Чертоги Казад-Дума

Ниар знала правила игры. Ей были знакомы основные доктрины нечестной войны. Она могла справиться с многосложными стратегическими задачами. Но на деле старшая Миас никогда не сталкивалась с силами Валинора. Когда разразилась Война Гнева, Мелькор старался не вмешивать детей в разрастающийся конфликт – Владыка подозревал, что наследники его не выстоят боя против бравых воинов Амана. Мудрый, вдумчивый и невозмутимый, он пожертвовал своей землей и воинством своим ради спасения детей Дор-Даэделота. Он отдал свою душу во власть Илуватара и сгинул навеки. Но его наследие продолжало жить. Никто из посланных в Арду Валар не подозревал, какие на самом деле цели преследовал Мелькор, стремительно сдавая свои позиции врагам. Легкие победы, приписанные воинству Ангбанда в самом начале войны, таковыми вовсе не были. Поэтапные битвы в глазах Мелькора являлись просто косточками домино – стоило дунуть лишь на одну, чтобы привести в жизнь сложный механизм причин и следствий. Теперь Саурон это понимал. И видел, как заветные черно-белые костяшки продолжают падать: годы летят, Эннорат в неведении спит, а за кулисами театра жизни кипят приготовления к последнему акту. «Уведи их из Белерианда, — так сказал Мелькор, разговаривая с Сауроном много после падения Гондолина. Примерно в тоже время до ангбандских шпионов дошел слух о прибытии Эарендила в Валинор. Подлец, судя по всему, обращался к старшим братьям за помощью. — Их не должно быть здесь, когда наши старые друзья пожалуют в гости. Никто из Валар не должен прознать об их существовании. Сильмариллы – лишь оболочка, сам понимаешь. Обман для несведущих. А я не хочу, чтобы кто-то разведал, в чем именно заключается ложь». «Но господин, — вопреки старой дружбе, Майрон старался говорить с Мелькором в уважительной форме. В те дни Владыка совсем скверно себя чувствовал. Усталый, надломленный и медленно теряющий силы, он устал бороться с безысходностью. — Вы же понимаете, что я не могу врать им. Они давно мне не ученики. Они мне друзья. Я не хочу ничего скрывать от них». «Сюда пожалуют не только эльфы Амана, Майрон, — Мелькор был мрачен и серьезен. Медленно шагающий по верхнему атриуму, он глядел вниз, любуясь на своих сидящих в Ночном Саду детей. — После случившегося, сюда прибудут и Тулкас, и Аулэ, и все, кому забавы ради захочется поглядеть, что стало с нами. Они не должны добраться до моих детей, друг мой. Они – сердце и душа Белерианда. В них наша сила и наше будущее». Тогда Мелькор остановился и рукой указал вниз. Майрон послушно взглянул туда, куда предлагал поглядеть побратим. Взор Майа упал на Ниар – одетая в белое платье, девушка играла на флейте. Маленький паук с собаку размером весело танцевал под заданный ритм. Принцесса явно радовалась своим растущим умениям. Крохотные пальчики скользили по костяной трубе инструмента, принуждая воздух петь. «Я знаю, она дорога тебе, — Владыка, произнося эти слова, не спрашивал, не злился, а лишь грустно утверждал. — Множество раз видел, как ты смотришь на нее. Иногда с нежностью, иногда с гордостью, а иногда со злостью. Понять твои эмоции не сложно, уж поверь. Затруднительно любить что-то далекое, что-то недоступное. Однако, если тебе она дорога, уведи их подальше от Белерианда. Как можно скорее». «Зачем? — тогда Властелин Колец изумился. И не только внезапному откровению Мелькора. В шок Майрона повергла неожиданная осторожность друга. — Мы так долго добивались победы, так яро и мучительно отвоевывали цветущие земли. Что может остановить нас теперь? Тулкас? Смешно, но Талрис сумеет поставить его на лопатки одним щелчком пальцев. Не нужно так переживать за них. Они готовы». «К чему? — выпрямившись, Мелькор улыбнулся, и от улыбки той Майрона бросило в холод. Ему доводилось видеть подобное выражение лиц у поверженных противников. В глазах Владыки читалась сокрушенность. — К столкновению со своей судьбой? Быть воином и быть правителем – разные вещи. Не спорю – дети мои талантливы. Талрис сильнейший маг из мне известных. Анаэль давно переросла в искусстве целительства Эстэ. А Ниар, наконец, научилась понимать своих врагов. Но воевать с Аманом им еще рано. Чтобы победить в этой битве, не нужны ум и сила, а нужно храброе сердце. Мудрость, копимая веками. Воля, закаленная бесчисленными потерями. Они видели смерть, но они не лишались. Им есть за что бороться. Однако пока не понимают своего предназначения». «А я перестал понимать, о чем ты говоришь, — чувствуя, что Мелькор переступает недозволительную грань, Майрон зашипел. Тревога охватила Майа. Тревога растущая, рычащая, злобная. Она отвергала сантименты и тактичность. — К чему ты ведешь, Мелькор? К тому, что мы должны