Эскапизм красных оттенков

— Как светло... — на выдохе шепчет голос. Слабость неприятными последствиями сказывается на мимических мышцах, отвечая на желание сделать хоть что-то тянущей болью. Попытка открыть глаза, разумеется, провалилась. Да и казалась бессмысленной: без необходимых условий зрительная система вряд ли функционировала бы нормально. Было слишком ярко, чтобы рисковать. Чарльз мало понимал происходящее, не слышал и не видел, но больше всего его пугало то, что он ничего не чувствовал, кроме тяжести собственной головы, которая на данный момент больше казалась паразитической ношей, источником болевой рекурсии. Внезапно-сильное сокращение сердечной мышцы послужило толчком к возникновению озноба тела от макушки вплоть до кончичков пальцев. Холод и боль стали первым приятным напоминанием о том, что тело еще борется за жизнь. Спустя пару тактов серцебиения дыхание Эйлера стало спокойнее выходить через дрожащие холодные губы. В порывах сглатывания не особо эстетичного продукта деятельности слюнообразования, он начал замечать куда более неприятный металлический привкус во рту. Следом была совершена очередная попытка вернуть зрение. Веки не поддавались не только из-за простейшей слабости, но и, к большому удивлению, из-за тяжести слез. Словно печати, они охраняли хрупкий разум своего хозяина от ужаса картины реального мира. Разум, почему то допускающий плохое предчувствие. Когда же была нарушена целостность защиты, соленые капли выступили наружу и в память о себе оставили мокрый след на едва бледных щеках. Яркий свет оказался солнечным, изредка пропадающим за белоснежными облаками. И это небо. Бесконечное голубое небо, от которого Чарльз не мог отвести взгляд. "Где-то там родилась новая вселенная" — Чуть не сорвалось с губ, но слов оказалось слишком много, а сил слишком мало. "Такое завораживающее чистое, прямо как Ви-" Панический страх резко подобрался к горлу и жадно стиснул его в своих удушающих объятиях. И вся та боль, что контролировалась и бессознательно распределялась равномерно по организму, обрушилась на него разом. "ВИНСЕНТ!" — Кричало все вокруг и билось о стенки человеческого сознания. Единственная мысль, единственное желание. Отброшенная назад голова с хрустом в шее опустилась вниз. Чарльз, больше походивший на безвольный кусок мяса, брошенный собакам, лежал на холодном отчего-то багряном и мокром асфальте, лихорадочно сжимая трясущейся рукой мертвый сосуд своего бога. На месте другой руки он увидел лишь окровавленные куски одежды. — Очнись! — вместо отчаянного крика прошипело сдавленное горло, но тут же поперхнулось кровью. Шум в ушах усилился, словно кто-то прибавил громкость сломанного телевизора до опасного значения, а зрение вновь поглотила темнота. — Очнись... — чуть тихо произносит чей-то ровный и спокойный голос. Со всей мягкостью через уши он ласкал и дразнил воображение Чарльза. — Соня. И снова сильный удар сердца, и снова тело вздрагивает в попытках разбудить своего хозяина. "Что за странное чувство." Холодные пальцы щекочат шею и обхватывают скулы, подушечками больших пальцев массируя нижние веки. Холод вновь возвращает к жизни, но в этот раз не было слёз, не было боли. Все плохое ушло. "Я снова могу дышать... Я могу-! Я-!". Эйлер приоткрыл рот, намереваясь глотнуть побольше воздуха, но губы рефлекторно задрожали от одного только воспоминания об удушье. Он боялся, что увидит голубое небо. Боялся того, что кошмар ещё не закончился, но невольно всё же дал свободу своему зрению. Над его лицом склонился Винсент Феннелл. — Не заставляй меня будить как героинь историй о спящей красавице или белоснежке. "Следовало догадаться, что это твой голос." — Переосмыслив сказанную им фразу, Чарльз тихо засмеялся. "Должно быть, я