Лунница

      Его глаза так не сияют, как сияли раньше. Он больше никогда не посмотрит на меня так, как смотрел до свадьбы, как смотрел в те далёкие, лучезарные дни, когда любовь между нами ещё не увяла.       Я видела современную убогую квартирку с отлупленными обоями и старыми деревянными окнами. Антикварные часы-кукушки жалобно отбивали секунды, глухим звуком прорезая затхлую тишину, сквозь которую гулким эхом проносились мысли молодой женщины, что стояла у стола, отчаянно хватаясь за края древесины, как утопающий за верёвку спасения. Огонёк в её груди превратился в адское пламя, что разбушевалось в её душе, красными языками облизывая расшевелённые, кровоточащие ранения. Я видела, как кровь и гной вскипают, пузырятся и жидкими топлёными потоками стекают вниз, окрашивая её истерзанную душу в тёмно-багровый цвет. Отвратительное зрелище, от которого меня бросило в тошноту. Я закрыла глаза руками, дабы избежать муки смотреть на этот ужас, но это не помогло. Даже отвернувшись лицом к стене, я всё равно видела, как эта женщина сгорает в огне собственного отчаяния. Я закрывала уши до боли в голове, я пыталась читать себе стихи Шекспира, рассказывать глупые анекдоты, да даже молиться! Но я всё равно слышала её мысли, которые раз за разом вопили о горе, о потерянной любви, о постоянно изменяющем ей возлюбленном.       Что мне сделать, Господи? Что мне сделать, молю тебя, подскажи! Чтобы он хоть раз, хоть на одно мгновение взглянул на меня так, как раньше смотрел! Господи...       Мне казалось, что от таких причитаний её горло разорвётся сейчас. С каждым словом, да даже с каждой буквой в тоне было всё больше тоски и муки, всё больше душераздирающей боли, от которой мне хотелось рвать кожу на своей груди. Я чувствовала, как жёлтое пламя с красными краями начинает обжигать мою собственную душу и невыносимая боль в сердце заставила меня проснуться, с жадностью животного глотая воздух. Я дышала с тяжёлым свистом, ошеломлёнными глазами уставившись перед собой, даже не обращая внимание на то, что лунница опять взялась за своё, безжалостно обжигая мне шею.       За окном едва ли было пять часов утра. Лёгкие предрассветные сумерки укутывали землю, мягко светясь над линией тёмных деревьев. Звёзды в небе уже угасли, поступаясь местом более мощному, дневному светилу. Взглянула я на это прекрасное ебучее небо, на неописуемые светила небесные, на всю эту могущественную блядскую красоту и почувствовала, что мои нервы лопнули, как яйца жирного человека при приседании. Я конечно ни на что не надеюсь и даже не смею просить, но в этом мире будет хоть разочек, хоть один маленький ебанный случай, когда я проснусь без луноебки на шее и желания убивать? Возможно я прошу слишком многого, но силы мои серьёзно истекают, прям как мозги птушника над бауманской задачкой.       —Жозефина! — от моего голоса, верно, возникает чувство разряда в заднице, а заодно желание встать по стойке смирно и отдать честь Гитлеру, — извини, если вдруг прервала твои грязные, точнее, пламенные грёзы с Наполеоном, но мне вот прям пиздец срочно надо с тобой поговорить, — я себя отнюдь не контролировала. Вы бы меня поняли, если бы попали в другой мир, столкнулись с божественными неудачниками, которые толкают гандоны, наряжаются в геев, жгут тебя молнией и делают всякую адскую ебланию, которая и в наркоманских снах не снится, и помимо всего этого шизофренического набора ты ещё и страдаешь бессонницей, потому что еблолунь на шее жарит хлеще моего пукана в моменты возгорания.       — Что случилось, Лада? — разлепляя свои сонные глаза, если грубо нашитые на ткань нитки понос-золотушного цвета можно назвать данной анатомической частью тела, голосом сходившего в заведение Аида проговорила она, словно и не заметила, что я ей минутой ранее порядком так нагрубила. Мне стало жаль свою верную проститутку, точнее, бабочку, поэтому я прислонила руку ко лбу, пытаясь остудить свой жар и так не вовремя рухнувшие к ебням эстонской мифологии нервы. Знаете, мой стресс меня так стрессирует, что я уже под слишком большим стрессом, чтоб разбираться со своим стрессом и если я тут со своим стрессом разобраться не могу, то как мне ещё решать дела божественные, мудозвонные, ебанутые да толканутые?       — Жозефина, что со мной происходит? — в некотором роде мне хотелось верить, что если у нас в голове есть гугл-переводчики, значит, рядом где-то и гуглы стоят, которые способны дать ответ на любой вопрос, стоит только его задать. Но иногда бывают такие случаи, что ты набираешь в гугле биографию принца Гарри, а тебе в ответ выдаёт множество разных ссылок с заголовком: «Как сделать так, чтобы трон неудачника не был единственным, который ты способен занять в свои 60 лет в онлайн и без регистрации», вот и у меня, видимо, случился такой вот случай.       — Ты злишься, — коротко, ясно, без компромиссов и даже по теме, но я совсем не это хотела услышать, поэтому вторично хлопнула себя по лбу, подозревая, что скоро там будет обновлённая версия стадии превращения в единорога.       А если подумать здраво, то в за какой хер я налетела на Жозефину? Сейчас я выгляжу как гопота, который решил отжать семечки у священника. Вы когда-нибудь видели священника с семечками? Вот и я не видела Жозефину с толковыми мыслями, да и какие мысли могут быть в мешке с поролоном! Или что у неё там внутри? Только не говорите мне что типичный внутренний мир человека, иначе моя психика улетит в Канаду и в этот раз точно безвозвратно.       — Да, я очень злюсь, — подтвердив умопомрачительное умозаключение моей умной спутницы, протянула я и в этот миг меня осенило, на кого огнём дышать надо. Вскочив с места, я под ничего не понимающий взгляд своей шлюхи (простите, верной бабочки) улетела к Зевсу. Мне абсолютно плевать, чем он сейчас занимается, я ворвусь к нему в покои нагло, бескомпромиссно и безжалостно и не постесняюсь, даже если он там дрочит! Ну а что? У богов, наверное, тоже бывают утренние стояки и надо же как-то с ними бороться. А хотя, если судить по греческой мифологии и просто сногсшибательной детородительности Зевса, то я могу уверенно сказать, что Зевс, в отличие от в прах задроченного Тота, вообще даже не знает, как это делать и с какой силой натягивать. Мать честная, никогда бы не подумала, что буду думать о стояках богов с утра пораньше, но да ладно, у меня что-то по жизни не то в приоритетах. И пока божественные стояки забавляли мои мысли, я сама не заметила, как оказалась возле покоев Зевса. Вид величественной двери не навеял на меня ужас, нихуя, наоборот протопил мой шоколадный глаз до какао. Он значит тут спокойно спит в тридевятых роскошах, а я мучаюсь в своей комнатушке, как собака подопытная? Ну всё, сейчас я тебе покажу «Я из Германии прибыть, тебе ебало покрушить!»       Я открыла дверь так стремительно, что чуть сама не упала от своего же толчка и позорно не отдала поклон Зевсу. Я ожидала увидеть его спящим (дрочащим), но нет, сидит, блять, мужичок-с-кулачек, хуй под себя поджал. И какого хера так резко помолодел, спрашивается? С супер-кремом от морщин примудрил, что ли? Вот для таких случаев и пишут инструкции к этому крему на китайском языке, который даже китайцы не понимают. Я лезла к трону Зевса чисто тебе жид к канцелярии и остановилась в двух шагах от него, буравя Громоперджзца таким взглядом, что просто поразительно, как в нём лишняя дыра не появилась.       — Я знаю, зачем ты пришла, Вида, — ебать, какой проницательный, уж если знаешь, так изволь поясниться, пока я таки не проделала лишнее отверстие в твоём резко помолодевшем теле. — Посмотри внимательнее на свою лунницу.       