Театр!

Seoul Starview Hall Вечер следующего дня. 19:04 – 19:38 Из-за плотных портьер гул в зале казался далёким. Минсок прислушивался к нему в последний раз: он знал, что в театр теперь попадёт очень нескоро. А, возможно, бог убережёт и уже никогда – хотя на это он, конечно, особо не рассчитывал. - Ну что ж, молодой человек, - раздался за его спиной голос Чжан Ухёка. – Как говорится, ваш выход. Успеете за пятнадцать минут рассказать мне, до чего вы додумались? И кто эта мразь? - До начала вроде целых двадцать пять минут, - мягко поправил его Пак Чонсу. Настроение у него по вполне понятным причинам было отличное, чего Минсок не мог сказать о себе. - За десять минут до начала спектакля моему мужу будет уже не до убийства, - поддела его Ли Хёри. – Так что лучше вам уложиться в пятнадцать. Может, мы выйдем? Скоро артисты подойдут. Вы же вряд ли хотите, чтоб убийца раньше времени узнал, что его раскрыли? Ещё сбежит. - Не сбежит, - довольно сказал Чонсу. – Мои люди дежурят по всему театру. Но, и правда, давайте хоть в ваш кабинет, что ли, пройдём? Минсок не произнёс ни слова и лишь бросил последний взгляд на сцену, на кулисы, на люк, через который ровно сутки назад Кан Сыльги отправилась навстречу своей смерти. Всё вокруг казалось ему сюжетом плохой детективной пьесы, элементами бутафории. И все участники были лишь выдуманными персонажами – прямо рядом с ним куклы-марионетки Чжан Ухёк с чересчур ярко выраженным посттравматическим синдромом, его супруга с давно проглоченным самолюбием. Дальше, в гримёрках, все эти жаждущие славы маленькие человечки, выцарапывающие своё место под солнцем когтями, выгрызающие зубами, не гнушаясь никаких способов. Даже Хёрин, которую Минсок когда-то боготворил, была не более, чем красивой картинкой на обложке. Даже, казалось бы, стоящий в стороне от всего этого Пак Чонсу, – всего лишь водевильный жандарм. Даже Чондэ, расчехлявший в этот самый момент в зале своё орудие убийства – телевизионную камеру – всего лишь статист. Лишь смерть была серьёзна и реальна. Ухёк расположился за столом кабинета, Чонсу встал у окна, выходящего в колодец внутреннего двора. Хёри присела в кресло в угла. Минсок выложил на стол свой лэптоп. Все молчали. - Ну так, с чего вы начнёте? – наконец нетерпеливо спросил Ухёк. - А что бы вы хотели узнать сначала? – невпопад ответил Минсок. - Мальчик, ты надо мной издеваешься? – без перехода сменил тон Ухёк. – Я вообще ничего не знаю! Я не знаю, что за люди меня окружают, с кем я работаю. Кто моя жена, в конце концов! Хёри даже не вздрогнула, а лишь тяжело взглянула на мужа. - Насчёт госпожи Ли вы зря, - отозвался Минсок. – Я так понимаю, всем известная добрая душа вам уже рассказала, что те самые последние минуты перед премьерой ваша супруга провела в гримёрке Пак Чимина? Добрая душа зря вас растревожила: ваша супруга вам верна. Я бы на вашем месте задался вопросом, с чего вдруг юный ловелас Пак Чимин проявил к ней такой интерес, что шантажировал её не чем-нибудь, а срывом спектакля. Ухёк переглянулся с женой и покачал головой. - Я должен предположить, с чего вдруг он решил подпилить сук, на котором сидит? Прошу прощения, но психологию идиотов мне изучать не доводилось. - Господин Чжан, что может быть слаще, чем триумф премьеры? Я уверен, что это вы знаете. - А, кстати, что? – подал голос Пак Чонсу. - Месть, - уверенно ответил Ухёк. - Вы хотите сказать, что Пак Чимин хотел мне отомстить? Но за что? Не припоминаю, чтобы мы с ним раньше пересекались. - Ну, он тоже вряд ли помнит... - Минсок посмотрел на Чонсу, и тот встрепенулся: - Да, мои ребята тут покопались в биографии ваших артистов... надо сказать, занимательно – даже на вашем