Первая голова

      Ледяное январское утро выдуло последние крохи тепла из поношенного пальто Валентина Миро. Истинный цвет шерсти потерялся за угольной пылью, сажей и ворохом заплат. Деревянные башмаки нещадно натирали синие от холода стопы, но сбавить шагу было нельзя — впереди вышагивала фигура тестя. Важная, с небольшим брюшком, но сутулая. Одежда месье Гая Сансона тоже была поношенной, но не так сильно, как у зятя. Главный парижский палач может себе позволить тепло одеться в лютые морозы.       Ранее утро над столицей Франции пахло свежим хлебом, кислым вином и нечистотами. Гай поднял зятя на заре и ни слова не говоря, потащил на выход из квартирки, занимаемой семейством Миро. Дочь месье Сансона — Аннет, отошла в мир иной, оставив молодому супругу горе и трёх детей. Может, его бедная жена и не скончалась бы от родильной горячки, не будь она в девичестве Сансон. Династия палачей, вот уже сто пятьдесят девять лет обслуживающая французскую корону. Монарх может даровать помилование обречённому на казнь, но не может дать прав палачу.       — Скорее! — подгоняет мужчину старик, довольно бодро перепрыгивая через застывшие лужицы из рвоты и дерьма. Конечно, у него-то на ногах растоптанные сапоги на овчине…       Здание главного суда выросло перед мужчинами из зловонного дыма внезапно. Белённые стены, забранные сверкающим стеклом тёмные окна, три ступени, ведущие внутрь особняка. Валентин стёр заскорузлой ладонью выступивший на бледном лбу испарину.       Не так уж трудно догадаться, зачем он здесь — старик Гай не обрадовал этот мир наследниками по мужской линии, четыре из пяти дочерей были выданы за таких же палачей, как и он, им не выехать за пределы своих городов без письменного разрешения, а головы рубить надо сейчас. Младшая — любимица Аннет, нашла мужа на стороне и привела в семью. Что ж, пора мальчишке поработать на благо приютивших его людей до тех пор, пока истинный Сансон не подрастёт.       — Чего застыл? Идём! — окрикнул Валентина Гай и исчез в тёмном дверном проёме.       Миро покорно последовал за тестем.       Скрипели половицы, Валентин боялся потерять в темноте широкую фигуру Гая. И на краткий миг потерял, когда старик скрылся за углом. Заставлять ждать — кощунство и тонкая полоска жёлтого света из-под двери подсказала мужчине, куда идти. Миро нерешительно толкнул дверь и оказался под прицелом двух пар глаз: тестя и главного судьи, подписывающего приговоры осужденным.       — Вот мой зять, месье де’Мийо, — Гай источал недовольство, глядя на встрёпанного Миро. — Господь не дал наследников мужского пола, так примите на службу мужа моей покойной дочери.       Жёлтые глаза аристократа пробежались по худой фигуре Валентина.       — Удержит ли он топор? — с сомнением в голосе протянул судья.       — Парень жилистый, вы не смотрите на худобу! — затараторил Гай, опасаясь услышать отказ. — Дрова колет — ух! Щепа летит в разные стороны, только успевай беречь глаза!       Скептицизма в глазах господина де’Мийо меньше не стало, но разве есть у него выбор? Привести приговор в исполнение требуется сегодня же! В противном случае, на плахе окажется он сам.       — Что ж, — бросив на Миро ещё один взгляд, вельможа поставил размашистую подпись на документе. — Поздравляю, месье Миро, теперь вы — главный парижский палач.       — Благодарю, — тихо выдохнул Валентин, зная, что сегодня перешёл черту, проведённую им в день свадьбы с Аннет. Теперь-то он точно отверженный всеми, а ведь кровь ещё не окропила его руки.       — Сегодня в полдень, — сообщил судья, выйдя из-за стола. — Я надеюсь на вас, месье Миро. Франция надеется на вас.       Валентина обдало ароматом дорогого парфюма — Эмери де’Мийо был выше Валентина на целую голову. А может, дело в каблуках. Светлые завитые волосы блестели в свете свеч, и не решаясь поднять глаз, новоявленный палач смотрел на золотистые пряди.       — Я не подведу, господин судья, — поклонился Миро.       — Чудесно, — щелчок пальцами словно вывел мужчину из транса. Тяжесть реальности упала на худые плечи и придавила к натёртым воском половицам.       Казалось, до полудня бездна времени, но не тут-то было. Валентин то погружался в мысли о детях, то принимался клясть себя последними словами. Стало страшно от собственных дум — «Не надо было женить на Аннет», — крамола, от которой сжалось сердце. «Зато, теперь у тебя появятся деньги», — прибавил внутренний голос, которого иначе как Бесом Миро не называл.       — Поешь, а то свалишься на эшафоте на потеху отребью, — Гай всунул в руки тестя горячую буханку.       — На земле окажется, — Валентин сглотнул голодную слюну.       — Ешь! — приказал Сансон. — Относись к этому проще. Никто на плахе не оказывается просто так. Они — враги короля. Считай, что оказываешь Его величеству услугу, делаешь мир лучше. Славный новогодний подарок, мальчик — работу получил.       Горячий мякиш обжигает язык и тёплым комком опускается в пустой желудок. На площади собирается народ. Гуляки со шлюхами; приличные горожане; белошвейки, отстукивающие башмачками по занесённой снегом брусчатке. Солнце скользит по лицам собравшихся и Валентин видит общее на всех выражение нетерпения. Людям хочется зрелищ! Они будут рукоплескать палачу, а после даже не поздороваются и будут плевать в след.       Миро чувствует себя голым пред толпой, железные кольца ножниц, выпростанные из дырявого кармана, проедают холодом до кости. Человеческое море расходится в стороны, освобождая проход для повозки. Это не роскошная карета с вензелями в позолоте, а простой, сколоченный из широких досок короб на колёсах, быть может, немного шире телеги.       Валентину сперва кажется, что его присутствие здесь лишнее — вот же кровь! Нет, то алые волосы, роскошным плащом покрывающие женщину до бедра. Измятое платье, изрешечённое пустыми гнёздами, в которых раньше сидели драгоценные камни. Разве что, золотое шитьё, потрёпанное, осталось на месте. Оно тускло сияет, но умудряется слепить мужчину.       Проигнорировав руку извозчика, она изящно становится на промозглую землю и каблучки шёлковых туфель бодро застучали по эшафоту. Палач не может отвести глаз — и это его первая голова? В спину аловолосой раздаётся улюлюканье, похабщина и прочие мерзости, но её это вовсе не волнует, словно площадь пуста. А Валентин не может отвести глаз от алого шёлка волос. Словно ощутив на себе взгляд, приговорённая резко повернулась в его сторону, словно сделала изящное танцевальное па. Взметнулись вверх яркие пряди.       — Я в вашем распоряжении, месье, — коралловые губы шепчут сладковато-хрипло и Миро невольно отшатывается, опасаясь прикосновения огненных змей, но собрав волю в кулак, подходит к женщине. Натужно и недовольно заскрипели проржавевшие лезвия ножниц.       На площадь упала тишина, хоть руби её заместо головы осужденной на смерть. Рыжий шёлк крупными локонами опадает на скрипучую древесину, оголяет лебединую шею, украшенную ниткой крупного идеально-круглого жемчуга. Такое сокровище, оказывается, было скрыто простоволосьем.       — Нет-нет, колье останется со мной! — возражает незнакомка, верно истолковав вопросительный взгляд Миро.       Она, вопреки ожиданиям, не потеряла красоты вместе с остриженными волосами, напротив, Валентину кажется, что красивее женщины он не видел. Где-то в стороне раздаётся голос судьи де’Мийо, зачитывающий приговор, а палач жалеет, что не услышал имени, может, потом у Гая спросит. А вот и он — вкладывает в руки топор.       Она, зная, что производит неизгладимое впечатление, изящно опускается на колени, раскинув подол платья подобно хвосту экзотической птицы. Выемка под шею кажется великой и Валентин не может не поразиться разительному контрасту меж белой кожей и потемневшей от времени и крови плахи.       — Руби! — кричит шёпотом Гай и блестит на январском солнце сталь.       Брызжет жемчужное крошево, катятся уцелевшие бусины по доскам, к краю эшафота бегут белошвейки, сноровисто расталкивают впереди стоящих, косолапо бегут в первый ряд. Перламутровые шарики скрываются в исколотые иглами ладони, колышется людское море, все хотят унести с места казни что-нибудь ценное. Чьи-то руки тянутся к подолу платья стынущего трупа — ткань расшита золотой лентой, за такую можно неплохо выручить. Появляются жандармы — они теснят люд, но слишком поздно — затрещала давно не стираная ткань и кусок парчи скрылся за пазухой чьего-то пальто.       Миро посмотрел под ноги и вздрогнул — её тёмные глаза смеются, вместо отрезанных волос тянутся в стороны алые лучи крови. Они обнимают ноги Валентина, впитываются в дерево башмаков. Он унесёт с эшафота частичку её — кровь и жемчужное крошево на пальто.