всё ещё сплю. Да, это все сон или я сошёл с ума." Несколько минут он просто разглядывал светлые волосы, беспорядочно перекрывающие половину лица. Немного взъерошенная челка, на которую словно не действовала гравитация, не скрывала единственного — глаз, так же пристально обративших в ответ своё внимание на изучающего. Очертания головы скрывали голубое небо и палящее солнце. Несколько непослушных тонких прядок на макушке ловили и впитывали в себя так много света, что, казалось, светились изнутри. Винсент не убирал своих рук. Несмотря на жаркую по ощущениям погоду, они оставались холодными. Восстановив дыхание, Чарльз наладил связь с голосом разума, который уже давно проанализировал всю ситуацию в подробных деталях. "Я лежу на чьих-то коленях... А несколько минут назад мы были мертвы." Сама мысль казалась вопиющим бредом, но реальность становилась всё более и более чёткой. Настолько, что Эйлер не выдержал неловкости и резко вскочил, неудачно столкнувшись лбом с Винсентом. Пожалуй, единственным желанием сейчас было провалиться сквозь землю. Однако, в воздухе витало умиротворение. Действие кошмара постепенно улетучивалось, сходило на нет тревожное состояние, неловкость сменялась легким смущением. — Плохой сон? — тактично выдержав паузу, поинтересовался светловолосый. Он чаще заморгал и приподнял бровь, уставившись в пространство переносицы, отчего создавалось ощущение, что смотрит он отнюдь не в глаза, а обладает таким даром, как чтение мыслей сквозь. Словно мыслителю и не нужно было прилагать никаких усилий, чтобы донести какую-то информацию — Феннел знал наперед даже те тайны, в которые было вложено максимум усилий для их сокрытия. Однако, в то же время он был одним из тех людей, чьи собственные замыслы почти невозможно было прочесть. Будто сигнал был только односторонним, направленным на выявление чужих слабостей, но ни в коем случае не раскрывал собственные карты, если таковые вообще имелись. От этого темноволосому стало не по себе. — Да. Я в качестве главного героя с твоим участием. — Поежился Чарльз, чувствуя, как спина под черной тканью медленно покрывается гусиной кожей. Вовсе не от холода, скорее, от пережитого парой мгновений ранее да и от сложившейся ситуации в том числе. — О, и какой была моя роль? Чем я занимался? Чарльз замер, вспоминая металлический привкус собственной и чужой крови. Их крови. Он понимал, что малейшая спешка приведет к путанице в словах, поломанному языку и несвязной речи. Последнее удручало больше всего. Тем не менее, позволить себе этого он не мог. — Ты лежал в моих руках. — Помедлил он, решив начать с основ. Простые слова, что записаны на подкорке, легко складывались сами собой, но почему-то и они давались сейчас трудно. Говорящего охватил ступор. Уши незаметно заливались краской, а в руках появился знакомый зуд. Дыхание вдвое замедлилось, а сердце стучало редкими, но тяжелыми ударами. Летняя жара удушала. — То есть прямо как ты сейчас? — Как ни в чем не бывало спросил сероглазый. Эйлер мысленно поблагодарил за отсутствие других неловких вопросов и продолжил: — …Мёртвый. До этого пальцы Винсента казались холодными, согреваясь о кожу Чарльза, но сейчас и те, и другие словно покрылись льдом. Стало понятно, что настроение упало. Уголки губ обоих дрогнули, но каждый старался не показывать этого. Это была одна из самых опасных тем, обсуждение которой затрагивалось только в том случае, если вопросов накапливалось слишком много и это отражалось на поведении. Вот только этого почти никогда не происходило ввиду вечно флегматичного оттенка бесед. — Сначала Мать, теперь мы.