(Не) страшно

— Но если я безвестно кану — Короткий свет луча дневного, — Но если я безвестно кану За звездный пояс, в млечный дым? — Я за тебя молиться стану, Чтоб не забыл пути земного, Я за тебя молиться стану, Чтоб ты вернулся невредим.

— Гермиона! — Уизли кинулся к ней, и девушка рвано выдохнула, крепко обнимая парня. Руки привычно сцепились в замочек за его спиной, и она зажмурилась, пытаясь сохранить в памяти этот момент до всех его печальных мелочей: запах мармеладных конфет, неизменно исходящий от Фреда, блеск его огненно-рыжих волос, следы от двух слезинок, упавших с ее щек на фиолетовый несуразный пиджак юноши. Полчаса. До полуночи оставалось полчаса, это было все то время, которое на раздумья дал Волан-де-Морт. Не больше и не меньше, через тридцать минут начнется наступление Пожирателей Смерти и больше не будет возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, не опасаясь за жизнь близких. Все смешалось: приказы преподавателей, организующих эвакуацию учеников с места будущей битвы, гомон школьников, нарочито бодрые распределения обязанностей среди волшебников, планирующих остаться и сражаться за Хогвартс, за весь магический мир. Всеобщее волнение повисло в воздухе, казалось, что к нему можно было прикоснуться, оно холодило кожу каким-то первобытным страхом, и от него что-то тяжело ворочалось в животе. Гермиона чувствовала, как плохое предчувствие ядовитой змеей обвило ее талию, и это пугало ее, хотя был ли в этом замке хоть кто-то, кого не пугало ближайшее будущее? Мимо пробежал Рон, напоследок обернувшийся и подмигнувший ей, — девушка поняла, что он все-таки собрался в Тайную комнату один, хотя буквально десять минут назад они планировали пойти вместе. Оставалось лишь мысленно поблагодарить друга и проводить его полным надежды взглядом («пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть у него получится туда проникнуть!»). Братья Уизли не показывали страх, все хорохорились, храбрились друг перед другом и остальными, пытались шутить невпопад. В сознании скользнула мысль о вечно серьезном Перси: все так же он собран и самоуверен или тоже скрывает волнение за другими эмоциями? Джордж стоял рядом с Артуром, оба смеялись над чем-то, хотя Гермиона понимала, что нервы на пределе у всех. Никто просто не хотел оставаться в тишине и заполнял ее тем, чем только мог. — Я боюсь, — услышала она над ухом. Отстранилась немного, глядя в серьезное лицо Фреда, которое видела без улыбки лишь два раза за все время знакомства с юношей. Память услужливо подкинула момент, когда Джорджа ранили Пожиратели во время операции по вывозу Гарри из дома Дурслей и его брат-близнец просто мигом побледнел, узнав об этом. Все они тогда выпили оборотное зелье, приняли облик Поттера и гнали на метлах по ночному Лондону, пытаясь запутать врагов и добраться до дома Уизли. И сейчас, глядя на него, Гермиона понимала, что больше она уж точно не хотела видеть эти глаза без присущей им смешинки, спрятавшиеся ямочки, дрожащие губы. Всем, кто находился в Хогвартсе, сейчас было страшно, но помрачневший Фред всем своим видом причинял ей боль. Вцепившись в лацканы его странного пиджака (будучи честной с самой собой, она мысленно признала, что ему идет), Грейнджер привстала на цыпочки, поцеловала парня в губы, пытаясь своими прикосновениями убрать эту несвойственную юноше маску с его лица. Когда парень, слегка наклонившись, прислонился своим лбом к ее, оба ощутили повисшее в воздухе невысказанное «Мне тоже». — Гарри пошел искать крестраж, — начала она говорить будничным тоном, чтобы не нагнетать обстановку. Ей казалось, что она сейчас разыгрывает спектакль, в который должны были поверить все, кто имеет к нему какое-нибудь отношение, — Он сказал, что с этим он справится, хотя я не представляю, как он найдет Диадему в этом огромном замке. Фред прикрыл глаза, внимательно слушая, гладя ее по талии кончиками пальцев. — Рон придумал еще один способ уничтожения крестражей. Вернее, вспомнил. Он собирается пробраться в Тайную комнату и лишить скелет Василиска пары