Да, парень, ты молодец, и как только догадался, что я тут как раз со скуки глаза на ключицах вырастила, дабы горе-паяльником на шее любоваться? Я сама ещё об этом не знала, а ты уже догадался! Но не успела я довести свои негодования до конца, как Зевс встряхнул своим жезлом (не тем, что вы подумали) и, по велению жезлового волшебства, в моей руке оказалось маленькое зеркальце (на вид как с магазина «Всё по одной гривне»). Ну ладно, не буду я уже таким снобом и смотреть в зубы дарованной лошади, всё равно в зубах лика своего прекрасного не узришь, а на мою хлеборезку чудесную другого зеркала и не надо. Открыла я такая вся зеркало и давай собой любоваться. Я понимаю, что я должна была смотреть на лунницу, но смотрели бы вы на лунницу, если бы всю жизнь страдали буграми, прыщами, бородавками, ведьмовскими нарывами на лице и тут вдруг осознаете, что кожа ваша идеально-чиста? Где-то в отдельных местах особенных уронов всё ещё оставались блеклые красные пятна, но всё равно моё ебало сейчас даже можно повысить до уровня Хлебало, а там и до Морды недалеко, от которой до Лица — рукой подать. Я уже не против провести здесь вечность, потому что если я вернусь домой и увижу своё прежнее лицо, меня инфаркт глаза хватит, чего как-то очень не хочется.       — Вида, я просил тебя посмотреть на лунницу, а не макияж оценивать, — подал признак жизни Зевс. Кажется, я уже знаю, куда делась моя слепота при загадочном попадании меня в этот мир. Да вот же, Зевсу по меняемся-местами передалась, ибо уже, блять, даже не разбирает, то ли сто тысячелетий не крашенная Вида перед ним, то ли мистер «я только что с салона «Лобок Пудренный» и сверкаю, как сучьи гениталии» в виде всезнающего Тота.       Я искренне хотела как-то съязвить, но решила промолчать, ибо не трогай говно — не будет смердеть. Ещё разозлится от моих слов, начнёт громом пердеть, да молниями чихать, а мне потом выслушивай весь этот грохот. Я посмотрела на лунницу и, как говорится, смотрю в книгу — вижу фигу. Лунница как лунница, что я в ней должна была увидеть? Ответы на все свои вопросы, написанные мелким шрифтом, как шпаргалка школьного неудачника? А нет, погодите-ка, кажется, я вижу целое нихуя! Да-да, если я точно не ошибаюсь, то предо мной ничто иное, как абсолютное нихуя. Я закрыла зеркало и посмотрела на Зевса таким взглядом, которым даже на даунов не смотрят.       — Я не ожидал от тебя особенной наблюдательности, Вида, но исчезнувшую бисерину на луннице ты могла бы заметить.       Что, блять, что, простите? Are you serious? Да во мне от ахуя аж британец проснулся при том, что в школе я учила немецкий, а учитель знал только украинский и немного закарпатский диалект. На этой ебени облунившейся бисера больше, чем проблем с психикой у Ван-Гога, и я ещё должна их все считать, видеть и помнить? Ах ну да, простите, я же каждый день, прям как ритуал священный, пересчитываю бисерины на луннице и заодно повторяю карту московского метро.       — Давай ближе к теме, — вижу, эта пламенная дискуссия начинает приводить мои нервы к тому, к чему привёл Наполеон своё войско в походе на Москву.       Мужичок-с-кулачек величественно поднялся, схватился за свой жезл (всё ещё не тот, о котором вы подумали) и не менее величественно, с видом только оперившегося павлина начал расхаживать вокруг своего (я всё ещё не знаю, как это назвать), эм, трона и начал читать мне пиздец интересную лекцию.       — Это твои божественные силы, — если мои божественные силы заключаются в созерцании сказочной хуйни, то отбожествите меня обратно, я лучше продолжу заниматься профессиональным выращиванием геморройных шишок в заднице, ведь и то дело более полезное и знатное, хоть проктологу с меня прок будет, а какой прок человечеству от моих галлюцинаций — в душе не ебу, разве что в один день лунница таки прожжёт мне шею и земля вздохнёт с облегчением, скинув с себя лишний груз в виде моих ляжек, — Ты видишь разнообразных людей, ведь верно? — Зевс кинул на меня любопытный взгляд мальчугана и, так и не дождавшись какого-то вменяемого ответа, продолжил. — Ты слышишь и видишь людей, которые так или иначе, но молятся тебе. Даже если они в тебя не верят, их души всё равно взывают к тебе, потому что только ты, как славянское божество любви и красоты, способна помочь им.       