— Чарльз расплылся в кривой горькой усмешке. Она резонировала со смыслом сказанного и была совсем не к месту. Винсент попытался утешить или просто решил ответить простым фактом: — Вероятно, подсознание приняло весь удар твоих опасений на себя. Что ж, это вполне естественная реакция. Эйлер вопросительно нахмурился. Для того, кто умел читать сквозь, не составило труда догадаться о том, во что может вылиться разговор. Винсент отвернулся так, что несколько светлых прядей закрыли взгляд. Все звуки в мире неизменно продолжали играть свою мелодию, но Чарльз не слышал их. Он не слышал ничего, кроме нарастающего панического шума сломанного телевизора. Никто не поправит антенну, ведь она убьет напряжением стоит только к ней прикоснуться. Лишь поданный вновь голос убавил громкость. — Я не изменю своего решения. — Знаю. А я не оставлю тебя. Феннелл ничего не ответил, полуприкрытым взглядом размышляя о чем-то в стороне. Эйлер ждал, когда собеседник обратит внимание, но рука дрогнула сама, позволив перчатке аккуратно обхватить область щеки. — Мне никогда не нравилось, когда ты так делаешь, — серьезным тоном произнес Винсент. — Лгать себе нехорошо, — улыбнулся Чарльз, закрыв глаза и невесомо касаясь губами лба своего божества, не замечая, но подсознательно чувствуя, как тот улыбнулся в ответ. О чем он действительно думал было той еще загадкой. "Должно быть, и вправду сон." — Обед скоро закончится. Нам пора. В школьной столовой было как всегда шумно. Она кишила социоактивными подростками. Даже высокие стены коридоров не обеспечивали полную звукоизоляцию, хотя о ней не могло идти и речи на переменах. Феннелл не любил шум и большие скопления людей, как и Эйлер, но были небольшие различия между ними: один умел пользоваться масками, а другой был обычным пустым местом. В каждом случае были свои преимущества и недостатки, но все они сводились к абстрагированию в свое личное пространство от внешних раздражителей, проще говоря: одиночеству. Так или иначе, обедать вне школы стало привычным приятным времяпровождением. Можно было слышать мысли друг друга, когда из всех звуков тишину перебивали лишь далекие сигналы машин, шум листьев и крики спортсменов, если предстояло занятие по физической культуре. Ни тот, ни другой не любили ее, потому что после занятий они каждый раз попадали в медицинский кабинет. Однако, сегодняшний день не обещал такого. Чарльз спокойно шел до коридору до своего класса, зная, что через десять минут здесь уже не будет никакой возможности пройти нормально. Уродливые лица, склеенные из кусочков чего-то "модного", приобретенного ради "показателя силы" и просто внешнего уродства, неухоженности за собой, излишней инфантильности или, наоборот, нарциссичного расположения к обществу. На каждом можно было заметить свой ярлык, которые они не потрудились повесить на себя сами. Со временем эти лица невольно закрашивались в серый, а в их центре появлялась спираль, заканчивающаяся там же, где и начиналась. Они казались мертвыми. Не важно насколько сильно были "хороши собой", сколько лака или краски для волос использовали, какую стрижку делали, как украшали ногти, выливали на себя одеколон, хвастались тем, с кем недавно переспали, на какой вечеринке побывали, как много у них за спиной "бывших", в частности учителей гораздо взрослее их, сколько выпили алкоголя, как сильно их тошнило в туалете, какую книжку они прочитали на днях, на деле подпирая и без того ветхой обложкой поломанную ножку стола, как громко гремели басы рэпа в их дешёвой машине и какими хорошими родителями они будут или уже стали. Мёртвыми или несовершенными казались даже те, кто занижал или отстаивал права человека, кто относил себя к тем или иным, добровольно соглашаясь на сдавливающий легкие ярлык, кто уже не понимал важности порядка и красоты в простейших вещах, как понимал когда-то будучи ребёнком. Тем не менее, большие