зубов. — Малыш Рон умеет думать? — усмехнулся Фред. Гермиона скрыла вздох облегчения, поняв, что ненадолго, но увела его мысли от напрягающей темы. Попыталась шутливо ткнуть его в бок (собственные движения казались наигранными, прокрученными в замедленной съемке), но юноша схватил ее ладонь, поднося к губам и целуя костяшки. Мурашки пробежали по ее коже, и она испытала сожаление от того, что они сейчас посреди Большого зала во время страшной войны и не могут получить никакого удовольствия. «Мне страшно-страшно-страшно, Господи, мне так страшно», — скользнуло снова в ее мыслях, когда она, не отводя взгляда от его глаз, так же устремленных на нее, потянулась за еще одним поцелуем. Отпускать его не хотелось, оставалось всего десять минут (почему так быстро летит время?!), и Фреду пора было на позицию, а ей — искать друзей и тоже готовиться к битве. Но она все еще сжимала в ладонях ткань его пиджака, он гладил ее по спине, и сейчас, вот прямо сейчас, нельзя было друг друга отпускать. В горле появился комок горькой безысходности, когда Фред попытался мягко ее отстранить — его звал отец, — но Гермиона просто не могла разжать пальцы и оторваться от его лица. Целовала губы, щеки, веки, лоб, подбородок, сохраняя-сохраняя-сохраняя все в памяти, ловя каждый выдох, мысленно шептала молитвы. Она не была верующей, как ее родители, просто война не предполагала никаких иных заклятий, сохраняющих душу и спасающих тело, поэтому приходилось просить Бога, Вселенную, Магию, да кого, черт возьми, угодно, о том, чтобы возлюбленный остался жив. — Гермиона, — мягко окликнул ее знакомый голос, — Сейчас не время… Так внезапно появившегося Гарри хотелось послать куда подальше, но девушка понимала, что права на это она не имеет, и время действительно подступало, медлить было нельзя. Фред, наконец, отцепил ее руки от своей одежды, сжал в своих ладонях: — Все будет хорошо. Я тебе когда-нибудь врал? —  успокаивающе проговорил он, хотя у самого внутри ураган крошил ребра, улыбнулся тепло и ярко, клюнул напоследок в нос, — Я люблю тебя. Провожая взглядом удаляющуюся фигуру, Гермиона не могла выдавить из себя ни слова, глотала призрачные слезы, пока подсознание дико вопило «Мне страшно, мне так страшно!», и кусала губы. Фред же ей действительно ни разу не врал, значит, все действительно будет хорошо, ведь так? Ответное признание так и не было высказано, но она мысленно пообещала себе, что сделает это позже, когда они вновь встретятся, а в этом девушка уже не сомневалась. — Гермиона… — повторил Гарри, подходя ближе и касаясь ее плеча. Грейнджер повернулась к нему, находя во взгляде друга так необходимую ей сейчас поддержку, и это было глотком свежего воздуха — знать, что ты в своей тоске не один, что есть те, кто понимает тебя и может подбодрить всем своим видом. — Пойдем, я готова, — улыбнулась она, вернув самообладание и направилась вслед за Поттером, рассказывающим про то, где можно найти Диадему Кандиды Когтевран. Как оказалось, он выяснил, как она была утеряна, как ее получил Реддл, как он же вернул ее в Хогвартс, найдя место, где все спрятано. А дальше все смешалось. Рушился Хогвартс как карточный домик, линия из домино, сверкали лучи заклятий, вырывающиеся из палочек, лопались стены, лестницы крошились под ногами. Они втроем (Рон поймал их на выходе из Большого зала) бежали к Выручай-комнате, стараясь не обращать внимания на крики, грохот и вспышки света. Цель была одна — найти Диадему, уничтожить ее. И тогда останется только Нагайна. Гермиона ловила происходящее отдельными фрагментами: поиск комнаты, появление Малфоя, Крэбба и Гойла, развязавшаяся бойня. Механически выкидывала заклятия, попадая, кстати, точно в цель, — годы тренировок и зубрежки не проплачешь так запросто. Но ее рассеянный взгляд выдавал ее полную рассредоточенность, и очнуться от тяжелых мыслей («Мне страшно!») она смогла, когда Крэбб вызвал Адское пламя. Отвлекаться было уже нельзя, пришлось бежать дальше от языков огня, настигающих с большой скоростью. Грейнджер уже чувствовала жар у себя на шее. В