и какая разница, если исповедуешься сам перед собой? По крайней мере, никто ничего против тебя потом не использует. — Ну… ладно, только поначалу. Но потом оказалось, что романтики в этом, на самом деле, немного. Все эти драугры, мох… мозоли в ботинках. Беготня от солдат вечная. Так это надоедает, аж жуть. — Релнир поймал недоверчивый, брошенный через плечо взгляд. — Правосудие в курсе, не смотри так. Меня поймали, судить хотели, но я вышел по защите свидетелей… помог правосудию поймать кое-каких подонков, которых сам люто ненавидел. — Настучал на своих, значит, — в голосе Имона слышалась гадкая улыбка, и Релнир, так никогда и не раскаявшийся в этом самом стукачестве, понял, что сам исповедующий ему всё испортил. Что-то ты знаешь, отродье эльфийское, о бандитских рожах? Что-то тебе известно о творимых ими ужасах? Релнир плюнул в сторону, шмыгнул носом и намеренно перегнал Имона. Они уже почти подошли к люку, через который выбрались на поверхность. — «Свои» — это понятие растяжимое, — пробурчал Релнир и уже было собрался начать спуск, но заметил, что эльф за ним не идёт. Имон стоял и таращился на серебряный диск луны — так, словно его подвергли гипнозу. Релнир насупился и нерешительно подошёл ближе. Ветерок нерешительно забрался под его мантию и потеребил рубаху. — Это ты верно говоришь, Довакин, — тихо произнёс Имон. — «Мои» тоже со странностями. Видят иногда такую луну и теряют рассудок. Танцевать начинают, петь, творить всякие безумства… В такие моменты рядом с ними лучше не стоять. Как с тобой, например, когда ты кричишь. Но ты можешь это контролировать, а они — нет. Релнир криво улыбнулся. Знает ли этот защитник, как Релнир одолел девчонку, которая на него напала? Знает ли про беднягу в Рорикстеде, который случайно попал ему под руку? Догадывается ли, что «контроль» это лишь красивое слово для тех, кто любит гордиться своими достижениями, и что Релнир себя к ним не относит? — Ты знаешь, это классный дар, — тихо произнёс Имон. — Это нечто особенное, чего нет ни у кого другого. Значит, и «своих» у тебя может и не быть. Ты же уникальный. «Уникальный говнюк», — добавил Релнир про себя. — Это я теперь Довакином стал, а раньше-то… раньше-то был никем, — ответил Релнир столь же тихо и неожиданно даже для самого себя. И затараторил, словно то, что было у него на уме, уже давным-давно хотело выбраться наружу: — Раньше мне и вовсе казалось, что… быть ублюдком лучше, чем быть никем. А как только сообразил, что к чему, так всё, сразу «перебежчиком» стал. Так а что же теперь, коли выбор неправильный раз делаешь, всю свою жизнь ему под хвост пускать? Ремесло чай не невеста, его и бросить можно. Релнир замолчал, потому как воздуха в лёгких не осталось. Имон взирал на него, немало удивлённый, и даже ехидная ухмылочка сползла с его лица. — Это ты верно говоришь, — наконец произнёс он. — Нехорошо, когда тебя свои не понимают и гонят, даже когда ты к ним со всей душой тянешься и… хочешь, чтобы они тебя приняли и полюбили. Тогда легко связаться не с теми. — Я что, мог так красиво сказать? — впервые за всё время их знакомства Имон улыбнулся вполне искренне. — Так, может, и не мог. Просто… Скажем так, я примерно представляю, как ты себя чувствовал. «Конечно, представляешь, — усмехнулся Релнир про самого себя, — ты же плод моего воображения». — РЕЛНИР! — раздался крик снизу, заставив его подскочить к баллюстраде и, опасно перегнувшись через перила, посмотреть вниз. Было слишком темно, и он никого не увидел, но, когда крик повторился, узнал голос: — РЕЛНИР! — ЛИДИЯ! Проклятье на мою голову, привидение, тень моя! — расхохотался он, резко развернувшись к Имону и активно жестикулируя в сторону баллюстрады, на что тот ровным счётом никак не реагировал. — Нашла меня! Мой хускарл! Я ж не думал, что… ЛИДИЯ! — снова закричал он, кинувшись на заграждение. — Подожди, пожалуйста, не уходи! Мы сейчас спустимся! — Мы? — переспросил Имон с усмешкой. — С чего ты взял, что… — Да пойдём, — отмахнулся Релнир и, крепко схватив его за плечи, подтолкнул к лестнице. Тот оскорблённо отряхнулся, чёртыхнулся на своей тарабарщине и пробурчал что-то о том, что готов проводить его к выходу. Релнир об этом даже не подумал, а ведь запросто мог заблудиться! И, наверное, раз этот таинственный Имперский эльф знает, где тут выход, плодом его воображения он быть не может. Ну, так ведь ещё лучше! Лидия ожидала их у самого входа в госпиталь, вооружённая факелом — который, впрочем, выронила, когда Релнир накинулся на неё с медвежьими объятиями. Будь она потоньше, не такой мускулистой, то ещё, чего доброго, задохнулась бы или начала протестовать, но вместо этого она лишь дружески похлопала своего драгоценного тана по плечу и засмеялась; ещё не зажившие синяки на спине и плечах заныли от внезапного болезненного вторжения, заставив Релнира зашипеть. — Я услышала твой крик, и… у, ты чего это? Всё хорошо? — На него напали где-то так пару недель назад, — встрял Имон. — Судя по всему, наёмный убийца, но больше мы не знаем. Наш драконорождённый получил внушительную порцию яда, и рядом не было его защитницы, которая могла бы… купировать ущерб, так сказать. Его голос, как и обычно, так и изливался зловредностью; Лидию это немало удивило, а вот Релнир, которого эта злоба только забавляла, тут же его осадил: — Да ты не обращай на него внимания, этот астроном ревнует просто. Его Туллей ко мне подослал. — «Астроном?» — произнёс тот с непонятной ехидцей. — Имени ты моего вспомнить даже не попытаешься? — Релнир, даже не оскорбившись, отмахнулся и развернулся к Лидии: — Раз ты оставила Дейенерис в одиночестве, смею предположить, что с ней всё в порядке? — блики заново вспыхнувшего факела озарили лицо Лидии в тот самый момент, когда оно шокированно вытянулось. Не отвечая, она стрельнула взглядом в третьего лишнего; Релнир развернулся, проверяя, не ушёл ли незнакомец, нахмурился, переспросил: — Мне