просто подчиниться воле милых друзей с Запада? Или что должны пригласить их на чай, смея надеяться убедить сохранить дружественный нейтралитет? Разрази меня гром, если ты действительно думаешь, что нужно отступить». «Они низвергнут меня, — голос друга наполнился свинцовой горечью. Глаза Мелькора потемнели. Высокий, статный, он в неясном ночном свете вдруг начал походить на старика. — Мне не хватит сил противостоять им всем сразу. А разве кто-то из вас готов сразиться с Вардой? Или Аулэ? Разве Ниар выдержит бой, хотя бы даже с Уинен? Сам скажи мне, как считаешь?» Майрон тогда никак не считал. Он помнил, какими сильными были старшие Майар. Он знал, на что они способны в гневе. Не хотелось этого признавать, но Миас действительно еще были слабы духом. До поры до времени в бою им помогали родные земли, а после битв их всегда ждал уютный замок Ангбанда. У пелорийской тройки был дом, и были защитники. Что могло случиться в случае, если ни дома, ни защитников у них вдруг не станет? «Рано или поздно ты окажешься перед выбором, Майрон, — не дождавшись ответа, Мелькор вновь заговорил. — И, вероятно, тебе придется делать его несколько раз. Многое переменится, не раз, и даже не два. Дети мои окрепнут, станут умнее, станут свирепее. Тебе придется наблюдать за тем, как их предпочтения каменеют, как в них растет самосознание, самоуважение. Будет сложно. Будет больно. Придется потерпеть. Возможно, Ниар никогда не ответит тебе взаимностью. Возможно, вы с Талрисом будете враждовать. Может случиться, что даже Анаэль возненавидит тебя. Но вопреки такой вероятности, обещай мне, что будешь их защищать. Обещай мне это, и я больше не начну подобного разговора». И он пообещал. Дал клятву своему лучшему другу и наставнику, что обязуется опекать Миас и помогать им до тех пор, пока существует мир. Когда наступил решающий момент, Майрон был вынужден опустить оружие и позволить Валар одержать верх над Дор-Даэделотом. Сильмариллы больше не освещали темноты севера. Стены укреплений рушились под грозными ударами. Полноводные реки иссыхали, тая от огненного дыхания войны. А сам Саурон бежал на восток – уводя от сражений Ниар, Талриса и Анаэль, он смирился с унижением и обманом. Цена за абсолютную свободу оказалась выше, чем предполагал Майа. Ниар, не ведавшая всего, усмотрела в подобном поведении измену. Удивительного в этом факте ничего не было: будь Саурон на месте ангбандской принцессы, сам не стал бы снисходить до пустословия и идеалистической полемики. Старшая Миас рассудила здраво. У Майрона был шанс объяснить ей причину побега из Ангбанда тогда, когда решался результат начатой войны. Но рыцарь Валинора поступил иначе. Уважая Мелькора, питая любовь и нежность к его детям, колдун не захотел открывать истины никому из Миас. Бравые защитники земель Белерианда не должны были винить себя во всех бедах, что постигли Мелькора. Они не должны были считать себя повинными в поражении Дор-Даэделота. Много лет прошло с тех пор, а раны на сердце все еще кровоточили. Каждый новый восход солнца приносил с собой одно из утерянных воспоминаний – вещи, которые Саурон предпочел бы навеки забыть, пробуждались в его рассудке и хозяйничали там. Мыслями постоянно возвращающийся к кровавому прошлому, Майа вновь и вновь убеждался – на пути к забвению он растерял самого себя. Раньше ему и в голову не пришло бы прятаться в тени, подобно трусоватому выродку. Он бы не стал юлить в разговоре с Ниар. Не стал бы отрекаться от прегрешений и героических подвигов. Теперь же, шагая вместе с орками к Мории, Саурон пребывал в легкой прострации. Он не замечал, как мили пустошей, зеленых равнин и каменных плоскогорий проносятся мимо. Казад-Дум приближался, горы уже виднелись на горизонте, а осознания реальности происходящего Майа все еще не ощущал. Будто погруженный в непроглядный туман сомнений и страха, Властелин Колец стремился поскорее встретиться с воинством Ниар. Для чего? Он не ведал. Но чутье упрямо твердило: «Вперед…» Взгляд древнего скользнул по поднятому черному стягу, что нес едущий на варге орк. Широкая полоса грязной ткани развевалась на ветру, поблескивая под солнечными лучами ярким золотым узором «Багрового Ока». Его личная роспись красовалась на флагах Мордора. Стяги Ангбанда украшал другой рисунок. Знак Сильмарилл – три воедино сплетенных круга, связанных невидимой цепью жизни. Майрон хмыкнул, воображая себе предстоящий бой с Миас. Интересно, поднимет ли Ниар к небесам кроваво-красное знамя Дор-Даэделота? Или же выступит вовсе без флагов? Почему-то ответ казался чародею очень даже очевидным. Белерианд должен был ожить. Даже если его новая жизнь могла начаться с изорванной тряпки на старом копье.