разодранные рюкзаки с пачками вываливающихся сигарет и миниатюрные сумки с гремящими косметичками хотелось во что бы то ни стало избежать. По мере приближения к кабинету, Чарльз стал замечать силуэт девушки, сидящей на бежевой скамье. Больше удивляло не столько ровное положение её ног и спины, прописанное в этикете, сколько ярко-рыжие волосы, собранные в небольшой аккуратный пучок. Даже руки держали книгу на необходимом расстоянии от глаз. Она выделялась на фоне остальных. Вокруг не было ни единой души, значит читала она не для вида. Её тонкие пальцы медленно переворачивали очередную страницу, не позволяя шелесту проявить себя. Девушка напоминала яркий красный цветок мака, распустившийся среди грязи и паразитов, с шипами, что не позволяли его касаться. Эйлер неосознанно нахмурился, ему хотелось развернуться и сделать все, чтобы не напороться на "шипы". "Только не зуд, не сейчас…". Он ускорил шаг, пройдя мимо, и поспешил как можно скорее вернуться на свое рабочее место. На занятиях слушать преподавателя не составило никакого труда, в отличие от письменных работ, на данный момент казавшихся пыткой. "Вот чем я должен заниматься вместо того, чтобы тратить время на обеденный сон." Рыжая девушка никак не выходила из головы, потому что Эйлер никак не ожидал её здесь увидеть. Ученица той же музыкальной школы, что и он, по той же специальности: "Фортепиано". Существенное различие было в классах, так как она довольно быстро прошла программу за пятый год обучения и перевелась. Учителя хвалили её заслуги и вне кабинетов. На праздничных или академических концертах ей не было равных по точности исполнения своей партии. Скарлетт никогда не ошибалась. Чарльз в странном состоянии выдержал теоретическую часть урока. Когда же началась вторая, практическая, он поднял руку и вышел из кабинета. Отработать знания всегда можно самостоятельно. Потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. К концу занятий Эйлер пребывал в несколько эмоционально напряженном состоянии. Ожидание полного спокойствия не оправдало себя. Сложив тетради в сумку по своему особому порядку, он направился к выходу. Руки немного саднило, а глаза, казалось, излучали всю усталость. Нижние веки словно тянули глаза вниз, пусть слабо и никому не заметно, но эти ощущения нельзя было спутать ни с чем иным. Хотелось поскорее вернуться домой. Собственная комната никогда не казалась пристанищем уюта. Особенно зимой, когда приходилось задыхаться от теплых потоков, создаваемых батареями, и мерзнуть от холодных из открытого где-то окна. За тонкими белыми занавесками, на подоконнике, лежала фотография маленького черного кота. Он давно умер. Это была её вина. Руки Чарльза машинально раскладывали по полочкам только что выглаженную одежду: три черных футболки, два свитера и кардиган. В остальном просто не было смысла. Послышалось уведомление о новом сообщении, и Эйлеру пришлось ненадолго отвлечься от собственных мыслей. Он нехотя подошел к компьютеру. [14:24] Анри: Прив мб сходим куда-нибудь? 💖 [14:31] Шарлотта: Хорошо. Как насчет недавно вышедшего фильма, о котором я тебе говорил? Эта новая часть трилогии является заключительной... [14:31] Анри: перед тем как ты снова напишешь большой текст хочу сказать что мне все равно [14:31] Шарлотта: Как скажешь. [14:31] Анри: тебе все равно просто нужна компания [14:37] Шарлотта: А тебе бесплатная еда. [14:37] Анри: убейся бака [14:37] Шарлотта: Это уже другой разговор. <3<3 [14:38] Анри: не дуйся встретимся в 4 у входа и пофоткаемся заодно там [14:45] Шарлотта: Фу, фотки, ок, собираюсь. "Как всегда полное отсутствие простейших знаков препинания — запятых. Сколько бы я не акцентировал её внимание на этой проблеме, она списывала это, в лучшем случае, на особый