что, прогнать его? — Думаю, Лидия пытается намекнуть, что упоминать в моём обществе королеву Дейенерис не стоило, — улыбнулся тот. Ни одна черта в лице Лидии не дрогнула, глаза горели всё тем же презрением. — Вот только теперь, когда она, очевидно, не хочет моего здесь присутствия, оставаться и того интереснее. Не потому что я впервые слышу о прибытии королевы Вестероса в Скайрим, а потому что вас обоих это так раздражает. — Королева в полном порядке, с ней рядом — те, кому она доверяет, — произнесла Лидия стальным голосом, не сводя с Имона взгляд. — Сам-то ты кто? — Вы же сами говорите, что я астроном, значит, так тому и быть, — ответил тот не колеблясь. Столь скоростной ответный выпад Лидии не понравился. — Меня куда больше смущает то, что нашего Драконорождённого так беспокоит судьба чужой королевы, что он не обращает на своего хускарла внимание… Или это твой обычный вид? — Он, видимо, надеялся, что эта шпилька посеет среди них раздор, но не на тех напал. Загородив Лидию спиной, Релнир провозгласил: — Да мы с ней в одну пелёнку, считай, заворачивались, в одних воробьёв из рогаток стреляли. В ней-то я как в самом себе уверен, что она выберется из любой гадости, а Дейен… АЙ! — вскричал он, когда Лидия надавила ему на ногу, даже не пытаясь это скрыть. Явно довольный представлением, Имон захлопал в ладоши: — Как старые супруги. Что ж, я понял. — Он что, правда ревнует? — возмутилась Лидия тоном деревенской сплетницы, и Релнир, с радостью ей подыгрывая, ответил: — Ты бы знала! Руки распускал и врал ещё, что непреднамеренно. Такие уж ныне нравы в столице, никаких тебе отношений по предварительному согласию… — Ты подумай! — она притворно вздохнула, эльф же закатил глаза. В тот момент и Лидии, и Релниру казалось, что даже если в мире ещё осталось вселенское зло, хотя бы одного злодея они всё же одолели. — Раз вы такие друзья-товарищи, — фыркнул Имон, — может, поинтересуешься, чего это у неё с лицом? — А чего это у неё с лицом? — непонимающе спросил Релнир и бросил взгляд через плечо. — Помимо того, что оно больше похоже на ногу? Только тогда вниманию Релнира предстала зияющая чёрная дыра, на месте которой ещё недавно красовался обыкновенный человеческий зуб. Лицо Лидии искривилось так, будто она проглотила лимон целиком. — Очень зоркий, значит, да? — Имон паскудно улыбнулся. — Да подралась я. Вот и всё. Там в таверне индюк такой сидит с каджитами вместе, ну мы с ними, слово за слово да… — Какая импульсивность, — презрительно фыркнул Имон, — и ты такой капризной девчонке позволяешь себя защищать? — В телохранители ко мне набиваешься? — спросил Релнир с подозрением. — А что, если и да? — ответил тот с явным вызовом. Повисла пауза. Релнир застыл, Лидия недоверчиво качала головой. — Что, если ты не один всю жизнь мечтал героем стать, а, Довакин? Что, если не только ты себя чужим среди своих ощущал, а? Я же тебе сказал, что понимаю, как ты себя чувствуешь. Быть может, даже лучше, чем твоя беззубая собачонка. Рот Лидии возмущённо открылся, но вот Релнир и правда задумался. Да уж, эльф, который пошёл служить в Империю вместо Талмора, явно знает, каково это — быть чужим среди своих. Лидия двинула ему кулаком в плечо: — У тебя что, язык отсох? — Мне надо подумать, — пробурчал Релнир. — За тобой есть кому приглядывать! — взорвалась Лидия. Имон на это злораднейше улыбнулся. — Вижу, вам многое нужно обсудить. Соскучились, видать, друг по другу. Идите в таверну, отогрейтесь, а я… схожу за вещами Релнира. Встретимся там. — От души, Имон, — проронил Релнир, и эльф, панибратски отдав ему честь, ушёл куда-то в своём направлении. Лидия, даже не дожидаясь, пока он отойдёт на приличное расстояние, громко и протяжно вздохнула. — Вот, значит, как? Значит, Дейенерис ты не доверяешь, а какому-то первому попавшемуся лешему — да? — Не сравнивай гору с равниной, — отмахнулся Релнир, — Дейенерис — девчонка, а это… — Он запнулся, поняв, что ляпнул совсем не то, что от него ожидали — щёки Лидии уже раздувались то ли от возмущения, то ли от слов, которые она с трудом сдерживала. — Она королевских кровей, я вот о чём. Что она вообще может уметь, и… ты вообще знаешь, куда нужно идти? Лидия выдохнула: было похоже, что всю свою ярость она всё же проглотила. Она безысходно пожала плечами и тихо спросила: — Ты уверен, что нам стоит туда идти? Мы же можем… — Если он окажется придурком, — перебил Релнир, — мы всегда можем его пришить. А вот лишний клинок и лишние руки, ну… лишними не бывают. Да и нормальный парень вроде, почему нет? Несколько мгновений Лидия наблюдала за ним, словно пытаясь понять, не сошёл ли тан с ума. После очередного, особенно тяжёлого вздоха она всё же отвернулась и пошла куда-то вперёд. Он послушно поплёлся за ней, погружённый в свои мысли. Может, она права? Лидия волнуется и за него, и за его жизнь… порой даже слишком. Быть может, дело было в том, что она не слышала того, что слышал он. Сказать ей? Нет, это же чувства Имона; не ему, Релниру, ими делиться… Впрочем, если они такие личные, эти чувства, почему он, Релнир, в курсе? Мысль застала его врасплох, и Релнир озлобленно затряс головой, пытаясь от неё избавиться, как от назойливой мухи. Нет, он в этом не силён — в человеческих отношениях. Странное дело, но на мгновение ему показалось, что сейчас не помешал бы совет от Дейенерис — ведь она наверняка знает, кому доверять можно, а кому не стоит. Ещё и Лидия поглядывает на него так… обеспокоенно. Почти по-матерински. Будто прекрасно догадывается, что он не понимает, что делает. Что самое обидное — она даже не думает этого скрывать. Релнир прочистил горло. Нет уж, сегодня он слабину не даст — или, по крайней мере, не у Лидии на глазах. Ничего нет хорошего в том, что она видит в нём несамостоятельного ребёнка, хотя именно ей не мешало бы найти собственный путь в жизни и не шастать за ним по пятам… Да, она его хускарл, но кто спас его от нападения наёмной