♦♦♦♦♦

Белерианд должен был ожить. Даже если его новая жизнь могла начаться с изорванной тряпки на старом копье. Даже если возрождение подразумевало под собой низость, вражду и постоянные кровопролития. Ниар готова была пойти на что угодно. Отказавшаяся от себя как от чего-то уникального, теперь девушка воспринимала собственную личность неотъемлемой частью потерянной родины. По жилам ангбандки текла кровь Белерианда. В ней сохранялась его сила и красота – дикая, суровая, безудержная. Она сама стала Дор-Даэделотом и в глазах ее отражались холодные огни далеких северных раздолий. «Мы отстроим Утумно, — проведя рукой по камню, Красная Колдунья сорвала с шершавой поверхности мох. Высохший лишай и тонкие стебли сорняков слезли с серой скальной плоти подобно уродливой маске. — Мы возродим нашу Империю, даже если для этого потребуется собственноручно убить каждого мятежника в Эннорате. Не останется больше тех, кто сможет противостоять нам. И если Валар возжелают вновь вступить в бой, мы примем их вызов». — Что это за узор такой? — Илийя, спешившись с камаргу Анаэль, рукой указала на изучаемый Ниар камень. Эльфийка, вооруженная легким луком, с искрящимся в глазах любопытством дожидалась ответа. — Это пограничный страж, — Красная Колдунья пальцем провела по вырезанному в камне рисунку. Три круга Сильмарилл, оплетенные тонкими линиями. — Такие раньше ставили слуги Мелькора в тех местах, где решались устраивать засады на своих врагов. В этом валуне хранится столько же магии, сколько бережет в себе Нэнья. Очарованный камень шепчет своим хозяевам о том, кто проходит мимо. — Откуда Вы столько знаете, диву даюсь, — Нанивиэль, все еще слишком наивная для интриг и шалостей, всецело доверяла Ниар. — Не думала, что слуги Моргота заходили так далеко на восток. А почему три круга? Глупо как-то. Ниар не ответила. Подняв голову, вслушалась в ровное дыхание Нанивиэль. Последняя повстречалась Красной Колдунье три дня назад в конюшне Ривенделла – пытающаяся тайком покинуть Имладрис, Илийя в первое утро зимы вознамерилась последовать за гномами. Только попрощавшись с новоиспеченными друзьями, она в слезах побежала собирать вещи. Храбрая, честолюбивая и благородная, бессмертная не мыслила спокойной жизни вдали от полюбившихся людей. Раздобыв лук и стрелы, Нанивиэль попыталась заполучить и коня. С Ниар они встретились не по случайности – общая цель свела девушек в конюшне. Поначалу Илийя сильно испугалась, но Миас сумела убедить бессмертную в чистоте собственных помыслов. Сговорившись помогать друг другу, отчаянные спутницы Торина Дубощита вспорхнули на спины своих жеребцов и умчались из Карнигула со скоростью ветра. Дорога вела их к Мории. — Это Сильмариллы, Нанивиэль, — Ниар хищно улыбнулась. Сокрытая в камне магия подпитывала тело Красной Колдуньи. — Думаю, ты знаешь, как они попали в Дор-Даэделот. Но тебе неведомо, что они являлись источником силы для тех, кто пытался защититься от армии Амана. Свет, сокрытый в этих камнях, по сути своей сродни тому огню, что Эру Илуватар спрятал в самом сердце Эа. — Отголосок Первого Слова, — догадалась эльфийка. В ее голосе прозвенело восхищение. — Ага, понятно. Ладно, о Морготе, будь он неладен, можно поговорить и попозже. Зачем мы остановились тут? — Мне нужно передохнуть, — солгала Ниар, руками копошась в траве у валуна. Зная наверняка, что сестра постарается оставить весточку, чародейка выискивала среди густых зарослей серебряный треугольник наконечника стрелы. Вскоре пальцами старшая Миас уткнулась в холодный металлический предмет – заточенное лезвие оцарапало кожу. Крохотная капелька крови омыла старый снаряд. — А вот и ты… Не обращая внимания на Илийю, Ниар ухватилась покрепче за крепкое древко. Потянув на себя, вытащила стрелу из промерзшей земли. Тут же ощупала ее, силясь нашарить записку. Усилия оказались не напрасными – тонкий пергамент был обмотан прямо вокруг основания наконечника. Сгорая от нетерпения, ангбандка сорвала записку и откинула стрелу в сторону. Не имея возможности воспользоваться глазами в присутствии эльфийки, развернула бумажку и пробежалась пальцами по начертанным буквам. Едва различая чернильный узор, Ниар улыбнулась нежно и смиренно. Анаэль адресовала сестре добрые и успокаивающие слова. «Здравствуй, Ниар! Пишу тебе на Валарине, так как боюсь, что переписку нашу могут найти недоброжелатели. Сторожевой камень не даст смертным заметить стрелу, но по Средиземью путешествуют разные существа. Скажу сразу, нам с Талрисом известны твои беды – ждем скорой встречи, надеясь помочь и поддержать. Если ты торопишься, сверни сейчас на восток: дремучий кустарник скоро разойдется по сторонам и взору откроется тайная тропа, ведущая к малым дверям Баразинбара. Я открою Западные и Восточные врата Мории за три дня до прибытия Торина Дубощита. Казад-Дум останется открытым для всех, кто пожелает войти. Воспользуйся запасным входом, чтобы избежать встречи с гномьим Королем. Сердцем и душой, твоя