Цветочный кофе

      Матовые лепестки георгина скользят между подушечками пальцев — такие утончённые, нежные. Лёгкими покалываниями проходясь по ладони, веточки лаванды благоухают сомнением и несомненной преданностью Всевышнему. В дыхании ветра раскачиваются побеги сиреневого вереска. Терпкий аромат лилий ласкает пуховые пёрышки, позволяя архангелу расслабить крылья.       Морщинки в уголках глаз разглаживаются.       Маленький сад, вечно цветущий и пугающе холодный с тех пор, как ушли люди. Оплот свободы, красок и безрассудной дерзости — опустевшая оранжерея, куда не всякий решится зайти.       Гавриил приходит сюда, чтобы отдохнуть. Или убеждает себя, что именно за этим. Бродит вдоль разросшихся клумб, плодовых деревьев, с опаской касается сочной листвы.       Он знает, что не встретит здесь никого. Так же думала Ева. А теперь, он ищет ответ (оправдание), почему же она ошиблась. Почему же ослушалась. Почему же предпочла покинуть это место, отречься от Отца. И что такого Он заложил в человеческие головы, чтобы всё пошло наперекосяк.       Всё предрешено заранее, вот и Змей не был случайностью. Иначе его бы не было вовсе.       Лучше бы его не было — уверяет себя Гавриил.       Он останавливается у старой неприметной яблони, той самой. Над ней не властно время, плоды обманчиво прекрасны, переливаются на свету и соблазняют сорвать их, впиться зубами. Под сочной алой кожурой мерещатся черви. От шелеста верхних ветвей по лопаткам пробегает дрожь.       Почему же Гавриил сам возвращается сюда? Поглубже вдохнув аромат лилий, он покидает сад, так и не найдя себе оправдания.       Цветочное благоухание следует за ним.

***

      Облачно мягкие ладони обжигает фарфор, но так теплее. Хотя архангелу непристало чувствовать жар и холод. Как и усталость, однако её он чувствует. Почему бы не позволить себе маленькую слабость, пока никто не видит. Утверждение, что смертные остаются для него никем, сколько бы веков ни минуло, — неоспоримо.       Гавриил благодарно кивает официанту, на минуту вспоминая, что находится в каком-никаком обществе. Тот позабудет о нём сразу же, как отвернётся, но свои чаевые получит.       Под воздушной пенкой чернеет кофейная бездна. Пальцы с редкими порезами (ох уж эта бумажная волокита) медленно проводят по белоснежному краю. Миндальная нота вьётся над чашкой, манит, мешается с тихим цветочным ароматом, не оставляющим его ни на минуту. Гавриил вдыхает полной грудью.       У людей всё не так, как на Небесах. Наблюдение, например, приносит пользу только изнутри, ведь доверять кому-то, кроме самого себя, опасно. У рода человеческого так легко научиться предавать, лукавить, утаивать, особенно прожив на земле примерно шесть тысячелетий.       Гавриил исправно ищет оправдания самому себе и делает первый глоток. Горечь оседает на кончике языка. Ореховое послевкусие дразнит, тянет вниз лёгкой сладостью. Прогоняя злободневное утомление, по телу растекается тягучее тепло. Гавриил перестаёт хмурить брови.       И вздрагивает, когда колокольчик над дверцей кофейни ненавязчиво звенит.       — Нет, не обойдутся, дорогой мой!       Второй глоток кажется раскалённым гудроном, но продолжает пахнуть цветами. Зажмурившись, Гавриил залпом выпивает содержимое чашки. Кофе приятно обжигает внутренности, царапая горло ореховой горечью. Всецело погрузиться в цветочное умиротворение мешает до боли знакомый голос.       Гавриил поднимает глаза и смотрит в упор на две фигуры, замершие на пороге кофейни.       — Они же просто утки…       — Это не повод съедать их круассан. И, нет, я предпочту заплатить пекарю.       Их внимание принадлежит пухлощёкому хозяину заведения, стоящему за прилавком. Ровно до того момента, пока один из них не оглядывается, явно ощутив жжение между лопатками. Виски физической оболочки Гавриила едва трогает седина, пока опустевшая фарфоровая чашечка преодолевает расстояние до блюдца. Здравый смысл просит не выдавать их появление за истинную причину присутствия архангела в лондонской кофейне, но ответный взгляд в его сторону отметает эту просьбу.       Эта встреча не могла быть случайностью. Всё предрешено заранее.       Фарфор с глухим звоном ударяется о фарфор. На губах Гавриила расцветает тошнотворно-приветливая улыбка.       — Знаешь, я тут подумал, что пост пойдёт им на пользу, — выдержав ровно двадцать секунд зрительного контакта, бормочет Азирафаэль. А затем хватает спутника под руку и торопливо семенит прочь из заведения, оставляя на прилавке смятую купюру. Пекарь возвращается с бумажным пакетом сразу, как раздаётся перезвон колокольчика над дверью.       Кофейный осадок похож на разочарование. Гавриил убеждён, что хочет от него избавиться, но вместо этого заказывает у официанта ещё одну чашку кофе. Он стремиться понять, что же такого Азирафаэль нашёл в человечестве.       И всё ещё не может найти себе оправдания.