***
Она проснулась совершенно одетой и даже не задумалась об этом. Викторию удивило другое – цветы. Они были повсюду вокруг нее, они благоухали сильнее любых духов, и от их запаха на глаза наворачивались слезы. Промокнув глаза кружевным платком, Виктория огляделась по сторонам и увидела, что за роскошными кустами роз и орхидей, точно лед, блестят идеально прозрачные стекла. Без сомнений, она оказалась в оранжерее. И это место было хорошо знакомо ей. Точно так же, как и человек, которого Виктория увидела прямо перед собой. Лорд Уильям Мельбурн совсем не изменился с их последней встречи, словно само время отреклось и отступилось от него. Виктория сделала глубокий вдох, пытаясь подобрать подходящие слова, но ей не пришлось делать это первой. Мельбурн заговорил сам. - Мне очень жаль, мэм. Хрипловатый голос звучал совсем так, как раньше, и это – даже больше, чем сами слова – заставило Викторию вздрогнуть. - Мне тоже, - отозвалась она после долгого молчания, инстинктивно делая шаг вперед. От запаха цветов у королевы сильно кружилась голова, но она не позволила себе опереться на плечо человека, который больше не мог быть ее опорой. Виктория скомкала в руках платок и перевела взгляд на ближайший к ней цветущий куст. - Ваши орхидеи все так же необыкновенны, - с мягкой, но вымученной светской улыбкой произнесла она (к счастью, самообладание постепенно возвращалось – или ей просто хотелось в это верить). - Здесь ничего не изменяется, мэм, - кивнул мужчина, сохраняя все то же печальное спокойствие. - А я? – голос Виктории дрогнул и стеклянно зазвенел. – Я сильно изменилась? Вопреки ожиданиям, Мельбурн покачал головой. - И вы все та же, мэм. Хоть и стали чуточку постарше. Его губы дрогнули в улыбке, и Виктория тихо рассмеялась, вспоминая, как много изящных любезностей она слышала в первые годы своего правления, и как они забавляли ее тогда. Смех эхом отразился от стеклянных стен – и сошел на нет, как только воспоминание о реальности вернулось к ней с удвоенной яркостью. Тогда Виктория позволила себе еще одну слабость: рассказать все. Она говорила долго, торопливо и сбивчиво, говорила о себе и о детях, и о «механическом» Альберте тоже, на какое-то время превратившись в девочку, горько перебирающую свои бесчисленные обиды на взрослых. Мельбурн слушал, не перебивая, и по его глазам Виктория понимала, что ему и так все это хорошо известно – Бог знает, откуда, но известно. Когда слова наконец иссякли, королева почувствовала невероятное облегчение. Она тихо выдохнула и разжала пальцы, уронив свой платок на дорожку. Мельбурн легко наклонился и подобрал его, чтобы вернуть владелице. - Вы можете оставить его себе, - сказала Виктория порывисто и неожиданно для самой себя добавила: - И я тоже хочу остаться. - Вы не можете, мэм, - откликнулся мужчина все с тем же видимым спокойствием. – И вы не должны. Виктория молча кивнула и взяла в руки платок – так, будто речь шла только о нем. - Несомненно, это нелегкое испытание, - мягко произнес Мельбурн, глядя куда-то поверх ее головы, - Но я смею надеяться, что вы справитесь с ним, не утратив своего достоинства и всего того, что я так долго ценил в вас. Он перевел взгляд на ее растерянное лицо и добавил чуть тише: - Каждый из нас несет свою ношу, мэм. И иногда все, что мы можем – это нести ее достойно до самого конца. - Кажется, я вас понимаю, - Виктория горько улыбнулась и подумала о том, что есть еще один мужчина, который всегда прав – только правоту свою он преподносит несколько иначе. - Наверное, мне стоит уйти, - сказала она, собравшись с духом. Чем дольше королева вдыхала одурманивающие запахи, тем меньше в ней оставалось решимости и твердости. Мельбурн ответил ей кивком и какими-то словами – должно быть, ужасно важными. Как жаль, что Виктория не смогла их расслышать...***
Она проснулась на рассвете, в своей собственной отдельной спальне, и ее глаза были сухи, хотя рука машинально нащупала на подушке платок. - Каждый из нас несет свою ношу, - сказала королева вслух, глядя, как за окном розовеет небо. Через несколько минут вокруг Виктории уже хлопотала камеристка. Она, конечно же, не почувствовала, что в воздухе спальни тонким призраком витал легкий запах цветущих орхидей.