к р а с н ы й

Суо сразу замечает этот взгляд, которым на нее он никогда не смотрел. Он примерно такой же как, когда они разговаривали про Инь, но сейчас, когда она сидит прямо перед Суо, а Хэй смотрит только на нее, внутри у девочки все сжимается, скручивается, трещит и еще чего-то непонятное. Настолько непонятно, что хочется грызть ладони и утопиться. Мао говорит, что Инь стала снова такой какой она была до открытия Врат Ада. Мао говорит, что Инь такая же, как и всегда (и даже в его словах слышится что-то слишком хорошее). Суо видела ту Инь, видит эту Инь, видит между ними разницу, которая намного больше, чем огромная. Хэй говорит, что Инь никогда и не менялась, говорит, что все совершенные ужасные поступки совершала Идзанами, живущая в кукле. Суо чувствует легкое касание Июля к своим пальцам, чувствует тишину, давящую на плечи и тяжелый взгляд Хэя. Она не Инь, на нее он смотрит только так — неприязненно, как на что-то малонужное. Или и вовсе ненужное. Тогда зачем оставил рядом с собой? Мао спрыгивает с плеча и укладывается на коленях Инь. Для Суо это точка отсчета, момент, когда уже надо начинать считать сколько фальшивых звезд упало с неба, сколько раз перегорело, как лампочка, солнце и сколько раз будет доказано, что она никому не нужна, потому что Хэй смотрит на Инь, как на спасительное настоящее звездное (его любимое) небо. Суо спускает по спусковым крючкам в леденящее внутренности море, в замораживающую бездну синих глаз Хэя и пониманиет, что здесь она лишняя. Ее-то и в принципе существовать не должно. (Да, Сион?) Каждый раз думая об этом, горло будто стягивается жесткой веревкой и душит Душитдушитдушит. Воздуха не хватает ни на что. После всего, что пережила Суо внутри воздуха почти нет, зато есть глупая влюбленность (а может и вся стопроцентная любовь) к Хэю, которому она не интересна. Она же не_Инь. И это коверкает Суо до неузнаваемости. Это ломает ее, такую сильную и смелую. Это сжимает ей горло. Это сжимает ей запястья до боли. Проводит холодными руками по спине заставляет вздрагивать, приносит в жертву и говорит: расслабься. Ты всего лишь жертва этого мира, не парься так сильно. И тогда уже самой Суо хочется вцепиться себе в горло руками и раздирать кожу до крови. Не потому что это не справедливо — а это не справедливо, почему он влюбился в какую-то куклу, которая убила столько контракторов, почему выбрал бездушную куклу, которая уже два часа сидит на одном месте и только молчит? — из-за этой безысходности и своей никчемности. Хэй смог спасти Инь и весь мир, а она не смогла спасти ни брата, ни отца. Ни себя. Ты же контрактор, в твоих руках такая огромная сила, так почему же ты не смогла их спасти? Ей тоже это интересно, поэтому Суо хочется задыхаться, хочется тонуть, хочется уходить под воду, на самое дно и зарываться в песке. Утопиться. Захлебываться водой, наверное, приятно. И это кажется неправильным. Как она может столько всего чувствовать, она же контрактор. Копия, подделка, даже не кукла. Она же неправильная, так откуда же у нее чувства цветочками в лёгких заставляют медленно умирать. Хэй тоже контрактор, но он же тоже может чувствовать. Инь и Июль — куклы, и они тоже умеют чувствовать. Мир, кажется, перетерпел апокалипсис, сошел с ума, перестал существовать, вновь восстановился и стал как прежде, только с некоторыми изменениями в не_людях. Суо чувствует мерное дыхание Июля у себя на щеке, когда они спят на одном диване и укрываются одним маленьким пледом. Она чувствовала как внутри все замирает, как только взгляд падает на на Хэя, прижимающего к себе куклу, как будто боится ее вновь потерять, как будто, когда он проснется, то Инь исчезнет, рассыпется в миллион сверкающих на солнце осколков, уйдет, когда наступит тяжелое и буро-молочное завтра. Наверное, поэтому Суо чувствует сдавливающие кольцо грудь и царапающие звезды в горле. Наверное, поэтому у Суо так неприятно тянет в груди и замирает сердце (на самом деле — бешено стучит, но она не хочет признавать этот факт, потому что, если сердце остановится она сможет умереть, а это лучше, чем знать, что ты никому не нужен, особенно — тому человеку, который не оставляет ее сердце равнодушно и умеренно биться). Наверное, поэтому она вспоминает Ника и Таню, Сашу и остальных ребят, вспоминает летние каникулы и их общие моменты. Вспоминает, как на избитого Ника роем нападают жуки, как подстреленная Таня падает в бассейн с зеленой водой. Сердце тогда замирало от страха, съеживалось в маленький комочек и самовозгоралось. Удивительно, что несмотря на то, что Суо контрактор, она не сошла с ума, потому что это полное сумасшествие. Суо вспоминает то самое место, где были качели с облезшей краской, скамейки кое-как покрашенные в зеленый. Вспоминает свои разбитые коленки, валяющийся рядом велосипед, склонившихся над ней