Тут-то мои глаза вытаращились. Осознание, подобно запоздалой электричке, начало до меня доезжать. Зевс сейчас несёт какую-то дичь, но в этой дичи есть доля здравого смысла. Ведь все эти галлюцинации, все эти люди страдали из-за любви! И не знавший любви маленький мальчик, и задушивший собственную возлюбленную мужчина, и несчастная худая женщина в чёрных одеяниях! Их души бегут ко мне за спасением, а натыкаются лишь на ножи, потому что ничего, совершенно ничего я не в силах сделать. Божество по имени Убожество. В этот миг мне захотелось, чтобы лунница раз и навсегда прожгла мою шею, потому что лучше быть мёртвой, чем совершенно бесполезной. Меня нельзя назвать человеком слабым, трогательным или слезливым, но сейчас мне было очень фигово, желание умереть накатывало с такой силой, что я готова была собственноручно прирезать себя (а боги свершают самоубийства?), сил бороться со своей ничтожностью не было. Одно дело быть обычной деревенской девчонкой, таким себе потерянным для общества быдлом. Живёшь жизнью животного без угрызений совести, без мук сознания, ведь никому нет до тебя дела, никто на тебя не надеется. Другое дело быть важным. Быть тем, на кого надеются, за кем идут, кто всем этим управляет. Пока над этим миром стоят такие как я, ничего с него путного не будет. Только сейчас я осознала, какое это счастье — быть обычным человеком.       — Но есть и другие галлюцинации, ведь верно? Не только умоляющие, страдающие и просящие помощи люди являются к тебе? — всё время моих мрачных мыслей Зевс что-то там говорил, объяснял, а я, точно как на лекциях в ПТУ, всё пропустила мимо ушей, это уже, видать, привычка. — Твоя божественная сущность просыпается, Вида, а вместе с ней просыпается твоя память, без контроля выкидывая тебе разнообразные моменты, которые ты пережила, будучи богиней Ладой.       Он замолчал, замолчали и мои вечно бушующие мысли. Есть вещи и обстоятельства настолько тяжелые, которые не переварит даже самый крепкий человек. Все эти объяснения были такими вещами, сейчас мне нужно было время. Я обязательно переживу это, смирюсь, придумаю, как мне идти дальше, но не сейчас. В любой иной ситуации, я бы кинула напоследок что-то особенно грубое и неприятное, дабы Зевсу жизнь малиной не казалась. Но я лишь коротко кивнула и поспешила удалиться. «Лунница обжигает тебя, потому что разрушается. Чем больше твоя божественная сущность будет вырываться наружу, тем сильнее будет разрушаться лунница, пока окончательно не слетит с твоей шеи», причитал мне в спину Зевс. Я услышала его, но никак не среагировала, полностью задумавшись над своим Глюк-fm.       Теперь всё понятно, всё слишком ясно, я бы сказала даже до предела. Понятно, откуда я знаю вещи, которые кажется никогда не учила и о которых никогда не слышала. Вот откуда эти странные видения. Получается, я помогала Аполлону и сестре его Артемиде родиться на этот свет? Если верить моим видениям, то да. Сколько же мне лет? Насколько же я старая? Эта пища, определённо, слишком жирная и тяжелая для моего итак не особо крепкого разума. Всем моим видениям и глюкам нашлось объяснения, но что значили эти чёрные глаза?       Сердце глухо ударило, опять начинается, чёрт подери. Резкая жажда подступила к горлу, от чего дышать стало трудно. Создавалось впечатление, что воздух продирал мне горло. Лунница обжигала, опять же, стены вокруг рассыпались, выкидывая меня в тёмную тему, как бы выразились нынешние пользователи «вконтакте». Вокруг царствовал чёрный цвет. Подо мной и надо мной всё было чёрное, в разных оттенках. Земля подо мной — чёрная до того, что не было в ней бликов, теней или очертаний. Тяжело было сказать на дороге я стою или на траве. Дома вокруг — чёрные, но оттенка ближе к серому, на них и очертания видно, и тени, и даже блики какие-то просвечиваются. Небо надо мной, как те глаза — чернее чёрного, мне страшно на него смотреть, ибо казалось, что эта чернота всё вокруг поглощает, превращая в ничто, в безразмерную, подавляющую тьму. И среди этого паранормального чёрного неба виднелась луна тёмно-серого цвета, кидая слабые, серые лучи на этот пропитанный тьмой мир. Что сейчас мне явится? Страдающий от нераздельной любви Сатана? Было бы весьма неплохое зрелище, жаль, попкорн с собой не прихватила. Резкий пугающий звук, который обычно слышно в фильмах ужасов при появлении призраков, вырвал меня от мыслей о еде. Я обернулась и