Nothing happens twice

      Забавно как один выбор, одно простое решение может в корне изменить жизнь. Живёшь обычной жизнью, радуешься простым вещам, но однажды совсем в неподходящий момент ты делаешь не тот выбор, поворачиваешь не в ту сторону, говоришь не те слова и все рушиться как карточный домик. Всего один выбор, и ты больше ничего не можешь сделать или изменить.       Мы все уверены, что поступаем правильно, что выбранный нами путь приведет нас туда, где мы хотели бы быть, но однажды зимним промозглым вечером мы просыпаемся с отрезвляющим осознанием наших ошибок и пониманием, что мы давно сбились с пути. Со мной такое происходит постоянно, но это мой очередной выбор: помнить и день за днем вспоминать о том, что именно привело меня в ту точку, в которой я сейчас есть.       Жить в получасе езды от дворца — равносильно жить в тени прошлого, день за днем напоминая себе о своих ошибках, о той жизни, которую я могла бы иметь, но по своей же глупости и потеряла. Я могла бы быть на месте Крис, могла бы воспитывать во дворце своих детей, быть заботливой женой и сносной королевой, по крайней мере я старалась бы. Столько всего что я могла бы сделать и кем могла бы быть, но это только пустые грезы, возможности которых я сама себя лишила. Скажете это мазохизм? Издевательство над собой? Нет, скорее напоминание о том, что все на свете имеет свою цену: как приятную, так и не совсем.       — Иден, — позвала я дочь, замершую у витрины антикварного магазина на Роуз-Плейс. Она с восхищением смотрела на мольберт: красивый из кованного железа с витиеватым узором, и гораздо удобнее старого, повидавшего виды, который принадлежал отцу. Он был дорог как память, но я должна признать, для работы он годился мало. Иден нужен был новый, но стоил он дорого, а во время очередного обострения непрекращающегося конфликта с королевством Свендвей, уроки музыки были далеко не так популярны, как прежде. Мы не могли позволить себе сейчас лишние траты, пусть это и сделало бы моего ребенка счастливым.       Талант Иден показался еще в раннем детстве. Не скажу, что она была гениальна буквально с пеленок, но в ней уже тогда чувствовалась тонкая творческая натура. Выбери она своим увлечением музыку было проще, я могла бы помочь ей с этим, но она потянулась к краскам и тут приходилось прибегать к помощи Мэй, она была единственным художником в нашей семье и учителем, которого я могла себе позволить, не отдавая как минимум половину заработанных денег.       Папа бы гордился своей внучкой, она напоминала мне его своей неуемной верой в людей и жаждой жизни. В ней было столько всего, что можно было бы открыть миру, но я боялась, что сама не смогу дать ей всего, чего она заслуживает.       — Может… — неуверенно начала Иден, все еще смотря на витрину. Мы обсуждали с ней это не первый раз, но ее желание было сильнее, чем она хотела бы показывать, а мое сожаление еще больше. Я хотела бы дать ей больше, чем могла позволить, но приходилось выбрать: дарить ей больше заботы, или больше вещей, но совсем не видеть ее, и я не могла жертвовать своим ребенком ради лишней бумажки с изображением короля, не могла позволить вырасти ей без меня.       — Не в этот раз, милая, — она пожала плечами и поникла, смиряясь, отступая и делая упрямый шаг ко мне. Она не любила признавать поражение, это она взяла от меня и ее упорство иногда переходило разумные пределы, но она была хорошей дочерью и понимала, что капризы тут неуместны и я не покупаю то, чего она так хочет вовсе не потому, что не хочу, а потому, что нет возможности.       Жить в столице было дорого, как и в любых других больших городах, но здесь по крайней мере еще осталась работа, и оставалась возможность дать своему ребенку хоть что-то, кроме крыши над головой и еды. Мама, как и Кенна, не раз предлагали обратится за помощью к Максону, он — отец, мог бы и помочь своей дочери, но в отличии от родных я не считала, что он был чем-то мне обязан.       