фоне. И вот у Пак Чимина очень интересная история: его родители взяли его из приюта лет эдак в шесть-семь. - Это имеет какое-то отношение к тому, что он пытался соблазнить мою жену? – невозмутимо поинтересовался Чжан Ухёк. - А вот это уже вопрос к вам. В приют он попал лет в пять – точный его возраст неизвестен, никаких документов на него не было. Его мать была бездомной, побиралась по Пусану, потом заболела. Когда наконец добрые люди обнаружили её с сыном и сдали в больницу – было поздно, там была запущенная пневмония, она скончалась, а мальчика, разумеется, оформили в приют. В итоге даже её настоящее имя никто так и не узнал: на неё документов тоже не было. Осталась только вот эта фотография. Пак Чонсу открыл фотографию в телефоне и протянул его Чжан Ухёку. Тот взглянул без особо энтузиазма на лице, несколько секунд пристально вглядывался в лицо на фото, а потом положил телефон на стол и молча подтолкнул его в сторону Чонсу. - В её деле сделали интересную пометку, - выждав немного, добавил Чонсу. - Возможно, по свидетельским показаниям. Они заподозрили, что женщина и её ребёнок были беженцами из Северной Кореи. Ухёк молчал. Чонсу и Минсок переглянулись, Минсок вздохнул. - Я полагаю, вы её узнали, господин Чжан. Но почему-то я не удивлён, что вы молчите. Неловкую тишину прервала госпожа Ли. - Он останется в труппе? – спросила она. - А ты бы хотела? – огрызнулся Ухёк. – У меня нет особо выбора: кому-то же надо играть. Я даже не знаю пока, сможет ли поехать До Кёнсу. - Сможет, сможет! – довольно подтвердил Чонсу. - Что, ему вернули паспорт? – оживился Ухёк. – Эта ненормальная та йка одумалась? - Вернули, - кивнул Минсок. – Только паспорт украла не Лиса. - А кто же? - Ну, сами подумайте, зачем ей красть паспорт и не брать при этом деньги? Зачем вообще кому-то брать паспорт? Кому он может понадобиться? - Это вы мне скажите. Минсок снова переглянулся с Чонсу, и тот кивнул, давая разрешение рассказать. - Паспорт может понадобиться тому, кому он подходит. Вот вам ещё одно фото. Не переживайте, больше ваших детей мы не обнаружили. Зубы Ухёка отчётливо скрипнули, но вслух он ничего не сказал, только потянулся к протянутому Минсоком раскрытом лэптопу. На экране были два склеенных кадра из видеозаписей, сделанных Минсоком и Чондэ: одна с дня рождения Джесана – Би Ай сжимающий телефон, одна со следственного эксперимента накануне ночью – Би Ай, тянущийся к камере. - Вы заметили? Ещё недавно Би Ай, ваш звукооператор, выглядел вполне обыденно. А буквально несколько дней назад сменил стрижку и стал напоминать... - Кёнсу? – усмехнулся Ухёк. – С этим ёжиком он, действительно, немного напоминает Кёнсу, но... - Его настоящее Ким Ханбин, и он находится в розыске за вооружённый грабёж, - подал голос Пак Чонсу. – Кажется, он дружок одной из ваших актрис. - Венди, - подсказал Минсок. – Мне она рассказывала про брата, но, на самом деле, они не родственники. Это объясняет, почему их с Би Аем, то есть Ханбином, не было там, где они говорили, в последние минуты перед началом: Ханбин караулил в коридоре, пока Венди шарилаcь в гримёрке Кёнсу. Ухёк ещё раз посмотрел на фотографии. - Подождите, вы серьёзно? Он рассчитывал использовать паспорт Кёнсу, чтобы сбежать из страны? Да они даже не особо похожи. - Он рассчитывал, что в Корее пройдёт границу через электронный терминал, а в США, как известно, все азиаты на одно лицо. - Это бред, - покачал головой Ухёк. – Там же биометрические проверки! Да его мгновенно замели бы. - Думаю, он тоже это понял, - согласно покивал Чонсу. – Поэтому они и вернули паспорт. А теперь он снова в бегах... - Бред. Какой-то бред. Да как беглого уголовника вообще могли взять к нам на