увидела вдали НЕЧТО. НЕЧТО не было Жозефиной, не подумайте, даже она, при всём своём экстравагантном виде, не была настолько стрёмной. НЕЧТО напоминало человека с тем же успехом, с каким и нарисованные Пикассо или Дали люди. Несуразно худое, неадекватно высокое, сколько меня не подводило моё зрение (а оно очень любило это делать) у этого НЕЧТО глаз за глаз залетел, или как описать происходящее на его лице, я не знаю. Я уставилась на это НЕЧТО, как обязана на фонарь. Оно приводило моё чувство прекрасного (если оно у меня вообще было) в реанимацию, но я продолжала смотреть. С грациозностью гидры это нечто медленно, но с уверенностью еврея приближалось ко мне. И по мере сокращения расстояния между нами, нечто становилось всё более похожим на человека, словно проходит последние стадии кривых зеркал. Это НЕЧТО становилось всё больше мне знакомым. Да, определённо, я уже видела эти ужасающие глаза, эту демонически-бледную кожу (она ведь никогда не видела солнца), эти до локтей чёрные руки. Он остановился в трёх шагах от меня и сердце моё заколотилось до боли. Это существо вызывало во мне тысячи, миллиарды разнообразных чувств. Оно было воплощением оксюморона, от его вида мне хотелось кричать и плакать. Необыкновенно красивый, но до дрожи страшный, утончённо-элегантный, но до отвращения простой, как бычка деревенская вроде меня. Как всё это может воплотиться в одной сущности — я не знаю, но сейчас я смотрела на явившееся предо мной создание и чувствовала, как мои разум и душа сгорают в огне противоречивых чувств.       Он есть тьма материальная, что способна поглотить любой свет.       Он был высоким и стройным, совсем как эльф из фильмов Джексона. Длинные идеально-ровные волосы даже не цвета вороньего крыла, а цвета абсолютной тьмы, мягкими локонами опускались на бледные, по-девичьи острые плечи и тонкую спину. Тонкие чёрные брови красовались над страшными, непропорционально большими чёрными глазами, в которых не сверкал ни один блик, в которых не прослеживалось ничего живого. Тёмные и холодные, совсем как могила. Острые скулы на вытянутом, излишне-худом лице и почти что бескровные, тонкие губы. Его шея была тонкой, длинной и белой, почти что лебединой, а ключицы худыми и слишком проступающими. Сквозь странные греческие одеяния из тёмного атласа проглядывали острые кольца рёбер, что казалось вот-вот разорвут тонкую кожу. Это НЕЧТО не было человеком, но я и не чувствовала в ЭТОМ ничего божественного, хотя ни на минуту не сомневалась, что предо мной — бог. НЕЧТО стояло и смотрело на меня, или может быть не смотрело, в принципе, голова повернута ко мне, но, глядя в эти тёмные воронки, я не могла осознать, куда ОНО смотрит или о чём хотя бы приблизительно думает. Я только знала, что предо мной само зло, сама тьма, хозяин этих опустевших, безрадостных владений, но я чувствовала...жалость?       С рождения я была черствой, как прошлогодний хлеб. Это была главная причина ненависти общества ко мне. Потому что ни больные дети, ни дряхлые старики, ни несчастные инвалиды моей души не трогали, мне было плевать, я абсолютно ничего не чувствовала, никогда. И думала только о себе, просто всегда. Но сейчас я впервые познакомилась с этим чувством. Жалость. Я никогда никого не любила, но сейчас я почему-то твёрдо уверена, что это чувство равно любви, а в иной раз даже сильнее. Я подняла свои преисполненные сожаления глаза на СУЩЕСТВО. И, словно прочитав мои мысли, ОНО подошло ко мне, вплотную, слишком близко. Меня обдало мёртвым холодом, словно я в жаркий летний день открыла холодильник. Я видела, как маленькие потоки побелевшего от холода воздуха, подобно языкам пламени, хлынули ко мне, разбиваясь о мою одежду.       И холода его хватит на сотни Вселенных.       