стиль. В худшем, наоборот, на мое занудство: «Мы же не на экзамене!». Особый стиль, хах? Когда это безграмотность стала уникальной? Когда же она начнет придавать своим словам смысл, а не вываливать их на меня бездумно, как кучу мусора? Обилие эмодзи тоже давно перестало меня волновать. Хорошая грамматика и пунктуация в речи никогда не были её сильной стороной." Чарльз по-прежнему был раздражен, но нисколько не показывал этого, когда принимал в свою корзину очередную пачку чипсов или бутылку газировки. Вредная еда, куда же без нее. Читать состав жидкости он не стал, но по виду она крайне сильно напоминала любое из чистящих средств, активно используемых для стерилизации различных поверхностей. О принятии подобного внутрь не могло идти и речи. Ближе к пяти часам, уже у касс, Анри обхватила предплечье Эйлера, не без волнения всматриваясь на мелькающий экран сеансов. — Ооо, кто-то заметно потеплел? Мисс Уорхол? И по традиции всех цундере, она надула щечку и, скрестив руки, безмолвно отстранилась, чтобы к завершению фильма улыбнуться новой искренней улыбкой. — Давай закажем что-нибудь. — Анри скрестила пальцы у лица и немного прищурилась, беглым взглядом изучая карту меню. — Пожалуй, из всего перечисленного мой бюджет потянет только чай. — Твой бюджет или аппетит? — риторический вопрос, но как точно он попал в суть вещей. Эйлер не сдержал ухмылки и на какое-то время прикрыл глаза. Тем более, спешить было некуда. Процесс выбора в данном случае всегда занимал больше времени, чем процесс пользования. — К слову, эти шоколадные кексики выглядят хорошо. — Её взгляд остановился на лице напротив. "Намек, значит." — Люди на вид такие же. Кроме того, не слишком ли они сладкие? Если задуматься о пище, которую потребляем, то наверняка и ты задавалась этим вопросом, но, как обычно, тема давно пылится где-то в архивах смс сообщений или вовсе стерлась из памяти, если не была записана на каком-либо носителе. Уорхол подняла бровь и, не изменяя положения головы, включила экран телефона. — Говори за себя. Тем временем, Чарльз продолжал. — В частности, употребление сахара похоже на физическую и психологическую зависимость от наркотических веществ. Он не несет в себе ничего полезного, является быстрым углеводом, но самая главная особенность в том, что тебе хочется его все больше и больше. Забавно, что пока он покрывает твои зубы "ржавчиной" и делает тело уродливым, ты довольствуешься минутным счастьем, чтобы затем ныть о несправедивости жизни. Однако, в ответ на отказ от сахара уродство в приступе абстинентного синдрома взбунтуется. Проще говоря, плохое настроение. Не думала перейти на ягоды? — Боже, с тобой весь аппетит пропадет! Мы будем пить простой кофе! А ты просто пытаешься сэкономить на мне. — Не исключено! — улыбка встретила типичный злобный взгляд. — Более того, отвлекаться на телефон во время разговора неэтично. — Засекала время, которое ушло на твое занудство. В конце концов, Эйлер вздохнул и ушел в себя, внешне не меняя положения натянутой улыбки. Взгляд, что пару секунд назад едва горел желанием, вновь казался скучающим. "Бесполезно. Все бесполезно." Анри изображала полное безразличие, что-то набирая в телефоне. Через некоторое время она все же упросила заказать шоколадные кексы, а Чарльз, наконец, решил сделать глоток кофе. "Сладкий. Гадость." Этой девушке было мало сладкого. Слишком горькими вещами она окружила себя. Ненастоящий парень, ненастоящие друзья, ненастощая родительская любовь — незавидная жизнь кожаной принцессы. Единственная дочь, надежда и гордость всей семьи только потому, что приносит деньги. А как их доставать — её личные проблемы. К счастью, она давно научилась отыгрывать роли, что сделало ее популярной в некоторых кругах знакомых, где