работу? - Ну, это уже вопрос к здешнему отделу кадров... - А убийство-то здесь при чём? Чонсу убрал телефон, закинул руки за голову и кивнул Минсоку: - Настал твой звёздный час. Трави! Минсок опустил голову. Ещё накануне он мог только мечтать о таком звёздном часе, сейчас же это казалось неуместным. Ухёк, Хёри, Чонсу молча смотрели на него. - Всё дело было в Хёрин, - начал Минсок. – Когда я только услышал, что она будет играть в вашем мюзикле, я сразу заподозрил что-то неладное. Не сочтите это за неуважение, но разве это не та самая причина, по которой вы её позвали? Она признанная звезда, сметающая все награды, получающая лучшие роли в кино. Зачем ей ваш мюзикл? Зачем эти долгие, выматывающие репетиции, это ваше сомнительное турне – простите, но вы ведь сами знаете, что успех не гарантирован! Что-то явно было не так. И я оказался прав. Где-то вдалеке глухо прозвенел звонок. Ли Хёри подняла взгляд на мужа, но тот даже не пошевелился. - Оказалось, что Хёрин приняла ухаживания одного влиятельного и богатого человека, который в том числе имел большое влияние на её продюсерскую компанию. Это был тот тип отношений, который её полностью устраивал: неограниченная финансовая поддержка, гарантированный промоушн, огласка исключена – покровитель женат, а, значит, сам из кожи вон вылезет, чтоб их отношения не стали достоянием прессы. Когда до неё дошло, что легальный бизнес покровителя – это лишь верхушка айсберга, а под водой скрывается самая настоящая мафиозная сеть, было уже поздно: она знала уже слишком много, и так просто её бы никто не отпустил. А что ещё хуже, она поняла, что дела у влиятельного и богатого господина идут не важно: его бизнес почти уже готова прикрыть полиция во главе с молодым и амбициозным суперинтендантом Пак Чонсу. Пак Чонсу демонстративно, на ученический манер, поднял руку. Супруги проводили его жест без восторга. - Хёрин прекрасно понимала, что если в момент развязки этого дела она окажется в эпицентре событий, её карьеру можно будет похоронить. Даже если бы её не сочли причастной к делам любовника, она бы никогда, несмотря на всю свою безупречную репутацию, не отмылась. А, значит, решила она, до этого момента ей лучше всего исчезнуть из Сеула и из страны вообще. Но как? У неё то съёмки в очередной дораме, то камбэк. А отпускать её за рубеж просто так, без присмотра, хозяин, а также её компания, контролируемая хозяином, не стали бы. И тут, господин Чжан, появились вы с вашим мюзиклом. И она поняла, что это тот самый шанс, которым она обязана воспользоваться: сбежать из страны на вполне легитимном основании, не вызывая ни у кого подозрений. Она убедила влиятельного господина «поддержать благотворительный проект», осуществить «её давнюю мечту сыграть в мюзикле» - я могу бесконечно гадать, что и как она ему представила. Важно то, что он дал денег на ваш проект, а Хёрин начала паковать вещи к отъезду, надеясь, что всё самое плохое произойдёт уже после него. Раздался второй звонок. - Оппа, пора идти, - мягко скзаала Хёри. - Ничего, ещё несколько минут есть, - отозвался Ухёк, не отрывая взгляда от Минсока. – Я понял, что меня использовали. И что, как выходит, деньги на мой мюзикл дали какие-то бандиты. Это всё замечательно. И кто тогда убил Сыльги? От Хёрин решил избавиться её собственный любовник? Минсока передернуло, что даже когда Ухёк говорил об убийстве, казалось бы, любимой женщины, им по-прежнему двигало только самолюбие. - Там всё сложнее, - снисходительно сказал Пак Чонсу. – Вы извините меня, но теперь уже мне пора: хочу сам проконтролировать арест, и так, похоже, уже во время действия придётся его брать. Минсок вам объяснит, в чём там было дело. - Господин