Тайное место

      Румпельштильцхен не собирался браться за обучение Эммы. За сутки, проведённые в безуспешных попытках снять магический блок, оставленный принцессой, он успел мысленно составить план действий, в котором она играла ведущую роль. Он не сомневался: Эмме удастся уломать упрямого старика, бывшего ни много ни мало учеником самого Мерлина, дать хотя бы несколько уроков. В любом случае это пошло бы ей на пользу. И ещё она смогла бы подобраться к «шляпе» Мерлина, что уже пошло бы на пользу ему. В конце концов Румпель не затевал ничего дурного: шляпа была нужна ему, чтобы избавиться от проклятия Тёмного. Потому что, если он хотя бы не попытается… Румпель не хотел даже предполагать, что произойдёт в случае такого "если". Хотя особого секрета в этом не было. Бей не скрывал, что тяготится обществом отца, и Румпель с горечью осознавал, что рано или поздно сын вовсе откажется иметь с ним какие-либо дела. И больше всего Румпельштильцхен боялся, что сам даст к этому повод. Тьма, которую он столь щедро обрушивал на головы врагов, когда сражался за своего сына в Неверлэнде, тьма, что дремала где-то в глубинах души, пока они с Беем скрывались от Питера Пена в одном довольно скудном на магию мире, вновь заявляла на него свои права. С каждым днём добровольного затворничества в Темном замке, с каждой бессонной ночью, он чувствовал, как нарастает в нём уже знакомое раздражение, обычно предшествовавшее взрыву. Пока слухи о возвращении Темного не успели разнестись по королевствам Зачарованного Леса, посетителей в замке было немного. Но способность слышать отчаявшиеся души никуда не делась, и проклятие требовало платы за могущество. Так что Румпельштильцхен решился на то, что когда-то пугало его до ужаса: стать слабым смертным снова. Лишь так он мог надеяться на то, что Бейлфаер найдет для него место в своей новой, взрослой жизни. Румпель не ждал слишком многого. Но ему хотелось видеться с ним хотя бы пару раз в месяц, быть уверенным в том, что сын попросит его о помощи, если она ему понадобится, доверит внуков, когда они появятся. И простит в конце концов ту его давнюю слабость. Ради этого стоило рискнуть. За полтора века в обличии Тёмного Румпель успел скопить достаточно магических артефактов, зелий, знаний и банального золота, столь высоко ценящегося во всех мирах. Так что, даже лишившись могущества, он бы сохранил сколько-то способов защитить сына и уже не стал бы беспомощным и беззащитным.       Осталось найти способ, не предполагавший переселения в другие миры. И как выяснилось, этот способ всё же существовал, пусть Голубая фея почему-то о нём не упомянула. Шляпа Мерлина. Волшебный сосуд, в котором можно запереть тьму.       Но Эмма своим внезапным упрямством спутала все карты. Румпель сначала растерялся, потом разозлился, а после задумался: принцесса могла оказаться права, знаками судьбы пренебрегать нельзя.       И тогда он прибег к средству, которое ненавидел: к пророческому дару. Образы заполнили его сознание, текли через него, точно вода, переливаясь, деформируясь, исчезая и появляясь вновь. Эм-ма. Эмма смотрела на него широко раскрытыми глазами, но она спала. Спал её магический потенциал. Сама она ещё не проснулась и была лишь бледной тенью себя настоящей. Он не мог угадать, какой она станет. Она была тайной, неподвластной ни его знанию людей, ни пророческому дару.       Тогда он мысленно подошёл к ближайшей развилке её судьбы. Что будет, если она не станет учиться вовсе? Впрочем, Румпелю не было нужды прибегать к своему дару, чтобы понять, что последствия могут оказаться весьма плачевными. А что если он настоит на том, чтобы она пошла к ученику Мерлина? Румпеля закружило в калейдоскопе быстро сменяющихся картинок и вдруг словно швырнуло в то будущее, которое ожидало его на этом пути: чья-то рука касалась его лба с лаской, на которую он не мог отозваться. Он лежал на чём-то твёрдом, не в силах ни пошевелиться, ни даже приподнять веки. Усилием воли он продвинулся дальше в будущее. Та же мерцающая темнота под веками, только ложе стало мягче. До его слуха доносились чьи-то голоса, кто-то звал его по имени, но ни осознать, кто это, ни ответить он не мог. Румпель прислушался к собственным ощущениям: ни магии, ни присутствия Тёмного не чувствовалось. Но любые попытки двинуть хотя бы пальцем не приносили никаких результатов. Его собственное тело стало его тюрьмой.       Румпель резко вышел из транса, опасаясь увязнуть в этом видении. Слишком реалистичном. Хорошо, что он опирался на ствол дерева, а то вряд ли смог бы устоять на ногах, придавленный неслучившимся ещё будущим. О, он позаботится, чтобы оно никогда не случилось, мысленно подбадривает он себя, прежде чем нырнуть обратно в транс: что если Эмма будет проходить выучку у фей? Румпеля стремительно утягивает ещё в один водоворот, и он вздрагивает от медного привкуса на губах… Принцесса сжимает в руках меч и смотрит на него с холодной яростью, которую так сложно заподозрить в нынешней Эмме. Он пытается позволить этому потоку отнести его дальше в будущее. Но этого почему-то не происходит. Дальше нет ничего: ни образов, ни течения времени, только тьма.       Румпеля окатывает липкий ужас, и он возвращается к развилке уже полностью опустошённый и почти убеждённый в том, что какую бы тайну ни хранила в себе эта странная принцесса, ему лично она не сулит ничего хорошего. Румпель снова поддаётся потоку, но он уже слишком устал и не видит уже почти ничего, сплошные слепые пятна. Он хочет повнимательнее разглядеть хотя бы один их совместный урок, но безуспешно: картинки мелькают слишком быстро, не успевая отпечатываться в сознании. Наконец он попадает в летний день, чуть более прохладный, чем сегодняшний. Он идёт по лесу, опираясь на крепкую дубовую трость, и на его руках нет и следа чешуи. Эмма, одетая в белое просторное платье, немного неуместное для таких прогулок, идёт рядом с ним. И Бей, его мальчик, тоже поблизости. Бей говорит что-то, и Румпель не может расслышать слов, только смех Эммы. А потом Бей подхватывает Эмму на руки, и она шутливо вырывается и, обернувшись к Румпелю, призносит: «Папа»… И что-то ещё. Он пытается вслушаться в эти слова, но не может. Его вышвыривает в реальность, и он обнаруживает себя стоящим под раскидистым вязом.       Эмма смотрит на него чуть встревоженно, и она так похожа на ту Эмму из его видения, что он не сразу улавливает разницу. Этой, нынешней Эмме, чего-то не хватает. "Счастья, — отмечает он про себя. — Счастья". А вслух говорит:       — Я буду тебя учить. — И выставляет условия, потому что без них никак. Даже судьбе не стоит слишком доверяться.