Таню и Ника и разочарование от того, что ее не взяли в театральную студию, в вокал она даже пробовать не хочет, а чтобы прийти к ребятам, которые увлекаются фотографиями, нужно иметь фотоаппарат, а ей его еще полгода ждать. И понимает, что очень вполне возможно, что это поддельное воспоминание, которое ей подарил Сион. Суо чувствует себя все такой же потерянной и распятой, когда Инь тянется к кружке на верхней полке и Хэй подает ее прямо кукле в руку. Суо он никогда не помогал. И только потом она узнает, что Инь слепа. Что вместо привычных тусклых зимних цветов, или яркого лета, или нежный розовый цвет цветущей сакуры, она видит непроглядную тьму, по которой пробирается на ощупь. От неловкости Суо хочется зарыться в землю, вот там, за тем огромным зданием, там один асфальт, который вряд ли в скором времени уберут, может поменяют, но есть вероятность, что найдут ее не скоро. Ей хотелось испариться, превратиться в воздух и пусть Хэй его вдохнет, Суо от этого немного легче, возможно, станет. Она никогда не учится на собственных ошибках, хотя совершает их каждый день по сто раз. Ей страшно, и холодно, и душно, но она выходит на улицу, кутаясь в тонкую курточку, достает ружье, хотя стрелять не собирается, потому что выстрел создаст много громкого и ненужного шума, и подарит новую порцию оплеух от Хэя. Она садится на холодную землю и в предрассветной дымке света смотрит на оружие в руках. Изучает каждую царапинку, такие, кстати обычным девушкам не подходят. Но Суо к обычным себя не причисляет, скорее к неправильным. Она не обращает внимание на скрипучую за ее спиной дверь, достает из кармана кусок желтой бумаги и пытается сложить из него журавлика, если не получиться, то сложит кораблик, или самолетик, на крайняк. Ружье лежит рядом. Суо вздрагивает, когда плечо больно сжимают грубые пальцы и резким движением разворачивают к себе. — Ты что творишь? — шипит Хэй. В груди становится слишком тесно, слишком жарко, слишком слишком. Так же слишком, как у Хэя глаза горят в полутемноте синим цветом от негодования. — Спрячь ружье и не смей стрелять. Он сильнее сдавливает плечо, и Суо понимает, что там будут цвести синяки. Для него она всего лишь девчонка, на которой можно вымещать всю злость, которая только для этого и существует, чтобы ее били за то, что она совершила ошибку. — С Инь бы ты так не поступил, — шепчет Суо, — Ты ей ничего не сделал даже когда она убила столько контракторов. И ты ничего ей не сделаешь! Даже поцарапать ее не сможешь! Потому что... — она срывается и уже сил не хватает закончить предложение, сил не хватает, чтобы продолжать смотреть на Хэя, сдерживать себя и сдерживать душащие слезы. — Суо, – резко перебивает Хэй, – Замолчи. Он садится рядом с ней (Суо хочется зацепиться пальцами за его куртку, как Инь), обнимает за плечи и притягивает к себе. У нее мысли какие-то сумбурные, путающиеся, потому что теряется и не понимает ничего. – Ты не Инь, – говорит Хэй, – и не должна быть ей. Суо хочется ударить его, потому что в поддержку вообще не умеет. От двух предложений лучше не становится. От двух недель и усталого мрачного утра (сегодняшнего) становится только гадко, внутри все вниз тянет и только рука Хэя ее сейчас удерживает. Суо молчит, безмятежный мир, погрязший в войне бесчувственных (не)людей, накрывает ей глаза и сжимает холодные ладони. Дыши, Суо. Она вспоминает момент, когда они проникли во врата, когда Хэй обнимал ее, говорил не сдаваться и жить. Когда ярко-синие небо давило на грудную клетку, сигаретным пеплом оседало на нее забытое солнце, склеенное и обмотанное изолентой, хранящейся в шкафчике отца. Как тогда перед глазами пыльная завеса чужих желаний спасти мир и всего самого дорого (Хэй справился только с двумя пунктами, Суо полностью провалилась. У Суо еще есть шанс, но кажется, что еще одного она не выдержит). Кавитация внутри, антиутопия в сиреневых, бездушных глазах. – Ты не Инь и никогда ею не будешь, – Суо сжимает рукава его куртки, – ты лучше, ты — Суо. – Хэй, замолчи. Земля переворачивается три раза, пока руки дрожат, время течет песком по стеклу назад, возвращается липкая музыка с сухим смыслом в словах или вовсе бессмысленная, в ушах барабаны трещат, рвутся ее нервы и Суо снова не чувствует себя. Розовый рассвет капает в ближайшую лужу бриллиантами. В просвете фальшивого неба виднеется что-то бьющее набатом, пронизывающее свистящими пулями и Суо совершенно не понимает, что этот сгнивший мир (Хэй хочет его расцвета или цветения) хочет ей сказать. Хэй обещает возобновить тренировки. Хэй говорит зайти домой, согреться и выпить чаю с оставшимся печеньем, если Июль и Мао его еще не съели вчера вечером. Суо кажется, что еще не весь мир бросил ее, а Хэю еще не совсем плевать. Небо снова затягивается в сплошное полотно фальшивых звезд и негреющего солнца.