убийцы? Релнир тяжело вздохнул. Если бы только он сам знал ответ на этот вопрос… До чего неприятные — и даже грубые выводы. Он поднял голову в надежде поймать взгляд Лидии и извиниться: как знать, может быть, спустя столько времени рядом с ним она научилась читать его мысли? Однако она в его сторону даже не смотрела, слишком увлечённая чем-то, что происходило за окном двухэтажного, шумного и светлого дома, притулившегося как раз у подножья крепостной стены. Релнир настолько погрузился в свои рассуждения, что не заметил, что они всё-таки куда-то дошли. Судя по тому, сколь сильно живость этого дома отличалась от прочих здешних зданий, да и по обшарпанной вывеске с физиономией ехидно улыбающейся крысы, они всё же дошли до таверны. Всё ещё слегка стыдясь своих мыслей, он встал за спиной Лидии и тоже заглянул внутрь. Ему, однако, не удалось увидеть ничего, что отличало бы эту таверну от любой другой, и Релнир, не скрывая непонимания, изрядно нахмурился. Вспомнив, что глаз на затылке у Лидии нет, он снова прокашлялся в надежде, что она обратит на него внимание. Лидия, таки обернувшись, смерила Релнира непонимающим взглядом, и он, демонстрируя вселенское презрение, произнёс: — Ты что, выискиваешь глазами бродячий цирк? — Зачем, если главный шут со мной рядом? — вздохнула Лидия. Релнир победоносно улыбнулся. — Я просто проверяю, не ушёл ли… — Она замолчала, а её улыбка, казалось, просит за что-то прощения. Заметив, что Релнир не особо понимает её намёки, она оскалилась, выставляя напоказ чёрную дыру, на месте которой ещё не так давно красовался здоровёхонький зуб. Релнир понимающе закивал. — Теперь хоть рот не открывай, честное слово. — Зачем же такие жертвы? Не заговоришь ты — заговорю я, — Релнир широко улыбнулся, демонстрируя полный ряд зубов. Лидия лишь осуждающе покачала головой, но сказать ничего не успела: Релнир дошёл до двери таверны и толкнул её плечом. Дерево жалобно заскрипело, но шум стоял такой, что на вошедших никто не обратил внимания. Только сбоку кто-то брякнул что-то о том, что дверь нужно закрыть, ибо тянет холодом, и всё. Лидия таилась у Релнира за спиной, и он почти возгордился, впервые за пару часов чувствуя себя героем-защитником, а не жертвой, которой требуется опека. Он выискивал глазами хоть одно местечко, когда Лидия спросила: — У тебя и деньги там остались, да? Ну, в госпитале? — Релнир неуверенно кивнул, и Лидия вздохнула. — Ладно. Только бы сесть, а там я тебе бренди куплю, так уж и быть. — Бренди? — уточнил Релнир таким тоном, словно был мальчуганом, которому пообещали конфету. Он не сомневался, что у него даже глаза заблестели. — Ты просто золотце, Лидия! Она виновато улыбнулась. Дверь позади них раскрылась — в таверну, и без того переполненную, пришёл кто-то ещё. Мелкий, сморщенный дедок окинул Релнира недоверчивым взглядом: он подумывал было огрызнуться, поинтересоваться, куда это он пялится… Пока не понял, что стоит в рубашке из хорошей ткани и меховой мантии, которая небось стоит дороже всей выпивки в этом заведении. Ему стало тоскливо. Он неловко попытался запахнуть хотя бы грудь, чувствуя, как кровь приливает к щекам, но толку-то? Они двинулись в сторону, освобождая проход, и Релнир шепнул: — Что-то мне подсказывает, что я тут как козёл в курятнике. — Лидия посмотрела на него с недоумением, и Релнир красноречиво окинул себя скептичным взглядом. Она фыркнула. — Скорее как петух разряженный. Твой новый знакомый не мог тебя как-то почеловечнее одеть? — Он скорее об обратном подумывал, — заявил Релнир и, словив на себе ещё больше любопытных и даже насмешливых взглядов, пробормотал: — Ты… Знаешь что? Купи тут бутылочку, а я пойду… прогуляюсь лучше там, где меня никто не увидит. «Кроме луны, безразличной ко всем людским бедам», услужливо подсказал рассудок. Видимо, какая-то строчка из поэтических книжек, которые он Аде в детстве читал… Может, яд сделал его сентиментальным? Или это Имон и его разговоры о том, что они оба чувствуют себя «чужими среди своих»? Морозный ветер вновь куснул его за щёки. Да уж, теперь, когда эйфория от освобождения прошла, и наряд стал казаться едва ли не постыдным, Релнир всё замечал. Бегущие по спине мурашки. Ледяные цепи, хватающие его по рукам и ногам. Он задрожал в надежде расшевелить крохи тепла в своём теле, и, чтобы не закоченеть, двинулся к крепостным воротам. За стеной всё оказалось ещё хуже, чем были внутри крепости. И кто это вообще придумал, будто норды вообще не чувствуют холода? Какой-то лживый мудак, не иначе. Солитьюд стоял на самой вершине горы, и в тот момент Релнир был готов поклясться, что в эту ночь все северные ветра собрались здесь на огромный шабаш. Не исключено, что они просто хотели над ним посмеяться. Они набросились на него как запертые в загоне голодные хищники. Истязали, явно намереваясь не оставить от него даже мокрого места. Релнир вспомнил о тёплой таверне… и о недоверчивых взглядах. Вспомнил об убийце, который мог притаиться где угодно, и о Лидии с Имоном, которые могли бы его защитить. Она, быть может, уже выпрашивает для него сладкий бренди, а он бряцает его доспехами и мечтает присоединиться к его команде. В тот момент Релнир даже был готов принять его с распростёртыми объятиями — а мороз заставил поклясться, что он сделает это без скабрезных шуточек. Он уже собрался было вернуться, как вдруг его взгляд выхватил из темноты огонёк, притаившийся у подножья крепостной стены слева от входа в город. Релнир вообразил, что это ещё одно питейное заведение, и понадеялся, что все пьянчуги остались там, в большой таверне; и если так, то в этой наоборот никого не окажется, и пялиться на него никто не станет. Он едва не побежал — столь велико было его желание скрыться от холода. И в самом деле, чего это его понесло на улицу? Ну смотрели бы на него всякие деды странные, ну и что с того? Хватит одного «Фус» шёпотком, чтобы их припугнуть, да и всё. Предыдущих