Unconditionally

Трое молодых людей вышли на улицу, поднимая воротники черных пальто. Высокие, стройные, как на подбор, они притягивали взгляды проходящих мимо женщин, сами того не желая. Они даже не замечали этих томных взглядов, бросаемых в их сторону. Может, все это потому, что они никого не искали, а может, потому, что были слишком уставшими, чтобы отвечать на эти взгляды. Какое-то расстояние они прошли молча, каждый погрузившись в свои мысли. - Может, выпьем по бокалу пива в пабе? - прервал молчание Пол. - Ну если только по одному бокалу, - протянул Адам, словно нехотя. Дешевая уловка - он всегда соглашался, но любил набить себе цену, делая вид, что колеблется. Остальные музыканты прекрасно это знали, но всегда подыгрывали ему, делая вид, что очень ценят его "одолжение". Нет, это не было лестью или чем-то подобным, ведь они постоянно в чем-то уступали друг другу. Пусть сейчас они подыгрывают Адаму, зато завтра Адам, возможно, подыграет им в чем-то другом. Наверное это называется дружба. В любом случае, они достаточно хорошо сработались за эти годы, чтобы понимать друг друга без слов. - Идите без меня. Мне надо зайти к Эмме в больницу, - сказал Лаэл, натягивая кожаные перчатки. - Как она? - у Адама всегда загорались глаза, когда он слышал о Эмме, беременной подруге Лаэла. Она была уже на последнем месяце и все с волнением ожидали пополнения в семье гитариста. - О, она в предвкушении, - ответил Лаэл, пряча руки в карманы, - только и говорит о детской одежде, колясках и прочей мелочи. Не представляю, что будет, когда Ричи родится. По-моему, у него уже сейчас больше одежды и вещей, чем у меня. Мужчины улыбнулись при звуке этого имени. Лаэл и Эмма решили назвать своего сына в честь Ричарда, тенора, который одно время выступал вместе с Hurts. На самом деле, так решил Лаэл, а Эмма просто не стала спорить. Почти не стала, если уж говорить откровенно. - Что же, передавай ей привет, - немного разочарованно протянул Пол. - Но помни, друг мой. когда родится Ричи у тебя будет еще меньше времени на то, чтобы отдохнуть с нами. Лаэл вытянул руку, чтобы остановить проезжающий мимо кэб. - Не устраивай трагедии. На гастролях наши посиделки будут проходить с их обычной пышностью. А то и с большей, смотря как пойдет, - он улыбнулся, сел на переднее сидение остановившейся машины, и помахал друзьям: - До встречи! - Да-да, пока! - они кивнули ему в ответ. Но как только машина завернула за угол, улыбка исчезла с лица Лаэла. Знали бы они, как он бесконечно устал. Устал метаться между работой и Эммой, устал притворяться. Ни Адам, ни Пол, ни Тео не знали, что на самом деле происходило в жизни Лаэла. Для них, сторонних наблюдателей, у него была прекрасная жизнь: любимая работа, очаровательная девушка, носящая под сердцем его ребенка, сына, которого он научит всему, что умеет. Через пару месяцев после рождения Ричарда они поженятся и будут жить маленькой и дружной семьей. Действительно, со стороны все выглядело вполне радужно, но изнутри... Все было абсолютно не так. Восемь месяцев назад их с Эммой отношения зашли в тупик. Она ревновала к каждому фонарному столбу, закатывала истерики, вышвыривала его вещи из окна, прятала его мобильный телефон и ключи. Когда это стало невыносимо. Лаэл сказал, что больше не может это терпеть, что им нужно расстаться. Эмма посмотрела ему тогда прямо в глаза и абсолютно спокойно сказала: "Ты не уйдешь". Затем улыбнулась и протянула ему тест на беременность. Казалось, она специально носила его с собой, чтобы применить в нужный момент. У Лаэла тогда все похолодело внутри. Как? Этого не могло быть. Просто не могло случиться, они же предохранялись, Эмма пила таблетки. И тут он понял: она спланировала это, она сделала это специально. Но дороги назад нет, он скоро станет отцом, он поможет Эмме воспитать его, будет присылать деньги, помогать, чем может, он будет приезжать на выходные. Все с той же улыбкой Эмма выслушала его рассуждения и произнесла: "Если ты уйдешь, я сделаю аборт. Я убью нашего ребенка". Она знала, знала, что после того, как мать Лаэла сделала аборт, когда он так мечтал о братике или сестричке, он не приемлет аборт. Она знала, что он не допустит этого. И он не допустил. С тех пор он не прикасался к Эмме. На людях они по-прежнему идеальная пара, но Лаэл чувствовал, как ненависть к этой женщине разъедает его изнутри, но она носит его ребенка, малыша Ричи, которого он уже любит больше жизни. И пока эти двое находятся в одном теле, он буквально сходит с ума от противоречивости своих чувств. Музыкант сделал глубокий вдох. Водитель, пожилой пакистанец, заметив настроение своего пассажира, предпочел молчать, лишь изредка бросая косые взгляды в его сторону. Лаэл был благодарен ему за это и по приезду оставил ему довольно большие чаевые, на что пакистанец благодарно кивнул и негромко и с сильным акцентом сказал: - А знаете, жизнь слишком сложная и многогранная штука, чтобы быть огорчать нас. Она другая. Она прекрасна и, поверьте старику, у вас все будет хорошо. Голдберг усмехнулся и пожал плечами: - Возможно. - Знаешь, 12 декабря 1971 года я потерял отца, жену и пятерых детей, всех тех, кто были дороги мне в этом мире. С тех пор прошло очень много времени, но не прошло и ночи, чтобы они мне не снились. Думаешь, у меня нет повода ненавидеть жизнь? - старик выдержал паузу, - но я до сих пор считаю, что жизнь слишком многогранна, чтобы смотреть на нее с одной, темной стороны. Ты слишком молод, чтобы понять это, но оглянись, жизнь прекрасна. Просто оглянись. С этими словами он уехал. Лаэл поежился, слегка покачал головой и вошел в здание больницы. Палата Эммы находилась на третьем этаже. Пытаясь оттянуть неприятную встречу, гитарист решил подняться пешком по служебной лестнице, вместо того, чтобы использовать лифт для посетителей. Между вторым и третьим этажом он заметил сидящую на подоконнике молодую женщину. Она читала книгу, положив ее на свой огромный живот. Услышав шаги, она подняла глаза и прищурилась. - Прошу вас не говорите медсестрам, что видели меня здесь. Они не оставляют меня в покое ни на минуту, а мне так нужно побыть в одиночестве. Не скажете? - Хорошо, - Лаэл пожал плечами и продолжил свой путь наверх, но перед самыми дверями в отделение он обернулся. Женщина уже снова успела погрузиться в чтение, ее темные прямые волосы едва касались страниц книги, и она то и дело убирала их за спину, но уже спустя мгновение они возвращались на прежнее место. Она немного хмурилась, но потом внезапно охнула и положила руку на живот. - Ну же, Герда, не балуйся. Мамочке нужно немного спокойствия, хорошо? Она снова взялась за чтение, но уже начала поглаживать живот, читая вполголоса. Это было трогательно, так... по-настоящему. Это подняло настроение мужчине и в отделение он вошел с улыбкой на лице, первой искренней улыбкой за много дней.