Анаэль». — Это записка? — не в меру любознательная Илийя была тут как тут. Заглядывая Ниар за плечо, бессмертная пыталась разглядеть закорючки, выведенные твердой рукой на тонком пергаменте. — Язык мне не известен. Мне не дано прочитать то, что тут написано. Но на кхуздул не похоже. Как думаете, кому адресована записка? Она имеет какое-либо отношение к гномам? — Я не знаю, — вновь солгала Ниар, поднимаясь на ноги. Свернув полученное послание в три раза, спрятала его в карман изношенных брюк. Удобное эльфийское платье осталось в Ривенделле. Ангбандка не желала ничего брать у старших детей Илуватара. — Нам нужно торопиться. Свернем здесь – скорее окажемся у подножия гор. — Не думаю, что это хорошая идея, — Нанивиэль сомневалась. Подойдя к белому камаргу, погладила лошадку по морде. — Да и к чему, собственно, спешка? У нас есть кони, а у наших храбрых друзей нет ничего, кроме собственных ног и тяжелой поклажи. — Лучше оказаться на нужном месте раньше, — пояснила Ниар, оправляя повязку на глазах. Порядком уставшая от вечных церемоний, Красная Колдунья желала поскорее избавиться от надоевшей компании. Убивать Илийю, правда, ангбандская принцесса не торопилась. Эльфийка в дальнейшем могла оказаться полезной. «Я сумею подчинить ее разум себе, — мелькнула в голове коварная мысль. Едва улыбнувшись ей, чародейка опустила голову, раздумывая. — Могу лишить ее памяти, внушив ложные воспоминания, наградив бессмертную новой личностью. Неплохой способ решения проблем. Квенди перестанет задавать вопросы, а мне больше не придется притворяться. Только есть ли в подобном действе хоть какой-либо смысл?». Смысл был. Удобства ради, ангбандке стоило поступить грубо, нечестно. Играть по правилам – удел «доброй» стороны. Мир своевольно и бесцеремонно приписал Ниар роль монстра, чудовища, желающего истребить все самое светлое и самое хорошее во вселенной. В глазах правителей Эндора Миас являлась средоточием сил тьмы, апофеозом роста противоборствующей власти, единственно сохранившимся реликтом армии Дор-Даэделота. Благо, никто из Айнур не ведал лица Красной Колдуньи, не знал о ее действительных способностях. Для Амана ангбандская принцесса все еще была загадкой. В противном случае Валар давно перерезали бы нити судьбы старшей дочери Мелькора. Но каким бы сильным ни казался соблазн, Ниар не смела вредить юной эльфийке. Глядя на Илийю, чародейка видела в ней себя – еще в ту пору, когда дух и тело были молоды, разум открыт, а помыслы чисты и невинны. Нанивиэль обладала талантами, коими похвастать мог далеко не каждый: ее искреннее любопытство и умение познавать мир таким, каков он есть, умиляли колдунью. Возможно, Илийя была первой дочерью гордого племени Эльдар, способной оценить благородство и величие противников своего рода. И Ниар знала, что Нанивиэль восхитилась бы тем Белериандом, который желал создать отец. Бессмертная сумела бы увидеть прелесть в сумрачном мире теней и загадок, вечных, как само мироздание. Ее взор мог вычленить те сверкающие крохи чудес, что прятались за густой завесой лжи и лицемерия, окутавшей Дор-Даэделот. Вероятно, Нанивиэль не смогла бы стать союзницей. Но она, бесспорно, имела право узнать всю правду о прошлом Средиземья. — Ну, ладно, — звонкий эльфийский голосок вывел Ниар из оцепенения. Илийя, просто не способная оставаться на одном месте дольше десяти минут, уже залазила на спину белоснежного коня Анаэль. Будто забывшая о найденной записке, она беспечно доверилась чужой воле. — Я полагаюсь на Ваше чутье. Раньше оно Вас не подводило. — Если хочешь что-то спросить, спроси, — ангбандка встала подле Арго. Вороной жеребец терпеливо дожидался наездника, пощипывая жухлую травку. — Не стесняйся, я отвечу открыто. — Вроде, пока все ясно, — голос Нанивиэль изменился. Вслушиваясь в ее певучую речь, чародейка поняла, что спутница улыбается. Совсем еще ребенок, Илийя видела вокруг себя только то, что хотела видеть. Видимо, ее не интересовало найденное Ниар послание. — Вы хотите опередить отряд Торина. Пожалуй, так действительно будет лучше. Во всяком случае, мы будем уверены в том, что не разминёмся с гномами. Думаете, им понадобится наша помощь? И как скоро лорд Элронд поймет, что мы покинули Ривенделл? — Уверена, он уже все понял, — Ниар не кривила душой. Чувствующая смятение и неуверенность, чародейка похлопала Арго по крепкой шее. Пора было отправляться в путь, хотя меньше всего ангбандке хотелось куда-либо идти. В голове постоянно крутились мысли о Феаноре, Осаа, Торине, Истари и прочих героях затянувшегося спектакля под названием «Жизнь». Разрозненные части головоломки происходящего никак не желали складываться в очевидную картину. — Уверена, что этот далекий потомок Мелиан почувствует неладное и вскоре пошлет своих людей разыскивать нас. Если мы не желаем вернуться в Имладрис, нужно как можно скорее добраться до гор. Ночь сокроет нас от чуждых взглядов, тень Багрового Рога защитит от врагов. Поспешим же. Заветный час близок.