другой момент она бы залюбовалось пламенем, но оно словно живое гналось за ними с целью их уничтожить, и именно это заставляло ее передвигать ногами быстрее, игнорировать крики улепетывающего Крэбба, которые, впрочем, вскоре затихли, и искать пути отступления. — Что делать? — крикнула она друзьям. Гарри на бегу подхватил две метлы и кинул одну Рону, вскоре они взмыли над потоками пламени и устремились к выходу, пока очередной приступ альтруизма не заставил Поттера вернуться за Малфоем и Гойлом. Последний вырубился от оглушающего заклятья, и Драко тащил его на себе. Было понятно, что Гарри не сможет ухватить обоих, а слизеринец не был в состоянии помогать: страх сковал его разум. Рон кинулся другу на выручку, вместе с девушкой они подхватили грузное тело Гойла, и в считанные секунды все оказались за дверями Выручай комнаты. Не успев сбавить скорость, они врезались в стену и попадали с метел, но опасность была позади, Диадема раскололась в руках Гарри, и только Малфой словно в забытьи повторял имя погибшего Крэбба. Гермиона с усилием поднялась, подходя ближе к друзьям, и неким мрачным торжеством взглянула на Драко, который изначально хотел их остановить. Но несмотря на появившееся чувство превосходство, она испытала жалость к этому человеку. — Осталась змея… — пробормотала она, отвлекаясь от Малфоя и глядя на развалившийся крестраж, но внезапно раздался грохот и мысли ее были прерваны криками. В проходе появились отбивающиеся от Пожирателей Перси и Фред, и ее сердце защемило, когда она услышала веселый смех Уизли. Парни действовали слаженно, несмотря на то, что близнецы обычно шутили над старшим братом и не всегда разделяли его убеждения. Так, когда Перси стал работать на Министерство, Фред просто-напросто не понял и не принял этого, что вызвало серьезные разногласия в семье. Но сейчас несколько секунд гриффиндорка завороженно следила за действиями братьев: это был опасный танец смерти. Чистокровных волшебников всегда выделяла какая-то особая манера держаться во время сражения, может, это было сильное чувство собственного достоинства, передающаяся с кровью новым поколениям, может, тот факт, что боевому искусству многие учились с детства. Неожиданно прогремел взрыв. Волной их снова отбросило в стену, и Гермиону оглушило. Зазвенело в ушах, в глазах стало темно, что-то теплое заструилось по лбу, вероятно, от сильного удара кусок камня прилетел ей по макушке. Но когда она немного оклемалась, то уже дикий душераздирающий крик заставил ее вздрогнуть, и тогда, несмотря на слабость во всем теле, она подскочила, инстинктивно кидаясь к месту, где в последний раз видела Фреда. К горлу подкатила тошнота, когда она увидела его, лежащего на развороченном камне, который когда-то был полом. Перси стоял перед братом на коленях, и его била крупная дрожь, но кричать он перестал, лишь рвано глотал воздух, пытаясь отдышаться. Рон, казалось, вовсе не понял происходящего, невидяще смотрел на Фреда, не в силах двинуться с места. Навязчивая мысль, до этого каждую секунду с начала битвы звеневшая колоколом в голове Гермионы, сейчас исчезла, оставив после себя пустоту. Девушка прокашлялась, пятясь назад, повернула за угол, и ее вывернуло на ступени. В сознании было пусто, но руки потряхивало, а на лице не было ни единой эмоции. Только вспомнилось, что ответное «люблю тебя» она так и не произнесла, потерявшись в своих «мне страшно», заплутав в ветках коридоров, она так и не смогла сказать самое важное. Но и эта мысль, едва всколыхнув сознание, исчезла куда-то, скрылась за завесой тумана, пепла, летящего с бойни, потерялась в пыли разрушенных стен. Утерев рот, она, пошатываясь и придерживаясь за стены, направилась туда, где вовсю гремел бой. Больше не было желания куда-то бежать, был долг, ставший принципом. Не осталось времени почувствовать боль, зачатки которой оплетали ее сердце колючими ростками. Было не страшно. Было все равно.

С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них, — И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! Когда уходите на миг!