ошибок своих он всё равно повторять не станет. Даже если в этом месте кто-то на него косо посмотрит, он наплюёт на всё. Займёт себе лучшее место и… не сможет расплатиться. Мать-перемать! Релнир уже чётко пообещал себе, что вернётся к Лидии сейчас же, когда понял, что шёл вовсе не на свет питейного заведения, а к домику конюха. Он занёс было кулак над дверью, собираясь постучать и попросить погреться у очага, как вдруг услышал внутри тревожный голос: «Они примут тебя за сумасшедшего. Вызовут охрану, и тебя вновь уведут в лазарет. И упекут туда, откуда тебя никакой астроном не спасёт». Он так и стоял с занесённым кулаком, выдумывая ложь, в которую поверил бы сам, как вдруг… Со стороны конюшни до него донеслось очень странное, не похожее ни на что ржание. Этот звонкий, переливавшийся голос, казалось, принадлежал какому-то иному, сказочному существу, а вовсе не северной лошади, закалённой холодами и вечными невзгодами. Релнир ещё ёжился от холода, но любопытство всё же взяло верх. В центральном, самом широком загоне, словно венец творения, словно самая большая роза на кусте — стоял жеребец поразительной красоты. Подкованный, но не осёдланный, он блестел антрацитовой шерстью в свету волшебной лампы, умиротворённый, величавый, он игнорировал всё вокруг — его соседи и соседки фырчали, били копытами, даже ржали время от времени, но жеребец стоял смирно, будто ничто в мире не могло потревожить его. Аки ребёнок, увидевший леденец на ярмарке, Релнир самому себе сказал: «Хочу». Он попятился назад в страхе отвести взгляд от волшебного видения, словно стоит ему отвернуться или моргнуть, и конь превратится в дым, лишив его, Релнира, счастья быть наездником. Даже когда он врезался спиной в столб дерева, и ветви обрушили ему на голову шапку снега, жеребец не обратил на него внимания. Может, и не жеребец он вовсе, а крайне гордая кобыла? «Если и так, если гордая, то ненадолго», тщеславно подумал Релнир, вытирая глаза от холодной воды. Он уже не просто моргнул, он несколько секунд стоял с закрытыми глазами, дрожа всем телом — а лошадь так и не исчезла. Выходит, снова ему не привиделось; выходит, он совершенно в здравии! Эта мысль изрядно его подбодрила, и Релнир торопливо преодолел последние препятствия на пути к своей мечте. Он уже занёс руку перед калиткой, закрывавшей стойло, как раздражённый возглас конюха заставил его обернуться и отскочить. — Парень, у тебя что, глаза на затылке, а? — не успев сообразить, что бы такого ответить, Релнир вновь уставился на того (или ту?), кто так привлёк его внимание. Словно сами Боги заставили его взглянуть в горящие глаза, янтарные, будто драконьи, но с таким спокойствием, с такой мудростью взиравшие прямиком в душу, как если бы и не лошади принадлежали вовсе… — Да чтоб мне провалиться где стою, — произнёс Релнир изменившимся голосом, — это же дорниец! Мрачный, сильный, б-б-б-боевой… где же ты, зверина, побывала, а? В каких сражениях, чего видела-то? — Релнир поднял перед собой вытянутую руку, задрожавшую от близости к столь благородной породе. Конь всхрапнул, тряхнул гривой и отмахнулся от его прикосновения, переступив с ноги на ногу, а Релнир сглотнул застрявший в горле ком. Ему казалось, что никогда прежде он не смотрел на нечто столь прекрасное. Ни одна девушка не вызывала у него похожего трепета. — Откуда ж ты взялся здесь такой… красавчик, а… — Э, а ну лапы прочь! — снова вмешался конюх; он был так настойчив, что схватил даже жёсткий прутик и шлёпнул им Релнира по спине. Нужно отдать имоновской мантии должное — никакой боли, даже лёгкого раздражения Релнир не почувствовал. Только отскочил от коня из приличия к самому конюху (тот даже отшатнулся от удивления) и произнёс наилюбезнейшим из тонов: — Конюх, родненький, лошадка-то продаётся? — Он тебе что, шлюха какая, чтобы ложиться под любого, у кого кошелёк толще ляшек? — Ну, — собственная грязная ухмылка Релниру не понравилась, — кого-то же эта не-шлюха слушается, верно? Лошадь без хозяина как… как, ну… — Он замялся, подбирая нужное сравнение. Что-то в глазах конюха намекало ему на то, что от выбора выражений будет зависеть вся его дальнейшая судьба — и судьба красавчика в стойле — тоже. — Ну, сам посуди, если конюх как хозяин борделя, то… — Эть ты, умник, — конюх едва не замахнулся, чтобы влепить ему пощёчину, — в котелке у тебя бордель. — Разве что конский, — ответил тот с разгоревшейся в глазах животной страстью. — Очень уж мне этот мальчик приглянулся. Или девочка, я не разглядел? Коли так, и того лучше. Ну, сколько за него попросишь? Дом продам, а за ним вернусь. Видимо, в голосе Релнира зазвучала такая горячность, что конюх задумался. Почёсывая подбородок, он бросил взгляд через плечо, воровато оглянулся и зашептал: — На чужую ты бабу засматриваешься, приятель. Это тебе в таверну — там хозяина и найдёшь, толстяка такого, в золотом. — Толстяк в золотом… — задумчиво повторил Релнир. — Да уж, толстяков сейчас немного осталось. Война никого не щадит. — Да, такого точно не проглядишь, — подмигнул конюх, — он вестеросец, кажется, у них там… сам знаешь. Горы золота. — Неужто Ланнистер? — Ну, может, и Ланнистер, почём мне знать? Скупой он, правда, а мне, знаешь… семью кормить, сам говоришь, война, ну и… — Гол как сокол, — вздохнул Релнир. Конюх мгновенно лишился всяческого дружелюбия. — Как же ты собрался коня-то выкупать, а? Об этом Релнир как-то не подумал, но ему в целом было несвойственно просчитывать поступки наперёд. Ничего нового. Кинув на животное последний взгляд, Релнир галантно поклонился — всё-таки, сердце дамы нужно ещё завоевать — и всё же направился к городу, по пути пытаясь сообразить, как быть. За такого коня, вестимо, и рожу начистить не грех, но… хочет ли он, чтобы повторилась история в Рорикстеде? То мелкая ферма, разрешилось всё быстро, а тут всё же столица, да и… он и так уже делов наделал, нечего ещё больше привлекать к себе