Управляемая неведомым мне безумием, я протянула к нему руку ладонью вверх, словно нищая, что тянется за милостыней. С неподдельным ужасом я наблюдала, как чёрная рука поднимается, медленным движением тянется ко мне. Костлявый указательный палец, кончиком длинного, острого ногтя прикоснулся к моей ладони, всего на кратчайшее мгновение, на какую-то долю секунды и, словно от огня, отдернулся. Меня обдало всемогущим холодом. Боль от холода пронеслась по всему телу, от рези в конечностях по щекам потекли слёзы, а я продолжала с ужасом наблюдать за тем, как на моей ладони, в месте прикосновения этого НЕЧТО, расплылось маленькое, чёрное пятно, словно кто-то капнул чернилом. Я видела, как его тонкие уста раскрылись, из них вырвалось его белое дыхание, обдав моё лицо скребущим до боли холодом.       Как может лёд полюбить солнце?       Его голос самый прекрасный из мною слышанных, самый ужасный для человеческих ушей...       Тёмный мир вокруг рассыпался, подобно мелким песчинкам в часах. Я очутилась вновь в Академии, почему-то в позе гопоты, а надо мной склонилась как всегда обеспокоенная Юи. И откуда только взялась с утра-то пораньше?       — С тобой всё в порядке, Вида? Что ты здесь делаешь? — избавьте меня кто-нибудь от её глупости, пожалуйста, иначе я так долго не протяну.       — Да так, посрать присела, — будничным тоном ответила я, а затем стремительно поднялась, к своему удивлению подметив, что Юи весьма обеспокоенно посмотрела на место, где я сидела. Что реально подумала, что я тут опорожнялась? Она посмотрела на меня таким взглядом, которым обычно смотрят мамочки на своих нашкодивших детей, что взбесило меня ещё сильнее. Я итак эту особь не особо люблю, а сейчас она меня прямо-таки до чертей доводит, причём за ручку.       — Юи, я не знаю, куда ты шла с утра пораньше, но, пожалуйста, иди туда дальше, — как можно спокойнее проговорила я и отправилась в библиотеку, даже не пытаясь слышать, что она мне там отвечает. Откровенно на неё плевать, как и на всё вокруг. Мою голову точат вопросы и есть только одна особь способна помочь мне.       Моя память меня подводит хуже моего бывалого зрения, так что я не могу вспомнить весь божественный мир, но сейчас мне надо узнать, что за тёмное божество является ко мне, почему оно мучается и обращается ко мне снова и снова? Неужто взаправду Сатана с муками любви ко мне взывает? Зевса беспокоить не хочется, он, наверное, судя по его виду, обеспокоен прорезающимися постоянными зубами, так что ему явно не до меня. А вот Щёголь Мудрёный как раз-таки в тему будет. Могу поспорить, он знает всех богов и с разгону догадается, о ком я говорю. Я не уверена, что он уже не спит, но уверена, что если это так, то он по-любому в библиотеке, где ещё быть божеству мудрости, в сортире? Где библиотека я не знала, даже в сердцах не догадывалась, но действовала по прежнему принципу — иду куда глаза глядят и сую свой нос везде, куда не просят. Опять, чего же только мои глаза не видели, даже в одной из них повстречала братюню Тота, что, судя по всему, тоже является членом секты любителей принарядиться. Он как раз сидел прямо на парте и закинув ногу вверх, подобно кошке сделав «хоба», смотрел между своих ног. Чем он занимался — я не знаю, и не до конца уверена, что хочу знать. Не стоит мне здесь лишний раз тормошить свою психику, хотя от меня ли это зависит? Одно моё пребывание здесь уже глубочайший урон для неё, я уже молчу о всём здесь происходящим.       Спустя бесконечные петляния по злоебучей Академии, я наконец-то попала в библиотеку. Если вы думаете, что здесь веяло запахом старых книг и бумаги, то вы ошибаетесь. Здесь пахло пряниками, совсем как в какой-то кондитерской. Живот издал вопль умирающего суслика и я резко осознала, что последний раз ела ещё в своём мире, пару дней назад. По телу пробежалась голодная слабость, но не стану я нагло разворачиваться и идти в столовку, к тому же в тот миг, когда сидящий за столом Тот как раз обратил на меня внимание. Вид у него был спокойный и холодный, в прочем, ничего нового. Среди заваленного бумагами и книгами стола стояла тарелка с разного вида пряниками и чашка ароматного чая. Значит, наш Мудрёный слаб на сладости? Надо будет это учесть, мало ли, пригодится. Я начала подходить к нему, ибо люблю говорить на достаточно кратком расстоянии с человеком. В одном журнале читала, что так делают доверчивые легкомысленные люди, я же так делаю исключительно потому, чтоб при первой же возможности можно было врезать человеку, не делая при этом лишних движений. Внезапно, быстро, безжалостно. Я обошла стол и встала прямо над ним, как Смерть над душой и, то ли от голода, то ли от перенапряжения мне стало фигово. Мир вокруг, словно на корабле, пошатнулся, но я как-то взяла это под контроль, посмотрела в глаза Тота. Ну вот, они снова пленяют меня своей первозданной синевой, что подобна волнам северного моря, холодным и притягательным, глубоким и тёмным.       — Мне надо с тобой поговорить, Тот. Будут тупые вопросы, но тебе придётся это потерпеть, — отчего-то мне становилось всё более фигово. До того фигово, что я уже не могла говорить твёрдо и уверенно, как это обычно делаю. Даже не могла хамить и материться, мысли предательски убегали от моего сознания, а мир шатался, словно буря в море усиливается, в конец мои уши накрыл звонкий гул и я почувствовала, как ноги отказывают мне и я падаю в темноту. На этот раз темнота была везде и никакое НЕЧТО ко мне не явилось. Спустя пару секунд я вновь почувствовала своё тело и с гулким звоном приходящее в норму сознание. Я лежала или сидела, или принимала какое-то положение на чём-то очень тёплом. Слишком тёплом, как нагретый за день пляжный песок. Я открыла глаза и лучше бы я этого не делала. Я увидела перед собой грудь Тота, подтянутую, смуглую, безупречную. Мне аж плохо стало. Посмотрела ниже, увидела, что я в позе наездницы расселась на коленях этого самого Тота, а мои жирные ляжки расплылись без берегов, сверкая умопомрачительным целлюлитом. Стыдоба какая, лучше бы я потеряла сознание навсегда. Я ждала, что Тот меня нагло отшвырнёт от себя (я знаю, он может), но он лишь аккуратно придерживал меня за талию (если заросли жира можно назвать талией) и не давал упасть. Я чувствовала, как исходит от него жар. Египетский, обжигающий. Его дыхание, подобно пламени, приносило болезненное тепло, что обжигало мою макушку, щеку, отчасти шею. Я почувствовала возбуждение, которое тугим клубком завязалось внизу живота и что-то ещё, что было пиздец не вовремя. Мои глаза расширились, а сердце улетело в задницу, иначе мои чувства и не опишешь. Разорвав всю эпичность ситуации, я вскочила, словно меня в задницу ужалили. С неописуемым ужасом я наблюдала за багровым пятном, что расплывалось по светло-серым штанам Тота. Мне этого не хотелось, но я опустила взгляд вниз, к своим ногам, точнее, посмотрела между своих ног. Мои идеально-белые штаны в этом месте окрасились в ярко-красный цвет свежей крови. ЁБ. ТВОЮ. МАТЬ.       ДА МНЕ СЕЙЧАС АБСОЛЮТНО НИКАКОГО МАТА НЕ ХВАТИТ, ДАБЫ ОПИСАТЬ ВЕСЬ ПИЗДЕЦ ПОЛОЖЕНИЯ!!! Почему именно здесь, почему именно сейчас, почему так много? У меня обычно месячные одной каплей начинаются, а тут целый поток, словно я, блять, родила полчище мутантов. Мои щёки были краснее пятна между ног, меня всю трясло, я совершенно не знала, куда себя деть, что мне, блять, делать? От неловкости мне выть хотелось. Существует в этом мире бог, который отвечает за провал под землю? Если да, то я к нему взываю, чтоб я провалилась прямо здесь, сейчас, сию же минуту! Не дождавшись ответа от бога сквозь землю проваленных, со скоростью Зевсовых молний я побежала выпиливаться, ибо даже если мне суждено этот позор пережить, я не хочу больше существовать в этом мире. Я много позорилась в этой жизни, но это уже просто перешло все границы!       Я влетела в свою комнату и расплакалась, не выдерживая давления всего на меня накатившего. Как же мне моя жизнь надоела... 1) "Я из Германии прибыть, тебе ебало покрушить!" — пародия на известную в СНГ рекламу Амбробене. 2) "Всё по одной гривне" — популярные украинские магазины, прославившиеся очень дешёвыми ценами и крайне некачественными товарами. 3) Гидры — род пресноводных сидячих кишечнополостных из класса гидроидных. Их изящное передвижение известно всем, кто внимательно слушал курс биологии в школе. 4) Оксюморон — это стилистическая фигура, объединяющая слова с противоположным, взаимоисключающим значением. Живой труп, иными словами.