♦♦♦♦♦

Заветный час близок. Он становится все реальнее, все четче. Час долгожданной, сладкой расплаты. Вожделенные минуты отмщения, которых Азогу пришлось дожидаться годами. Ясно осознающий судьбоносность происходящего, бледный орк старался поменьше лепетать и побольше слушать. И, внимая словам белокурой волшебницы, чернокровый понял – Торин Дубощит должен был вскоре явиться в Казад-Дум. Анаэль стояла в тронном зале Мории. Измеряющийся милями в длину и ширину, поистине грандиозный холл утопал в колдовском свете стелющейся по мрамору магии. Зачарованный потолок, скованный вечными тисками непрекращающейся ночи, мерцал сотнями тысяч огоньков: отражающие в себе звездное небо, своды Казад-Дума нависали над палатами бездонной твердыней небесной гавани. Широкие столпы-опоры, прямыми ветвями уходящие прямо под потолок, ровными колоннами разбегались вдоль широкого коридора в центре зала. Пьедестал, воздвигнутый у западной окраины холла, проступал сквозь голубоватую дымку чудесного тумана. Вырезанный из цельного куска камня, знаменитый трон Мории оставался затянутым старой паутиной. — Ты долго, Азог, — обернувшись, Анаэль поморщилась. Сегодня убравшаяся в ослепительно белый наряд, бессмертная вела себя подчеркнуто надменно. Орк, сглотнув, опустил взгляд к рукам своей повелительницы. Последняя удерживала на ладонях древнюю реликвию утраченного гномьего царства – Корону Дурина. Ту самую Корону, которую носил на своей голове первый проснувшийся в Эннорате гном. «Где она ее раздобыла? — Азог задался вопросом, не осознавая до конца, что ответ ему может не понравиться. — Возможно, это совсем другая Корона? С чего я вообще взял, что эта железяка имеет какую-либо ценность?». — Я выполнял Ваше поручение, — остановившийся перед невысоким лестничным подъемом, орк встретил на себе суровый эльфийский взгляд. Бессмертная была спокойна: умиротворение читалось на ее лице, мягкость скользила в движениях. — Армия Мории готова выступить против любого врага. Только отдайте приказ, и мы выдвинемся в нужном направлении. — Рада слышать, — Анаэль обернулась к трону. Полы ее платья приятно зашелестели. Потоки воздуха подхватывали туманные облачка, погружая в них абрис волшебницы. Миллиарды срывающихся с пола искорок магии взмывали вверх и исчезали в морийской тишине. Степенно подойдя к престолу, бессмертная точным движением положила на него Корону Дурина. — Теперь прикажи своим людям открыть все врата с востока и запада. Все двери Казад-Дума должны быть отворены к вечеру. Нам вскоре придется приветствовать далеких гостей. Не нужно заставлять их стоять на пороге. Азог ухмыльнулся. Вот значит, как. Какую бы силу ни представляла Анаэль, обещания свои эльфийка исполняла. Судя по однозначности и неколебимости голоса белокурой красавицы, Торин Дубощит был уже на подходе к Мории. Жесткость услышанного приказа бледного орка вдохновила. Преисполненный воодушевлением, гундабадец кротко кивнул своей повелительнице и, развернувшись, зашагал прочь из тронного зала. «Интересно, а она догадывается о намерениях Саурона? — вопрос в голове мелькнул вспышкой молнии. Поморщившись, Азог вышел в прилегающий к восточной стене коридор. Отмахнувшись от назойливых помощников, быстро зашагал в сторону навесного моста в самом сердце Казад-Дума. — Знает ли Анаэль о том, что воинство Мордора уже спешит сюда? Даже если да, она не знает, что внутри ее собственной армии назревает бунт. Мы нанесем удар изнутри, в момент, когда чародейка начнет колебаться. Мои бравые воины разорвут Анаэль на кусочки, превознося имя Единственного Властелина, хозяина Кольца Всевластия». Он выбежал на широкую каменную площадь, полагая найти своего глашатая там. Задыхаясь от волнения и накатывающих волн эйфории, позволил себе помедлить и насладиться моментом приближающегося триумфа. Горячие потоки воздуха, поднимающиеся от огненной реки у скального основания моста, касались лица бледного орка жаркими поцелуями. Порывы сухого ветра кусались, обжигали и сбивали с ног. Будто оказавшийся в самом центре бури, Азог чувствовал, как сердце начинает биться в ритме военного марша. Прищурившись, чернокровый отвел взгляд в сторону и увидел своего старого врага. Траин тоже был на мосту, сопровождаемый огромным, внушающим ужас демоном. Разбуженный Анаэль, Патао не сводил глаз с маленького подгорного жителя. Эреборец, по началу сильно смущавшийся странной компании, теперь принимал своего вечного спутника за должное. Ставшие практически единым целым, балрог и гном вместе ходили по длинным и путаным коридорам