внимания. А ну, снова наёмник из-за угла выскочит? Дейенерис бы точно, подумал Релнир, надавливая на дверь таверны, с её подвешенным язычком здесь бы не помешала… наплела бы с три короба о благородной цели, о спасении мира и всём таком прочем. Не думал он, что придётся хоть раз по ней соскучиться — но и сердцу, и разуму всегда удаётся нас удивить. И хотя на постоялом дворе яблоку негде было упасть, и слуги едва поспевали меж столов, Золотого Релнир увидел сразу. Он сидел на почётном месте, у самой жаровни, развалив свою гигантскую тушу (будто у откормленного на убой кабана) на целую скамью. По обе стороны от него стояли груженые доспехами наёмники. Стоило какому-нибудь нерадивому неуклюжему пьянице только приблизиться к его резиденции, эти амбалы тут же выставляли руки в железных перчатках, а при необходимости, видимо, могли в челюсть двинуть. Челюсть Релнира, конечно, каких только кулаков на своём веку не видала, и стальных, и каменных, но от этого знакомства всё же воздержалась бы. На двух других скамьях сидели подобострастного вида две каджитки и послушно кивали на всё, о чём Золотой им говорил — а болтал он без умолку, явно собой чванился и… — Ну, чего встал? — раздался писклявый голос позади, и хлипенький кулачок ударил Релнира в спину. Он отпрянул, случайно наступив кому-то на ногу и брякнув недружелюбное «извините». Стопу он таки убрал и принялся озираться, выдумывая, куда бы ему встать; но одно неловкое движение, и он уже задел служанку, ещё одно — и ударил локтём, пускай и ненамеренно, какого-то крестьянина в затылок. Тот что-то воскликнул, явно намереваясь драться, но, увидев Релнира, передумал. По привычке бросив взгляд к Золотому, Релнир заметил, что тот умолк и наблюдает за ним. — Вот и вы! — закричал он чуть громче, чем полагалось, и, натянув на лицо наилюбезнейшую из своих улыбок (прочие бы назвали её звериным оскалом) попытался проложить дорогу, по пути раздумывая, что бы ему этакого сказать. Наёмники лишь слегка склонили головы в его сторону, поэтому он застыл за незримой чертой и спросил первое, что пришло в голову: — Конь там в конюшне, этот, такой, чёрный, он… он ваш? — Допустим, что мой, — с подозрением молвил Золотой. — Он не продаётся. — О, да что вы, мне на него денег разве хватит, я же… крестьянин обычный, какой там. Конюшенный, да, на… конюшне работаю… Все ему всегда говорили, что врать он не умеет, так что нечего было удивляться, что Золотой покосился на одного из своих амбалов, будто задавая тому негласный вопрос; но тот только головой покачал. — А мантию Имперскую откуда стащил? — спросил толстяк с хитренькой улыбочкой. Релнир открыл рот: он рассчитывал вновь бряцнуть что-нибудь жалостливое, но соображать пришлось быстро, а он этого ой как не любил… — Так это мне племянник подарил! Он в Имперский легион вхож, вот и… рубашку мне тоже подарил хорошую. — Релнир раскрыл полы мантии, довольный тем, что наконец может не скрывать Имона с его столь своевременной заботой. Золотой уважительно кивнул. Релнир сделал шаг вперёд, оказавшись в зоне жаровни; тот наёмник, что не говорил с хозяином, резко и с лязгом опустил голову. Релнира это ничуть не испугало, но ему хватило ума не показать своей смелости — правда, изображённая им трусость актёрским мастерством тоже не отличалась. С каждой секундой он явно вызывал всё больше и больше подозрений, посему решил пойти проверенным путём — лестью: — Да я… я, если хотите знать, с вашего позволения, я всего лишь, просто хотел это, ну… почтение выразить и восхищение, ибо не видел, клянусь вам, за всю жизнь свою не видел лошади красивей вашей… — С каждым словом спина и колени его прогибались, делая его ниже, более жалким, убогим; оставалось твердить себе, что это нужно для дела; выйдя победителем, униженный перестаёт быть таковым. Хотя он и раздумывал, не стоит ли ему самому себя ударить или побиться головой об стол, уловка сработала. Кое-как Релнир в людях всё же разбирался, и понимал, что задобрить богача можно, восхищаясь его богатствами. Не он ли, в конце концов, сам становился жертвой такого тщеславия, и не раз? Золотой дал охране отмашку, и Релнир нерешительно, хотя и чувствуя прилив сил, поднялся и прошёл к жаровне. Каджитка, сидевшая по левую руку Золотого, пренебрежительно подвинулась. Когда Релнир опустился на скамью и нерешительно покосился в сторону огня, словно надеясь погреть конечности, Золотой его отвлёк, склонив голову и спросив почти шёпотом: — Ну, а сколько бы ты за неё отдал, а? Релниру стоило огромного труда перейти на шёпот: — Всё, что имею. — Так ли уж это много? — спросил тот с чувством собственного достоинства. Он выпрямился, похлопал себя по животу, поднял над плечом пустой кубок, и унылая служанка наполнила его вином. «И ведь не подумает даже угостить», мелькнуло в голове Релнира, когда он покосился на пустые каджитьи лапы. Он поднял глаза, столкнулся с любопытным кошачьим взглядом и снова повернулся к наёмникам, на этот раз к обоим… бить его здесь они не станут, а если вдруг выволокут на улицу… Золотой облизнулся и причмокнул губами. — В самом-то деле, крестьянин, что ты был бы готов отдать за эту лошадь, а? Она ведь не абы кто, не абы какая, а с опытом, прямо скажем. Возраста дамы, пускай она и лошадь, я не выдам, но скажу тебе следующее. Она саму принцессу Арианну могла из Дорна увезти, когда принцесса взбунтовалась, но… чего я тебе говорю об этом? — толстяк впервые улыбнулся; кажется, вполне себе искренне. — Ты ведь, поди, и не знаешь, кто такая принцесса Арианна Мартелл, и о бунте её не слыхивал? И снова, снова укол по его гордости! Неудивительно, что этот упырь так нагло ухмыляется прямо ему в лицо — с таким-то богатством, с таким чувством собственной важности! — Да я… да разве мне… мне же, вы сами понимаете, и в жизни-то ничего не надо, да только осточертёло-то на ферме то и дело горбатиться, я бы… я бы мир был непрочь посмотреть… — Что