С начала и до конца это был мой выбор, и я не жалела ни о чем. У каждого своя дорога и свой путь по жизни, у Максона — Иллеа и семья, у меня — Иден. Нет ничего, за что я могла бы его упрекнуть.       Я посмотрела на дочь, сменившую не свойственную ей покорность, на обнадеживающую улыбку, она родилась с удивительной способностью во всем видеть хорошее, даже когда его нет. Я не понимала, как это у нее получалось, она видела мир другим: ярче, добрее, красочнее и мне хотелось хотя бы раз взглянуть на него (на мир) ее глазами.       Не знаю, когда я стала настолько прагматичной: когда я уезжала из дворца с тяжелым сердцем и камнем в душе от осознания суровой действительности и краха своих надежд; когда погиб муж, которого я едва успела узнать за непродолжительный брак или, когда, оставшись одной с маленьким ребенком на руках я поняла, что помощи мне было ждать неоткуда и нужно было засучивать рукава и работать, тут уже не до сказок в принцев и принцесс.       Мама с Джаредом и Мэй и Кенна с семьей хоть и перебрались к столице поближе и могли помогать, не были той опорой, в которой мы нуждались с маленькой дочкой, а значит нужно было становиться ею самой, быстро взрослея и беря на себя ответственность, к которой я оказалась не готовой.       — Скоро Рождество, солдаты вернутся домой, и я уверена, учеников у тебя прибавится, да и па… принц что-то обязательно придумает, — Иден замялась на упоминании Максона и поспешно оглянулась.       Она все еще верила, что кому-то было до нас дело, двух странных прохожих, которые не спешили укрыться в тепле дома или может пекарне, или кафе, но возвращаться домой не хотелось обеим. Иден казалось, что раз она знала о том, кем приходилась принцу и королю, то об этом легко может догадаться каждый прохожий.       На деле мы были просто песчинками в большом океане и о которых без особой надобности и не вспомнят. Нет, я не стала пессимистом и уж точно не потеряла веру в людей, просто сняла розовые очки и поняла, что люди не видят дальше своего носа, не слышат больше, чем хотят того.       Закончился отбор, и я стала просто «той, которую не выбрал принц», первое время жалели, после поспешного брака осуждали, так как не могли понять, как я могла так легко забыть принца, а спустя еще пару месяцев обо мне забыли и вспоминали по особым случаям. Они бы до сих пор перемывали мне косточки судача за нашими спинами, если бы не удалось убедить всех, что Иден родилась слабой и недоношенной и никак не смогла бы быть ребенком принца.       Люди любили обсуждать чужую жизнь, пересказывая сплетни по сотни раз, пока они не надоедали. Я хотела оградить своего ребенка от этого, и я рада, что у меня это получилось, хоть и не так просто, как мне казалось.       Америка Сингер была той, которая интересовала окружения из-за не сложившейся истории с принцем, этакой бедняжкой, которую все хотели пожалеть, Америка Браун стала простой заурядной личностью, которая не стоила внимания массы, чему я была очень даже довольна.       Рождество было только через месяц, но город уже начали украшать сейчас, на глазах преображая изысканные и не очень улочки в что-то сказочное, неуловимо напоминающего о чуде и волшебстве, которого так мало было в обычной повседневной жизни.       Школу Иден временно закрыли, многих учителей призвали на фронт, а женщины сами изъявили желание помочь посильным трудом, желая, как можно быстрее закончить этот никому не нужный конфликт с соседями и Новой Азией и вернуться к нормальной жизни, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как брать дочь с собой и заниматься ее обучением, пока все это безумие не закончится.       — У нашего принца много прекрасных идей, но не думаю, что ему позволят их реализовать, — помню как была категорично настроена в этом вопросе, считая Максона таким же как отец, но узнав его как человека, поняла, что он будет прекрасным королем, при условии, что нынешний король будет мертв, иначе он никогда не позволит сыну сделать хоть что-то правильно.       — Король не любит перемен, он не хочет делать жизнь людей лучше, — Иден была еще ребенком, но даже дети видели, что происходит вокруг и прекрасно понимали сложившуюся ситуацию, но это не закончится, пока того не захочет король, а этого не будет еще долгое время.       — А это, леди, уже не тема разговоров на улице, — ожесточение конфликта с бывшими друзьями Иллеа позволило королю ужесточить законы внутри государства, к примеру, за неосмотрительное сказанное слово в сторону короля можно было неплохо получить. Даже без этого я не хотела привлекать к нам лишнее внимание.       Почему же тогда я не осталась в Каролине? Во-первых, все та же работа, во-вторых, самый лучший способ что-то спрятать — положить его на виду у всех. Любой человек дважды подумает, прежде чем подозревать меня в нарушении закона. Никто в здравом уме не станет прятать королевского бастарда в шаговой доступности от дворца. Это рискованно, даже безумно, но при этом защищало нас с дочерью от тех, кто мог усомниться в том, что Генри Браун был отцом моего ребенка, рожденного всего лишь на десятый месяц после окончания отбора.       Работа на сегодня была окончена, двадцать минут назад за нами закрылась дверь дома последнего клиента на сегодня и весь вечер был только в нашем распоряжении. Домой идти не было никакого желания, но и выбор развлечений у нас был невелик: кино или музей, но прямо перед нами расположилась новая картинная галерея, детище фонда нашей принцессы.       Там было полно народу, и очевидно слишком душно и не комфортно, но как только дочь обратила внимание на то, где мы сейчас остановились, я знала, что ни в какое другое место мы сегодня не пойдем. И я совсем не была против, до отбора я была Пятеркой, я умела ценить искусство, да и дважды отказывать дочери не хотелось, но оставалась всего одна проблема: Шривы.       Так как галерея была под покровительством Крис, кто-то из венценосной семейки обязательно должен был присутствовать на открытии и мог быть кто угодно и была вероятность, что они все еще там.       — Они уже ушли, — Иден смотрела на меня умоляющим взглядом. Она прекрасно знала мое условие: никогда не пересекаться с королевской семьей. Не то, чтобы у нас было много поводов или причин для этого, но оказаться с ними в одном помещении было строжайшим табу. Лишь на улице и то только так, чтобы не было ни единого шанса быть замеченными.       Опасалась ли я Максона? Нет, он бы ничего не сделал, ни чужому, ни тем более своему ребенку, а вот за его отца я сильно переживала. Когда я задумывалась над тем, что сделал бы король Кларксон, если бы узнал кем ему приходится Иден, в жилах застывала кровь и мне ещё больше хотелось оградить ее от коронованных родственничков.       — Мы не можем рисковать. Мы говорили об этом, — у Иден была естественная тяга к отцу, которого у нее никогда не было, но о котором она знала и видела с регулярной периодичностью в СМИ.       Лет до семи я рассказывала ей сказки об отце, который живёт слишком далеко и не может вернутся, но в одну зимнюю, особенно морозную ночь, когда я никак не могла согреть своего ребенка из-за сильной экономии в стране даже на тепло в домах, я поняла, что больше не могу предавать ее.       Она была слишком беззащитной, чтобы продолжать ей врать, и мне нужно было отвлечь ее от того, что в доме было довольно прохладно и спасали только трое одеял, под которым мы с ней пытались спрятаться. Тогда я и поняла, что она должна знать об отце, даже если это была не совсем та правда, которую она хотела бы услышать.       Генри мог бы стать для нее хорошим отцом, отличным примером, но он слишком рано умер. Очередная бессмысленная смерть из-за неуёмных амбиций короля Кларксона и потерянный шанс для нас с дочкой обрести настоящую семью.       Как бы я не старалась восполнить отсутствие отца, девочке очень нехватало мужского внимание, и эта нехватка иногда была настолько сильной, что шла в разрез любой логике и притупляла осторожность.       — Их там уже точно нет. Сейчас уже пять, открытие было в час дня, что им делать в галерее четыре часа? — я посмотрела на причудливые сооружения галереи и пыталась предугадать ждёт ли нас там что-то опасное, но вполне возможно Иден права, королевской семье нечего быть там так долго, они же не обязаны провести весь день в галерее, только потому, что присутствовали на ее открытии, — Мы ненадолго. Я только взгляну на картины…       Я позволила себе понадеяться, что мы сможем с легкостью затеряться в толпе, если возникнет такая необходимость, как делали это не в первый и я уверена не в последний раз.       Галерея и правда была замечательной: просторно и светлой с множеством стеклянных стен и легкой небрежностью в планировке пространства. Все за исключением картин и пола было прозрачным, не отвлекая внимания от произведений искусства, очень необычное, но отличное решение.       — Каждую неделю они планируют выставлять новые работы неизвестных художников, — сняв шапку Иден даже не подумала о том, чтобы оставить одежду внизу в вестибюле, а влекомая нетерпением сразу же прошла внутрь, рассматривая работы, расставленные повсюду, — А затем будут продавать с аукциона и заполнять стенды новыми работами.       Она была поглощена ими, а я, идя следом, постоянно осматривалась по сторонам, ища тех, кого уже не должно быть здесь. Странное предчувствие, которое еще никогда не подводило меня, и приобретённая после рождения Иден осторожность подсказывали мне, что что-то должно произойти, что я зря привела сюда дочь.       Нам стоило пойти домой и не рисковать. Не то, чтобы Иден была сильно похожей на своего отца, наоборот, мне повезло, и она унаследовала мою внешность за исключением карих глаз Максона. Никто сразу и не заподозрит в ней его дочь, но я не хотела даже допускать вероятности, чтобы кто-то решил копнуть глубже и узнал правду.       — Если бы я только… — Иден мечтательно посмотрела на пустующее место на стенде, и я попыталась заткнуть в себе гиперопекающую мать и просто наслаждаться временем рядом с дочерью.       Она рисовала прекрасно, найдя свой неповторимый стиль и ее работы, те, которые мы продали, уходили быстро, но в большинстве случаев я отговаривала ее от подобного. Ее время еще придет, а пока она должна быть ребенком, наслаждаться тем, что любит, а не думать сколько ее творчество может принести денег. Из нас двоих матерью была я, и о нас должна думать тоже я.       — Однажды твои картины будут не только в этой галерее, — подбодрила я ее, приобнимая, когда мы обе остановились у красивого морского пейзажа, но всему свое время. Иден родилась Тройкой с талантом Пятерки и мне не хотелось, чтобы когда-то ее увлечение превратилось для нее всего лишь в способ заработать деньги. Все у нее будет, но тогда, когда она сама этого захочет и на ее условиях. Другого я бы для нее не хотела, — У тебя талант, милая. Вопрос времени, когда это оценит мир, но твои картины совершенно точно будут висеть здесь.       — Иден Браун — открытие года, — рассмеялась дочь, будто вещая табличку на стенд под картину, которая могла бы здесь быть, — мне нравиться.       — Мне тоже, — улыбнулась я и мы пошли дальше.       Зал был разделен на несколько секций и людей было слишком много, становилось душно и не комфортно. Пройдясь еще немного мы решили зайти сюда в другой день и лучше посмотреть все, так как из-за большого скопления людей сделать сейчас это было просто невозможно.       Дочь отошла в поисках воды, а я старалась не смотреть по сторонам, возобновляя панические поиски тех, кто мог разрушить нашу и так тяжело построенную размеренную жизнь. Я хотела быть просто матерью простой девочки, а не вот это все, но сложно было с собой что-то поделать. Иногда мне все еще снились кошмары, в которых меня забирали дочь и обвиняли в том, что я забрала ребенка у Короны. Это было нелепо, но при этом я продолжала бояться, предпочитая оставаться на виду в Анджелесе.       Прошло несколько минут, а Иден все не возвращалась, и я начала беспокоится, я осматривалась вокруг, высматривая задержавшуюся дочь, но среди толпы ее не было видно. Я хотела побыстрее найти ее и выйти на улицу. Тут стало слишком душно, не было чем дышать. Могли бы лучше позаботится о вентиляции. Я расслабила шарф, в надежде, что станет легче. Это и правда помогло, но лишь совсем немного.       