Мории, обсуждая свои коварные планы вдали от любопытных взоров. Азог встретился взглядом с Королем-под-Горой. Сильно изменившийся в орочьем плену, Траин похудел, возмужал, стал внешне похож на матерого воина. Зажившие шрамы на его лице в огненном свете виднелись четче, косматая борода отросла, уставшую улыбку сменил собой яростный оскал. Не было больше надломленного духом царя, потерявшего честь, родину, семью. Балрог сопровождал возрожденного в пепле борца, готового вырывать сердца из грудных клеток неверных. Прошедший множество дорог, переживший предательства, победы и поражения, Траин мог теперь постоять за себя. Чернокровый неожиданно для себя понял, что гном не станет хранить тайну Саурона. При первом же удобном случае, он побежит рассказывать Анаэль о том, что планирует Властелин Колец, надеясь на опеку белокурой колдуньи. Ощерив клыки, Азог улыбнулся, надеясь, что Король-под-Горой заметит его восторг. Возможно, подгорный житель поймет, что грядущий бой им уже проигран. Орку захотелось расхохотаться, громко, заливисто, без утаек. Он праздновал победу, веруя, что Темный Властелин сумеет обуздать явившихся из ниоткуда наследников древних устоев. Не было в мире ничего более жуткого и более жестокого, чем исстрадавшиеся по крови сердца. А души Мордора были как никогда злы. И как никогда голодны.

♦♦♦♦♦

Не было в мире ничего более жуткого и более жестокого, чем исстрадавшиеся по крови сердца. А души Мордора были как никогда злы. И как никогда голодны. Не нужно было обладать острым умом, чтобы догадаться, какие шаги предпримет Саурон, пытаясь остановить бывших союзников. Беорн, раздумывая о мятежном Майа, не раз приходил к выводу, что Ниар окажется в крайне затруднительном положении, если решится на прямое противостояние с наставником. Талрис, однако, сохранял спокойствие. С завидным хладнокровием он рассказывал новому другу о том, через какие трудности приходилось проходить Миас. Без дрожи в голосе он пересказал оборотню о предательстве Саурона, почти со скукой описал последние дни Белерианда. Будто вообще ничего не чувствующий, только о своих сестрах чародей повествовал с явно ощущаемым восхищением. — Ниар была непреклонна в своем решении, — оправив подпругу своего скакуна, Талрис встал подле Беорна. Сгущавшийся над Средиземьем сумрак придавал лицу колдуна суровость. Холодный ветер ерошил длинный волос Миас, в темных глазах его отражался свет догорающего дня. — Она не ведала пощады, забыла о сомнениях. В ней кипела ярость, которой прежде я в ней и не замечал. Мы с Анаэль не сомневались в принимаемых ею решениях, но искренне беспокоились за Красную Колдунью. Какое-то время нам даже казалось, что Ниар перестала различать грань между дозволяемым и запретным. Желание Майрона самостоятельно править Энноратом пробудило в ней пламенеющую охоту во что бы то ни стало вернуть былую славу нашему славному королевству. — Она всегда казалась мне расчетливой, — признался Беорн, вглядываясь в очертания Мглистых Гор. До врат Мории оставалось меньше дня пути. Талрис был намерен к утру оказаться уже в Казад-Думе. — Ее рассуждения виделись мне точными, неоспоримыми в своей доскональности. Сложно поверить, что Ниар могла поддаться эмоциям. — Красная Колдунья не изо льда сделана, — хохотнув, чародей выпрямил спину. Приосанившись, устремил свой взор к низине позади. Поджав губы, рукой указал на одиноко бредущего путника, которого не сумел почуять Беорн. — Глянь. У нас тут компания намечается. Подмигнув оборотню, единственный сын Моргота заспешил навстречу несчастному страннику. Беорн, поморщившись, двинулся следом. Не думалось последнему, что встреча с кем-то из Миас может сулить долгую жизнь и вечное процветание. Тот бедолага, что брел по бархатному склону на юг, даже не подозревал о своей ужасной участи. Зимняя ночь наступала быстро, но даже вопреки стремительно сгущающейся тьме Беорн сумел разглядеть широко шагающего незнакомца. Одетый в простой льняной наряд, худой и истрепанный, путник вовсе не замечал крепкого мороза. Высокий и плечистый, он легкой поступью летел вперед. Светлоликий, черноволосый, странник походил чем-то на эльфов с запада, которых единожды пришлось видеть оборотню. Лишь приблизившись к незнакомцу вплотную Беорн понял, что ничего общего у странника с известными Эльдар не было. Не жемчужная кожа удивила медведя, и даже не странные перламутровые рисунки на лице пилигрима – лишь его глаза имели значение. Ярко голубые, они светились изнутри призрачным светом далеких звезд, ярким и холодным. — Доброго вечера