чаще всего распространялись сплетни и плелись интриги. Кожаная принцесса никогда не оставалась без компании. — На следующей неделе здесь закатят вечеринку. Выберемся хоть раз в общество вместе? — Ты действительно хочешь этого? Вовсе не потому, что это отличный шанс собрать побольше компромата? — Вот снова ты начинаешь. Обидно вообще-то. — Анри показательно надула щеки и скрестила руки. — И на что же ты обижаешься? На правду? Хотя кого я спрашиваю, думая лишь сердцем, разумом видеть не будешь, так что обосновать не сможешь. Послышался глухой стук по столу. Уорхол резко встала из-за стола, раздраженно стискивая зубы. На ее лице читались различные негативные эмоции, но ни слова не последовало. К счастью, чашка кофе давно лишилась содержимого и дрогнувший стол ее не коснулся. Так была бы запачкана одежда, возможно, Анри этого и добивалась. — Ты слишком зазнался, придурок! — фыркнула девушка и направилась в сторону двери. Её черные локоны засуетились и спутались, челка перекрыла глаз, но вместо того, чтобы поправить, она громко выдохнула и часть отлетела в сторону сама собой. Осенний воздух быстро проник в легкие, очередным потоком мурашек напоминая о необходимости иметь при себе более теплую одежду. Тяжелые тучи собирались вихрями над высокими зданиями с такими же тяжелыми крышами. Смог фабрик и заводов терялся среди них. Кого-то это отвлекало от грустной участи дышать вредными химическими соединениями, сокращающими жизнь. Серый цвет заполнил собой все пространство, где Чарльз был черным едким пятном с мечтой о чистоте белого, не испачканного ни людьми, ни своей собственной сутью. Ветер толкнул в спину, вынуждая остановиться и немного переждать мощный порыв. Эйлер коснулся телефона, чтобы мысленно удостовериться во времени. В этот момент аппарат глухо завибрировал, посылая уведомление. Гидрометцентр как обычно выполнял свою работу, оповещая жителей о приближении мощного циклона. Ливня не хватало этому месту. "Скорее бы смыло все, скорее бы-". И к большому удивлению, погода окончательно решила испортиться в этот самый момент. "Скорее бы, но не сейчас!". В ритм первых капель он стал ускорять шаг, но ливень набирал обороты, вынуждая срываться на бег к ближайшему укрытию. Неудачный шаг расплескал воду в стороны, часть попала на одежду. О ней предстояло беспокоиться позднее, а сейчас время поджимало. Отдышка обожгла легкие. Наконец, удалось добраться до ближайшей пристройки. Эйлер замер, заметив там знакомого человека, с видом безэмоциональным собирающего разбросанные по асфальту мокрые тетради. — Мистер Феннел, какая приятная встреча. — Мистер Эйлер,— с улыбкой передразнил Винсент, —несмотря на мою занятость, я тоже рад вас видеть. — Подать вам руку помощи? — Чарльз с осторожностью наклонился, выдыхая застоявшийся воздух. Прошла всего пара секунд, но за ожиданием ответа они казались вечными. Феннел не поднимал глаз, лишь ускорил темп рук. Он быстро собрал остальные тетради, немного помятые в уголках, и выпрямился. Влажные волосы, собранные в хвост серой веревочкой, выступили вперед, но в последующий момент были убраны назад. Они привлекли внимание собеседника. — Нет, но я думаю, что она мне не помешает. Однажды. Продолжать тему Эйлер не стал. Холод тяжело проникал в легкие, но плохое предчувствие от сказанных слов принять оказалось тяжелее. Ветер отчаянно бил в спину и совсем отличался от того, каким был утром, от летнего и легкого к осеннему и черствому. Казалось, погода испортилась вместе с атмосферой — напряженной и неясной. Еще утром можно было позволить коснуться лба, а сейчас любое действие обернется неловким недопониманием. Отдернув ладонь, Чарльз выпрямился. Он хотел смотреть на дождь, во всяком случае, пытался, но рассеянность спутывала