Иден нигде не было видно. Где ж она ищет воду? Официанты стояли по углам. Так было целесообразнее, чем ходить с подносом между большого количества посетителей. До каждого из них было непросто пробраться, но она должна была возвращаться.       — Иден Браун, — услышала я ее голос за спиной. Она кому-то представлялась и смутное подозрение, как навязчивая паранойя, заставило мгновенно обернутся и проверить. В этот раз я оказалась права. В шаге от нашей дочери стоял Максон, со смешанными чувствами смотря на нее. Интересно, кого он видел перед собой: просто девочку, с рыжими волосами, призрак из прошлого или может кого-то, кто слишком сильном напоминал ему человека, которого он предпочел бы больше не видеть? На миг мне показалось, что я вижу в его взгляде тоску и сердце пропустило два удара, но затем она сменилась всего лишь растерянностью.       Я заставила себя успокоится, перестать трястись как осиновый лист и утешила саму себя тем, что Иден совсем на него не похожа. У Максона нет причин подозревать, что она — его ребенок. А глаза… у многих в Иллеа карие глаза, у Генри они тоже были карими, темнее, чем у Максона и Иден, но карими же.       — Максон Шрив, — рассеянно представился он, продолжая смотреть на нее. Именно этого я и боялась все последние годы, именно того, что пути моей дочери и ее отца однажды пересекутся. И сейчас мне приходилось беспомощно наблюдать за тем, как Судьба наставляет дуло револьвера прямо в сердце. Воздуха в лёгких стало ещё меньше. Я хотела вздохнуть, но не получалось, будто из комнаты выкачали весь кислород, но окружающие вроде бы не испытывали похожих проблем, — Ты…       — Иден, — перебил не только собиравшуюся что-то ответить Иден, но и замявшегося Максона, непонятно откуда взявшийся Аспен, — не знал, что вы придете. Где мама?       — Она где-то здесь. Не могу найти ее, — она осмотрелась и снова не увидела меня, я была частично скрыта стендом. Как бы я не хотела избежать этой встречи, мне нужно было забрать свою дочь.       — Иден, — окликнула я, делая пару шагов к ней, и она наконец заметила меня (как и все присутствующие) и только она из всех троих улыбнулась. Аспен нахмурился, переведя взгляд с меня на Максона, но промолчал. Он прекрасно знал, как я не хочу, чтобы о дочери узнал принц. Она была только моим ребенком, и я хотела, чтобы так оставалось всегда.       Максон повернулся ко мне и в его взгляде я могла увидеть и понять многое. В нем мелькнуло узнавание, растерянность, удивление, а затем все это сменилось равнодушием.       А чего, собственно я ожидала? Я все еще любила его, именно поэтому смотрела все Вести, чтобы увидеть его, приходила на уличные мероприятия и из толпы наблюдала за ним, но у него была своя семья. Он вычеркнул меня из своей жизни в тот самый день, и заполнил место в своем сердце своей женой, в то время как я долгие годы не могла его забыть и начать свою собственную жизнь. У меня не получалось оставить его позади без робкой надежды «Может, однажды…», и чтобы я не делала, как ни старалась, я продолжала ждать его, зная, что это бессмысленно. И вот он, передо мной, как никогда чуждой и далекий.       Я не знала, какой будет наша новая встреча, я вообще надеялась, что этого никогда не произойдет, но сейчас мы были всего лишь двумя незнакомцами, не более того. Он был все еще очень красивым, но теперь стал таким чужим и недосягаемым. Он больше не был моим принцем, он стал ее наследником престола.       — Америка, — обратился ко мне Максон, больше ничего не говоря.        Не уверена, что он был рад меня видеть. А мне и не следовало ожидать ничего другого: мы расстались не очень хорошо и, если бы он хотел, он нашел бы меня, а значит я в его глазах ничуть не лучше любого преступника. — Максон, — ответила я ему в тон, но потом решила, что это все же грубо с моей стороны, смягчилась. Мы же просто чужие друг другу люди, — Ваше Высочество, как поживают Ваша жена и дети?