скажешь, Батшеба, возьмёшь с собой? — спросил толстяк у каджитки, рассматривавшей Релнира с большим любопытством. На мгновение зрачки её сузились, будто она готовилась к прыжку, и Релнир напрягся. — Нет. Врунов не берём. Релнир чуть было не ответил, что не каджитам говорить о лжи, но понял, что выдавать себя так скоро не собирается. Он чувствовал, как всё внимание вновь обратилось к нему и даже услышал лязг доспехов, когда сбоку его ткнула вторая каджитка: — На нём бинты. Ранен. Солдат, что ли, дезертир? — Следователи из вас такие себе, — не сдержался Релнир, ответив слишком тихим, грубым, угрожающим голосом — теперь не только каджитка была готова напасть, но и наёмники — тоже. Где-то в глубине его рассудка раздался собственный саркастический смешок: «Ну и что, стоило оно того?» Золотой самодовольно ухмылялся. — Как раз таки наоборот, — злобно промурчала Батшеба. — У тебя-то ведь всё на лбу написано, совсем не трудно прочесть… — Какое нам дело до скайримских склоков, — перебил её Золотой. — У нас здесь задача иная. Сильные руки везде пригодится. — Он повернулся к Релниру: лживо изящные манеры улетучились, и он заговорил совсем как заправский делец: — Короче. Садишься на лошадь — и едешь с нами. Защищаешь меня всеми правдами и неправдами ото всех, кто попытается отобрать мою жизнь. — Постой, Господин, — раздался тяжёлый голос одного из амбалов, и на плечо Релнира легла его ладонь. — Нам не помешало бы проверить его в драке. — Быть может, он только мотыгой махать умеет, а в бою от него толку ноль, — согласился второй: его голос звучал на удивление легко, едва ли не воздушно. «Небось эльф», — подумалось Релниру, и он пожалел, что при себе у него нет никаких инструментов, отводящих магию… Мать-перемать, да у него вообще ничего с собой нет! И Имона, как назло, не видно… да и Лидия куда-то запропастилась… да, у него ничего нет, кроме, разве что… Ну нет, он не пойдёт этой дорогой снова! Однажды он уже воспользовался Голосом в своих интересах, и чем это закончилось? Целой невинной жизнью! Нет, в этот раз он в эту петлю не сунется, он будет вынужден… — Ну так что? — голос Золотого вырвал Релнира из бесполезных размышлений. Может, просто отказаться? Релнир прикусил губу. Нет, отказываться нельзя — его тогда сочтут трусом. К тому же, в прошлый раз произошла просто нелепая случайность… — Трусит, — раздался самодовольный, как пить дать эльфийский голос. На что Релнир гордо поднялся, опустил взгляд на кубок в руках Золотого и уверенно его выхватил. Затем быстро, прежде чем кто-то успел его остановить, развернулся к Батшебе и опустил кубок перед ней. Глаза каджитки округлились, и Релнир улыбнулся: — Небось от жажды изнываешь, а? Это вроде не скуума, но… — Она открыла рот с острыми изящными клыками и зашипела, на что Релнир демонстративно вдохнул. Дьяволёнок на плече подначивал его выпить, просто из вредности, просто чтобы побесить тех, кто называл его трусом. Однако нос чуял, что вкус у этого пойла будет кислющий. Впрочем, времени на размышления у него не осталось: один из амбалов таки выбил кубок у него из рук и обагрил чудесную белую ткань рубахи. Релнир бросил взгляд через плечо: может, ещё есть пути к отступлению? Нет, позади уже маячит Батшеба и её изящная подружка. Он глядел мимо них, пытаясь высмотреть Лидию или послать ей мысленный сигнал, чтобы она вытянула его из этой передряги… Впрочем, она не хотела показываться толстяку на глаза и, пожалуй, не стоило поэтому рассчитывать на её помощь… — Ты отчего это от вина моего отворачиваешься, а? — спросил Золотой, даже не скрывая подозрительности. Релнир пожал плечами: — Да я бренди люблю сиродильский. От любого другого пойла у меня всё в голове двоится и по голове как будто молотком стукнули… — А в снег ты головой окунаться любишь, а? — раздался ехидный эльфийский голос прямо над его ухом. Мать-перемать, и когда только эти утырки успевают подкрадываться! Не успел Релнир даже вздохнуть, как его шею обхватила и больно сжала невидимая верёвка. Она не пыталась его задушить, скорее подчинить себе; ноги Релнира подкосились, и он упал, стукнувшись боком о скамейку. Обе каджитки расступились и теперь хихикали, прикрывая рот лапками, пока он царапал горло, пытаясь нащупать верёвку и сдёрнуть её с самого себя. — Только не убейте этого олуха, прошу! — последовало напутствие Золотого, пока его амбал тащил Релнира за собой по полу совсем как наказанную шавку. Разговоры притихли. Кое-где послышались ужасающие охи и ахи; кто-то, кажется, уронил на пол кубок. Релнир пытался сделать глубокий вдох и закричать, закрыл глаза, может, если он очень хорошо постарается, то… — Спорим, он его уложит? — чётко услышал он чей-то голос. — Пять септимов ставлю. — На кого, болван? — столь же ясно прозвучал ответ. — На бонвивана этого или на рыцаря? — Да на рыцаря, конечно! На бонвивана-то кто ставить будет? Тут без шансов! — Тогда и спорить тебе не с кем! Релниру показалось, что глаза его начали слезиться. Одно было хорошо: в таких обстоятельствах Лидия никак не могла его не заметить. Амбал пнул дверь ногой, и петли возмущённо заскрипели. Релнира швырнули в снег, и верёвка всё-таки спала с его шеи. Колючие укусы снега помогали ему быстрее прийти в себя, но дышалось всё ещё тяжело. Его вздохи были короткими и нервными, а сердце неслось куда-то вскачь — в самый раз было ставки делать. Позади раздались громкие разговоры и смех — кажется, люди вывалили на улицу посмотреть представление. Что ж, пускай так, но главным шутом он не будет. Нет, сегодня он — фокусник-иллюзионист, и в его рукаве уже припрятан нужный туз. Ухо выловило голос Лидии: она пыталась протиснуться через толпу. Отлично, значит, сейчас — самое время. Тяжёлая ладонь вновь коснулась спины Релнира, но он успел перевернуться и задеть амбала телом: ноги того подкосились, и он свалился на бок. Не решаясь покончить с ним здесь и сейчас, Релнир подскочил на ноги и вновь ринулся