Цветущий Токио

      Они бесцельно бродили по аллеям в молчании, ветер трепал их одежду и волосы. Хинами несмело дёрнула за рукав Аято, обращая на себя внимание, повела плечом в сторону группы людей у фонтана и направилась туда, обходя стороной торговые прилавки со всевозможными лакомствами.       Саксофонист был настолько поглощён музыкой, что не замечал публики, собравшейся вокруг. Из раструба его инструмента доносилась мрачная мелодия. В кофр у ног парня слушатели бросали мелочь, молча благодаря за отличное исполнение.       Аято мысленно поставил на то, что милосердная Хинами после концерта отдаст музыканту все свои деньги. По глупости бросит в кофр кошелёк. Он искоса глянул на неё: Хинами заворожённо слушала музыку и крепко держала его за рукав толстовки.       Но к его удивлению, когда саксофонист закончил представление, собрал свои вещи, а довольные слушатели разошлись, Хинами лишь спросила, ласково улыбаясь:       — Красиво, правда?       И, не дожидаясь ответа, двинулась вперёд по аллее. Аято пошёл следом, размышляя о том, как плохо знает её.       Все храмы, парки и скверы весной преображались. Воздух был пропитан чудесным запахом цветения. В глазах прямо-таки рябило от яркости. Люди неспешно прохаживались по аллеям, любуясь окружающей природой.       Аято и Хинами расстелили мягкий коврик на траве у пруда в многолюдном парке. По соседству с ними расположилась пожилая пара, что-то тихо обсуждая между собой. Аято услышал лай, повернулся и засмотрелся на собаку неизвестной породы, что кружилась вокруг своего хозяина, поскуливая и запутываясь в собственном поводке. Хинами сидела неподвижно и глядела на поверхность пруда. Дикие утки барахтались в мутной воде и чистили перья, совершенно не обращая внимания на галдящую толпу на берегу. На глади воды плавало множество лепестков сакуры, будто окутывая пруд нежно-розовым покрывалом. Хинами была настолько сосредоточена зрелищем, что не с первого раза услышала вопрос:       — Тебе холодно?       — Что?       — Холодно?       — Нет, — растянув губы в смущённой полуулыбке, ответила она. — Вовсе нет. — Хинами накрыла его руку своей и переплела пальцы в замок.       У Аято взмокли ладони от волнения, ему стало неловко от мысли, что Хинами может почувствовать это.       Из-за ветра лепестки цветков осыпались с ветвей и кружились медленно в воздухе, падая на траву и в воду. Аято впервые за долгое время ощутил умиротворение. И это чувство было вызвано не только любованием природой... Безмятежность, исходящая от Хинами, передалась и ему через соприкасающиеся пальцы.       Она прижалась к нему боком, потеревшись щекой, положила голову ему на плечо и полушёпотом произнесла:       — Это похоже на настоящее свидание.       — Ещё чего! — выпалил Аято с некоторой робостью, которая нападала на него в людных местах и рядом с Хинами.       Она тихо засмеялась. Шею щекотали её волосы. Аято осторожно наклонил голову чуть ниже, старательно избегая прикосновений, и вдохнул её аромат, прикрыв веки от наслаждения. От Хинами пахло цветочным парфюмом. Раньше от неё исходил запах крови, перемешанный с пóтом, сигаретным дымом, если долгое время проводила с Наки, а сейчас — запахом цветов.       — Думаю привести сюда детей завтра и почитать им что-нибудь, — сообщила она, повернувшись лицом к Аято и задев его подбородок.       Его пульс участился от её близости, от тёплой, мягкой улыбки, что подобна солнечному свету, пробивающемуся сквозь сгустки черноты его души. Аято резко отстранился и отвернулся, замкнувшись в себе, стал смотреть на пожилую пару. Хинами поддела пальцем край рукава его толстовки, проникла внутрь, погладила открывшийся участок кожи. Задрала ткань вверх, оголяя руку, изучая лёгкими прикосновениями выпуклые вены.       — Я и забыла о ханами. Мама обещала однажды отвести меня в парк... Столько времени с тех пор прошло... — в её голосе слышалась тоска. — Спасибо тебе, Аято-кун.       Аято, так и не повернувшись к ней, кивнул.       Цветущие деревья сакуры — мишура да и только, скрывающая город, что трещит по швам. Где-то там, далеко, за пределами парка, сражались миротворцы. Реки крови проливались, смешивались с грязью и лужами токийских дорог, стекали в канализационные решётки.       Он свободной рукой нервно сорвал травинку и покрутил её между пальцами. Умиротворение разрушили воспоминания: яркий свет Кокурии, слепящий глаза, полный надежды взгляд Хинами, когда он её обнаружил, радость и облегчение при виде неё живой, не раненой, непомерная благодарность Канеки Кену, разрывающая грудь, истошный крик Хинами, когда его ранили. Хрупкая лишь на первый взгляд Хинами стремглав ринулась на его защиту.       Было ли это милосердие? Привязанность? Нечто больше привязанности? А была ли у них дружба?       Из оцепенения собственных мыслей его вырвала Хинами, резко поднявшаяся с коврика и разминающая спину. Налетевший сильный порыв ветра задрал плиссированную юбку, Аято вскользь увидел худые девичьи ляжки. Хинами ахнула, в смятении схватилась обеими руками за край юбки, прижала лёгкую ткань к ногам.       — Ты...       — Я ничего не видел, — поспешил заверить Аято, поднимаясь вслед за ней.       Румянец залил её щеки, она поспешно отвела взгляд и свернула коврик, укладывая его в раскрытую сумку.       — Ты не против, если на обратном пути мы зайдём в книжный магазин? — смущённая, торопливо спросила она.       — Не против, — ответил он, облизывая пересохшие губы и наблюдая, как весенний ветер спутывает волосы Хинами.