мысли. И если бы Винсент не произнес что-то тихо и едва слышно, Эйлер окончательно бы потерялся. — Только представь... Конец мира. Час, когда он перестал существовать. Когда любая идея реальна и свободна от заточения в черепной коробке. Открыть или закрыть, вероятность 50/50! Ноль! Отсутствие является лишь точкой, где относительно другой носит значение высшей степени. — Феннел подошел слишком близко к границе навеса, за которой можно промокнуть. — То, что поглощает, стало самим миром. Вся вселенная, наконец, сократилась до ничтожных размеров, став черной дырой. И вся сущность есть ни что иное, как буйная энергия. Тёмная материя. Неугомонный шторм. Всплеск прозрачных красок. Никто не грешен, богов не существует. Отсутствие фобий. Нет справедливости, потому что нет преступлений. Человек не одинок, ведь иные не рождались. Ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни старых, ни единиц, ни нулей, ни простых, ни сложных, ни левых, ни правых, ни низших, ни высших, ни жизни, ни смерти. Ничего. Душа цела. Первозданное не тронуто. Где время замерло и смысл потерял свой смысл. — Некоторые сравнения, признаюсь, понять тяжело, но разве жизнь хороша не в её разнообразии? Не сводит ли вечный покой с ума? Ведь именно две противоборствующие, две разные стороны дают ту самую точку 50/50. Инь и Янь, черное и белое, создатель и наблюдатель, баланс мирозданья. Людям нравится в других то, чего недостает у них же. Непохожесть друг на друга заставляет нас становиться лучше и расти как личность, перенимая качества и опыт других людей. Не похоже ли отсутствие всего на вечную спячку? — Если бы твое разнообразие делилось на две стороны, мир бы точно сошел с ума.— Винсент улыбнулся, чуть запрокидывая голову назад. — Как думаешь, что произойдет, если лишить янь ина и наоборот? Отчаяние ввиду неполноценности. Что если разбить две части на сотую, тысячную доли? Поглощение одной стороны другой. Так ли разнообразие показатель баланса, равновесия мира, нежели полное отсутствие каких либо ограничений и, собственно, отсутствие нужды в них? Впрочем, прошу прощения, это лишь утопические мечты, я заговорился. — Голос Феннела скрыл свое истинное звучание за маской безразличия, — в конце концов, Бог создал две фигурки: мужскую и женскую. — Сарказм из твоих губ так же невообразим, как доказательство существования бога. — Скорее, досада. Реальность отвечает именно твоим требованиям, и я не вправе переубеждать тебя. Так или иначе, нельзя быть в чем-то абсолютно уверенным, всё относительно. — Тут ты несомненно прав. Исходя из твоих слов, осмелюсь предположить, что тебя не привлекает ни одна из божественных фигурок. — Какие именно слова позволили тебе сделать такой вывод? — Винсент украдкой улыбнулся, убрав одну из рук за спину, как поступают юные господины в деловом общении. Если бы не свитер и растрепанные волосы на макушке головы, образ совпал бы с точностью. Его глаза улыбались, но взгляд оставался холодным, вводящим в неловкость всякий раз, когда возникнет малейшая пауза между диалогом. Чарльз не пожелал бы такого в учителя. И сейчас он требовал немедленного ответа. Эйлер внутренне замялся. Он сделал вдох, но не успев вымолвить и слова, был прерван. Мягкие губы Винсента едва касались гладкого лба Чарльза, но этого было вполне достаточно для учащения пульса. Все закончилось так же быстро, как и началась. Только после этого темноволосый судорожно выдохнул, в растерянности сминая собственный воротник. — Если тебя так это волнует, мне нравится твой разум, — произнес Феннел серьезным тоном и развернулся, задумчиво подняв голову. — А сейчас мне пора идти. — До встречи, милорд. Винсент тепло улыбнулся, кивая через плечо. Это был последний раз, когда он появился в школе.