к выходу из города — туда, где его уже ждал заветный трофей. Он уже толкнул было дверь, но тут его спины коснулся жаркий, обжигающий поцелуй; ткань на мантии затрещала, но не разошлась. Вот это да! Неудивительно, что эльфийский подарок заговорён — но как вовремя! Пламя жгло кожу, будто надеясь прокусить её до самых костей, но Релнир знал, что она тоже крепка, и налёг на дверь всем туловищем. Следующий удар огнём пришёлся на правую голень, с которой слезла мантия: нога поджалась, едва не уронив Релнира, но он всё же смог толкнуть дверь на свободу. Очередная огненная вспышка шлёпнулась о дерево прямо над его головой. Кто-то завопил о причинении вреда государственной собственности, и Релнир приободрился. По крайней мере, это кричали не ему. Да, ногу можно отрубать, но мантия всё ещё бережёт другие части его спины — кроме тех моментов, конечно, когда ветер так невовремя сдувает её в другую сторону. Она походила скорее на амулет, нежели на полноценную броню, и только такие кузнечики, как Имон, могли бы извлечь из неё осознанный толк. Релнир вновь очутился вне Солитьюда, где мог вести бой на своих условиях. Хромой, он отступил от крепостной стены и прошёл немного вниз. Привратники смотрели на него с недоумением. Ветер завывал, пронизывая его насквозь, а искорки в ожоге колко отплясывали на его коже. Как он ничтожен без своих доспехов. Как легко было бы его добить, если бы не… — Вот он! — раздался крик эльфа-амбала: Релнир с радостью отметил, что ни самодовольства, ни лёгкости в его голосе не осталось. Противник уже держал на ладони готовый огненный шар и тут же его швырнул, но Релнир отступил в сторону, и пламя прошло мимо, легонько лизнув его ухо. Эльф не приближался, но за его спиной уже появились и другие нарушители покоя: Батшеба и ещё одна каджитка, так и не назвавшая своего имени. И Лидия, обеспокоенно взиравшая на происходящее, но наверняка готовая в любой момент встать на его защиту. Не хватало только одного — амбала, швырнувшего его в снег. Когда очередной огненный снаряд прошуршал мимо, Батшеба зарычала и упала на четвереньки: не успел Релнир опомниться, как она в два прыжка сократила между ними расстояние и придавила его плечи тяжёленными когтистыми лапами. Из её разинутого рта резко пахнуло алкоголем, и Релнира замутило; ещё чуть-чуть, и глаза бы заслезились; мерзкая вязкая слюна капала с её острых клыков, норовивших впиться в его лицо, и Релнир, отворачиваясь от неё и беспомощно теребя ладонями по её крепкому телу, крикнул куда-то в сторону: — ФУС! Глаза Батшебы ошарашенно забегали из стороны в сторону, и её секундного замешательства хватило, чтобы Релнир крикнул с большей уверенностью прямо ей в лицо: — ФУС! Тело нападавшей отлетело назад и свалилось в снег словно тряпичная кукла. Мать-перемать, только бы не насмерть! Поздно об этом думать, но… Падение одного явно возымело свой эффект, ведь в следующий момент в Релнира полетело сразу три огненных шара. Нашёл, когда думать о чужой жизни, пока своя не в безопасности… Не успевая подняться, он пополз назад: два снаряда зашипели в снегу рядом, но третий прожёг оба колена. Ноги словно проткнули десятком горячих игл, в глазах потемнело. Релнир зашипел. Валясь в снег, он услышал, как Лидия обнажила меч и напала на эльфа со спины, а он, явно растерянный, слабо отбивался. Грёбаные маги. Релнир зажмурился, молясь всему Пантеону, чтобы боль отступила. Он же Довакин, разве нет? Он же не может так глупо проиграть — или отдать победу своему хускарлу, верно? И более того — если он довакин, разве не имеет он права на всё самое лучшее, что поможет ему одолеть злого ирода? Вообще-то, конечно, нет — вовсе не было у него такого права. Давным-давно он бы, пожалуй, в это и поверил, но сейчас… Сейчас нужно было спасаться. И, конечно, будучи на волосок от смерти, о морали думаешь в последнюю очередь. Хотя перед его мысленным взором она успела проскользнуть уже раз сотню. Ох и неправильно он поступает, ох и разочаруется в нём Лидия… и Имон, не успев с ним как следует познакомиться, решит, что вовсе не надо было его вызволять. И доспехи себе оставит. И в команду к нему тоже не захочет. Хотя это всё равно не повод подыхать, конечно. С нечеловеческим усилием, кряхтя и распахнув глаза от колющей боли в коленях, Релнир поднял туловище. Перестань думать, двигаться, дышать — и ты умрёшь. Он попытался увидеть Лидию, но перед глазами мельтешили лишь какие-то пятна и вспышки… Слух выхватывал ругань, лязг стали, боевой клич Лидии… Да уж, он совсем стал стар, если второй раз за короткое время не может выбраться из мелкой барной заварушки. Релнир зажмурился, подтягивая к себе ноги. Эта боль только может его убить, но злобные маги сделают это наверняка. В противном случае они оба окажутся в темнице — и как знать, сможет ли Имон пробраться и туда, чтобы его вызволить? Может, для этого наглого эльфа всё-таки существуют хоть какие-нибудь правила? Релнир попробовал встать хотя бы на одну ногу. Мать-перемать, может, у него получится не сжимать колени? Идти сейчас… бежать… сидеть верхом, когда каждый прыжок лошади будет причинять боль… Эти мысли едва не заставили Релнира упасть обратно в снег. Но если доскакать до ближайшей деревушки… заявить, что на него напали бандиты… С его нынешним страдальческим видом в эту сказку поверит кто угодно. Не зря же у Лидии нет зуба… А он ещё и без доспехов… Доспехов, которые ему принесёт Имон… Если принесёт, кольнуло в мозгу. С чего он взял, что новый знакомый не присвоит себе его трофеи? На других надейся, да сам… вставай на ноги. И беги. Релнир неуверенно повиновался. Рискуя свалиться каждую секунду, он всё же выставил перед собой одну ногу и, зашипев от боли, наступил второй. Резкий импульс пронзил его тело с нижней косточки позвоночника до самого черепа, призывая упасть обратно. Релнир не слушал. Шагая в сторону от драки, он надеялся, что не привлечёт к себе внимания, но всё