Чжан, - вздохнул Минсок, когда Чонсу вышел. – Боюсь, вас использовали даже больше, чем вы думаете... Но на этот рассказ нужно больше времени, чем осталось до спектакля. А начать его придётся со слов, которые вас совсем не обрадуют. Так что давайте всё же пойдём в зал. Я вам обещаю: я всё объясню. Чжан Ухёк покачал головой. - Журналист, пока все жилы не вытянешь, не почувствуешь удовлетворения от работы? - А вы? – без вызова, устало ответил Минсок. - Оппа, пойдём, - всё так же мягко, но уже более настойчиво сказала Хёри. Они успели зайти в директорскую ложу на втором ярусе где-то за минуту до начала. Ухёк сел и облокотился о поручень, готовый придирчиво изучать своё творение. Рядом с ним присела Ли Хёри, сохраняя отрешённое выражение лица. Минсок сел за ними. - Господин Чжан, - тихо позвал он. – Советую вам смотреть не на сцену, а в зал. - Что? Почему? Ухёк даже обернулся к нему. Минсок задумчиво улыбнулся. - «Весь мир – театр, а люди в нём – актёры», - продекламировал он. – То, что происходит на сцене, вторично. Настоящий спектакль – там. Минсок указал в конец зала, на Чондэ, замершего возле камеры. В этот момент свет погас, и зал погрузился в полную темноту. Наконец раздался робкий, как будто неуверенный звук рояля. Над, а скорее, за левой ложей, практически врезанной в сцену, загорелся тусклый, почти призрачный свет. В его молочной дымке стал виден женский силуэт. Ночь принесла облегчение, Во мраке не чувствуешь боль… Публика заворожённо смотрела на Хёрин, а Минсок смотрел на Чондэ, хотя разглядеть его всё ещё было непросто. Минсок думал о том, какие мысли посещали Чондэ в этот момент. О том ли, что произошло накануне? В эти часы смирения Явиться тебе позволь И что Чондэ видел перед собой в этот момент? Почему он вдруг отшатнулся от камеры, будто ужаленный? Будто ему померещилось, что силуэт на сцене принадлежит не Хёрин, а кому-то ещё? Считать меня можешь изменчивой, Но вспомни спустя года Свет уже выхватил До Кёнсу в дальней ложе, но Чондэ не смотрел на него и даже не прикасался к камере. Его испуганный взгляд блуждал по залу. Я была той единственной женщиной, Что с тобой оставалась всегда Зрители безотрывно следили за Кёнсу, направляющимся к сцене, а взгляд Чондэ остановился на внезапно открывшейся боковой двери в зал. В полившемся в зал постороннем свете возник Пак Чонсу. Пусть тебя истощили сражения, Пусть потерям не видно числа Темп песни сменился и перешёл на быстрый и энергичный. Свет загорелся в полную силу, и теперь всё стало отчётливо видно: как Пак Чонсу приложил палец к губам, а потом поманил Чондэ к выходу. Я являлась тебе знамением Свет и веру тебе несла Чондэ медленно направился к нему вдоль последнего ряда. За дверью, кроме Пак Чонсу, его ждали ещё двое. Он не сопротивлялся, но они всё же взяли его под руки. Дверь закрылась. Публика в зале так ничего и не заметила. Лишь один Ким Минсок думал о том, что испытал предыдущим вечером его коллега... и друг. Как он пережил предыдущую ночь? Неужели же руки не дрожали? Язык не заплетался?.. И когда ты достигнешь конца пути, Ты поймёшь. Не сейчас, но однажды. Минсок едва разбирал, что пела Хёрин, и совсем не смотрел на сцену: для него спектакль закончился. Даже если тяжёлое бремя нести, Жизнь без маски прожить Жизнь без маски прожить Жизнь без маски прожить может каждый... На последней ноте Хёрин чуть повернулась, призывно протягивая руку в сторону зала, слегка согнула в колене ногу, и усыпанное пайетками жгуче-чёрное платье распалось по разрезу, обнажая её белоснежное бедро. До Кёнсу повернулся к публике и вздохнул: - К сожалению, прожить жизнь без маски невозможно… Полностью согласный с ним, Минсок молча вышел из ложи.