смельчаку, отважившемуся отправиться в поход нынче ночью! — обратился Талрис к бродяге громко и уверенно. Остановившись, Миас доброжелательно махнул рукой, приглашая странника на разговор. Ничего не выдавало волнения колдуна, кроме едва заметного подергивания губ. — Я вижу, что ты направляешься к Мории, и вижу огонь, пробужденный в тебе. Как звать тебя и звать того, кто привел тебя в этот мир? Оторопелый, Беорн молча слушал речь своего компаньона. Брат Ниар говорил четко и медленно и, тем не менее, оборотень не успевал следить за его мыслями. Растерянный и удивленный, медведь воззрился на незнакомца, веря, что вскоре получит объяснения. С Миас всегда получалось именно так. — Я вижу Вас, господин, — путник, поравнявшись с Талрисом, без церемоний и колебаний встал перед чародеем на одно колено. Преклонив перед ним голову, покорно заговорил, глубоким голосом распевая слова: — Я вижу Вас, соратник Красной Колдуньи. Я посланник ее, одиноко бредущий к Казад-Думу. Раньше меня звали Больгом, и черная кровь разгоняла мое жестокое сердце. Великая даровала мне новую жизнь. Моим душе и телу она вернула утерянное наследие далеких предков. Теперь я желаю найти принцессу, чтобы служить ей верой и правдой. — Ты сын бледного орка, — сильно помрачневший, Талрис мотнул головой. — Ничего не понимаю. Почему ты? И как Ниар это удалось? — Что удалось? — Беорн, решившийся встрять в разговор, огромной рукой развернул к себе мага. Явно озадаченный Талрис глядел на непрошенного гостя широко распахнутыми глазами. — Может, объяснишь мне, что происходит? Вначале ты бежишь к нему навстречу и здороваешься с ним, как со старым знакомым. Теперь вот разговариваешь сам с собой. Где твоя сестра? И кто это, проклятие Мордора, такой? — Я перерожденный, — вновь заговорил незнакомец, поднимаясь на обе ноги. Старающийся не смотреть Талрису в глаза, несчастный воззрился на оборотня. — Рожденный орком, теперь я сын забытого племени Кинн-Лаи. Совсем недавно я командовал армией уруков Гундабада. Там же я столкнулся с Красной Колдуньей и принял от нее поражение. Немногим позже принцесса вновь повстречалась со мной и сотворила для меня чудо. — Теперь ты эльф, — Талрис, отвернувшись, прикусил нижнюю губу. Беорн, заслышав последние слова колдуна, взглянул на уши странного путника. Их острые кончики действительно виднелись из-под черных прядей. — Не думал, что это возможно. Вернуть оркам их первоначальный облик смог бы только отец. Удивительно, что Ниар осилила эту песнь. Еще более удивительно, что я ее не услышал. — Все равно ничего не понял, — ошалелый и не на шутку напуганный, Беорн рукой ткнул в грудь замолчавшего эльфа. Поблескивающий глазами, он ждал чего-то с удивительным смирением. — Это что, урук? Мерзкий и гадкий кровосос, способный сожрать себе подобного? Бред какой-то. — И, тем не менее, — Талрис поглядел в сторону того, кто назвался Больгом. — Не похоже, что он врет. Я сразу узнал в нем одного из Авари, задолго до того, как сумел разглядеть лицо. Только вот эльфов этих давно никто не встречал. Гордый и смелый народ некогда воевал под стягами Дор-Даэделота бок о бок с отцом, вровень с нами принимая удары от воинства Амана. Слово Илуватара исказило сущность этих бессмертных, обратив их красоту в уродство, а острый ум – в жестокость. Минуту назад я даже успел подумать, что воображение играет со мной злые шутки. Но нет. Произнесенное слишком похоже на правду. — Святые пни Лихолесья, — ни разу не веря Талрису, Беорн поморщился. Моргнув пару раз, вновь принялся с удвоенным остервенением разглядывать лицо чудаковатого бессмертного. — Не верю я, что это возможно. Быть может, он просто посланник из Лориэна? Шпион? — Взгляните мне в глаза, господин, — белоликий сделал шаг вперед. Опустив руки вдоль тела, смело обратился к Беорну: — Вы увидите в них огонь, который недоступен никому из ныне живущих Квенди. Это искры того самого света, что некогда освещал стены Ангбанда. Он исходит от затопленных земель, от разрушенных стен и укреплений Белерианда. Я орком был, действительно. Но теперь я прислужник той, что даровала мне мудрость и память. Верите Вы мне или не верите, но Ниар изменила меня. — На его лице есть метки, Беорн, — задумчивый, Талрис сглотнул. — Эти рисунки сами Авари называли поцелуями Удуна. Таких нет ни у кого из старших детей Илуватара кроме тех, что жили в Дор-Даэделоте. — Ты хочешь сказать, что Ниар действительно из орка сотворила остроухого воина? — Беорн не желал свыкаться с мыслью об осуществимости подобного. Ясно понимающий силу Красной Колдуньи и уважающий