же напряг и слух и зрение, готовясь отразить нападение в любой момент. Из оружия только Голос, но горло першит… ноги норовят подогнуться в любой момент… но то ли Боги милостивы… то ли Лидия всех уложила… то ли он совсем оглох и потому ничего не видит, кроме тёплого мерцающего огонька конюшни. Даже боль кажется не столь поглощающей… Кто-то попадается ему по пути, но Релнир, не видя, отталкивает его в сторону. Пытается нащупать в груди силы, но воздуха не хватает, и вдохнуть для полноценного Крика не удаётся. Вот бы напрячь слух… почувствовать запах лечебного зелья… услышать вдалеке неторопливые шаги Имона — он же не знает, что тут происходит… Он бы помог, наверное… Наверное, помог бы… Кто-то навалился на него сзади и попытался уронить в снег; Релнир так ослаб, что нападавший справился. Он зажмурился, собираясь с силами, чтобы хоть как-то отразить нападение, но его быстро перевернули на спину и закричали прямо в лицо: — Ты куда прёшь?! Лидия. Слава Талосу. Она заботливо приподнимает его голову, кладёт морозную склянку на губы и вливает ледяное содержимое между губ. Догадалась, всё-таки. Не зря он её учил. — Нужно бежать, — пробормотал Релнир, как только ожил язык. — Они нас сцапают… Мы опаздываем… — Но твои доспехи… — Релнир замотал головой. — Не думаю, что получу их обратно. Заедем в Вайтран… Они меня не тронут. Лидия прикусила губу: на её лице красноречиво читалась бурная мыслительная деятельность. — Пойдём. В конюшню. Стащим пару лошадей и… — Стащим? — тихо спросила Лидия. Релнир выпрямился, оглянулся по сторонам. В снегу лежит несколько бездыханных тел, хотя кто-то ворочается, кто-то кряхтит, кто-то пытается разбудить другого… Батшеба жива, слава Талосу… и на них никто не смотрит. Редкий шанс, которым нужно пользоваться. Он вскочил на ноги, повернулся к Лидии спиной и решительно затопал к конюшне. Зелье слегка смягчило боль в колене, но не сняло её насовсем, и он резко развернулся: — Ты противоожоговое всё мне отдала? — Лидия нерешительно побрела к нему и передала почти полную склянку. — Ну чего ты копаешься… Глядя на то, как Релнир едва ли не разом опрокидывает в себя половину содержимого, Лидия лишь хлопала глазами, пока не решилась произнести: — Ты не перестаёшь меня удивлять. Я отошла всего на секунду, а ты уже устроил драку и… — Идём, — перебил Релнир, не готовый здесь и сейчас выслушивать нотации. Подумать только — Лидия обвиняет его в том, что он хотел… Он собирался… В самом деле, из-за чего случилась драка? Он зашёл в конюшню, игнорируя выбежавшего из дома конюха, и тяжело затопал прямо к чёрной лошади, из-за которой всё и началось. Драка случилась из-за неё. Из-за женщины. Банально — аж зубы скрипят от презрения к самому себе, но теперь-то уж ничего не попишешь. Релнир застыл в паре шагов: кобыла, зафырчав, отступила на пару шагов дальше. Естественно. Вряд ли она видела, что произошло снаружи, и вряд ли понимает, что дело было в ней. А если понимает и теперь презирает его? В таком случае они могли бы посоревноваться — кому из них двоих он не нравится меньше. И в горле, и в груди поселилось ощущение, будто туда прицельно нассало стадо кошек — притом самых гадких из всех, что ходили на четырех лапах. — Сказали же тебе, она не продаётся, — вновь послышался голос конюха. Релнир обернулся и грозно на него зыркнул — так, что тот даже отшатнулся. За ним стояла Лидия — столь же нерешительная и даже напуганная… Чудесно, если он даже её из себя вывел. Впрочем, ничего хорошего в этом нет. Как и времени думать об этом и каяться… — Ехать пора. Мы опаздываем. У нас… ребёнок там умирает. От меча Ульфрика. Как же он жалел, что не может ту же небылицу скормить кобыле — но ей, как и любой другой женщине, нужны были сказки послаще. Повезло ещё, что она осёдлана — брыкается, конечно, но пока ещё не так сильно, да и он, к счастью, сильнее, поэтому может без труда взобраться ей на спину и взять поводья… Какие гладкие. Лошадь всё ещё брыкается, хочет его сбросить, но он крепко и настойчиво держит ступни в стремени. — Катрина! — крикнул он, обращаясь к Лидии — она даже не сразу поняла. — Ты чего копошишься? — Не заплатите за лошадей — спасёте одного ребёнка и убьёте трёх! — не унимался конюх. Релнир бросил взгляд на крепостные ворота — не бежит ли ему кто на помощь? Вроде нет, но ведь травмированных сегодня и так уже немало… Укладывать ещё и его… Задумавшись, он даже не заметил, как Лидия лезет в сумку на поясе и достаёт оттуда монеты, бормоча под нос извинения. Слава Талосу, что она за ним всё-таки явилась — один бы он точно не выбрался. Был ещё, конечно, Имон, но… … и Батшеба, и двое амбалов уже оклемались и теперь шагали к ним. Лидия торопливо зашагала мимо скучающих лошадей. От того, что она даже не смотрела в его сторону, Релниру сделалось ещё гаже. В конце концов, Лидия его спасла, а он её даже не поблагодарил… Без неё и без этого зелья он бы ещё чего доброго так и подох в снегу… и плакало бы тогда спасение мира. — Бери ту, что побыстрее! Время не ждёт! — бросил ей Релнир, но она даже ухом не повела. Чудесно. Кажется, в состязании «Кто презирает Релнира больше, чем он сам», появился новый фаворит. Он обязательно обсудит с ней весь этот конкурс — но позже. Его взгляд тревожно прилип к крепостным воротам… Не откроется ли дверь, не появится ли Золотой, не заберёт ли его драгоценный трофей… А может быть, Имон всё-таки притащит его вещи? И с чего он в самом деле решил, что новый знакомый обязательно его предаст после того, что он сделал? Да и вообще, он… правильно поступает? — Я готова, — раздался голос Лидии, и Релнир глубоко вздохнул. Деваться некуда, чему быть — того не миновать. Прошлого тоже не изменить, можно, разве что, пообещать себе больше никогда так не поступать… Он подтолкнул лошадь — и та возмущённо заржала. Пообещать себе никогда так не поступать, чтобы выйти из себя при первом же конфликте, где мягких слов будет недостаточно.