ее безмерно, он, как оказалось, не был готов столкнуться с результатами ее деяний лицом к лицу. — Почему бы и нет? — Талрис улыбнулся сквозь печаль и сомнения. — Отец не пытался изменить орков, считая, что навредит им больше, чем поможет, если вновь вернет им первоначальный облик. Даже ради превосходства над противником он не желал подвергать уруков очередной пытке. Подобная магия чаще всего болезненна. Шли годы, все привыкли к тому, что некогда прекрасные авари превратились в ужасных монстров. Забылись ясноглазые стрелки Кинн-Лаи и место их заняли чернокровые варвары. Видимо, Ниар решилась на этот шаг скорее из принципа, нежели из корыстных побуждений. Мир вновь должен был увидеть лица истинных воинов Белерианда. — Если таковы были их лица, то армии вашей не было равных, — заметил Беорн, невольно ежась. Вспоминая заливистый смех своей помощницы по дому, он едва ли сдерживал в себе крики смятения и трепета. Его милая добрая Ниар, никогда не спорящая, никогда не чурающаяся тяжелой работы… как она, такая хрупкая и сердечная, могла обладать столь разрушительной и безмерной силой? — Я не помню тех времен, Беорн, — честно сознался Талрис. Оборачиваясь к эльфу, Миас оправил накинутый на плечи плащ. — Значит, звать тебя Больг, и ты приведен в этот мир моей сестрой. Скажи мне, Больг, почему Ниар столь великодушно поступила с тобой? Какие приказы она дала тебе, прежде чем отправиться в путь со своими компаньонами? — Лишь преданность мою она попросила взамен за свой дар, — Больг говорил ровно, слов не подбирая, не увиливая и не колеблясь. Так не похожий на орка, он улыбнулся. Взгляд оборотня тут же приметил остроту клыков светлоликого. Зубы скорее звериные, нежели людские. — Сделка показалась мне честной, и я согласился. Не было больше будущего в Мордоре. Пришлось идти к тому, кто это будущее мог поднести. — Почему ты теперь идешь к Казад-Думу? — Талрис не давил на собеседника. Внимательно слушающий бессмертного, Миас только хмурился и кивал. Густой тембр его голоса не дозволял уловить нотки отчаяния, страха или удивления. — Откуда тебе известно, куда следует направляться? — Мой отец все еще там, господин, — Больг качнул головой, взор устремляя к ногам. Стыд омрачил его лик, боль исказила слова дрожью. — То существо, что впустило меня в этот мир, находится в Мории и ждет приказа от своего хозяина. Мне ведомо, что Властелин Колец намеревался встретиться с Ниар в старом гномьем царстве. Саурон готовил армию, точил клинки и собирался выступить на запад. Едва ли он желает заключить с Красной Колдуньей мир. — Можешь сказать, сколько бойцов выступит с ним? — Талрис перестал ходить вокруг да около. Задавая конкретный вопрос, он стащил со спины колчан со стрелами. Не зная, что удумал чародей, Беорн пытался решить, стоит верить светлолицему эльфу или не стоит. Медведь давно перестал понимать, кто и за что сражается в бессловесной битве древних владык. — Скольких Майрон приведет в долину Нандугириона? — Десятки тысяч орков и троллей готовы выступить с ним, — молвил эльф, наблюдая за тем, как колдун закрепляет одну стройную стрелу в промёрзшей земле. — И это малая часть его воинства. — Он не настроен биться до последнего вздоха, — подытожил Талрис, крепя к стреле серебряные бубенцы. Облизнув губы, Миас поднял голову и хохотнул. — Кому, как ни Майрону знать, что эта армия не выдержит и десяти минут боя с нами. Нет, он задумал нечто иное. Надеяться на прощение Майа уже не может, но и о победе ему мыслить глупо. И если он не собирается начинать битвы, значит, желает понаблюдать за ней. Отряхнув одежду, Миас упер руки в бока. Вначале поглядев на Беорна, затем на эльфа, развернулся и зашагал к оставленному в сторонке коню. От нечего делать, оборотень двинулся следом за чародеем, веря, что последнему хватит ума отличить ложь от правды. К слову, светлоликий эльф поступил по примеру ангбандского принца – молча взбираясь на покатый взгорок, он старался не отстать от Талриса. —Недоорк идет с нами? — догнав брата Ниар, Беорн отер пот со лба. Зима нещадно царапала путников своими морозными коготками, но медвежья кровь не давала сильно замерзнуть. Готовый в любой момент броситься в путь, оборотень воззрился на Миас. Колдун, сев в седло крепкого шайра, коротко кивнул. — Я пока не уверен, можно ли доверять этому малому, — слова слетали с губ Талриса и терялись в нарастающем гуле ветра. — Но умнее будет взять его с собой, чем оставить здесь. Если он говорит правду, Ниар подтвердит. В противном случае мы окажем ему честь и отправим к праотцам. При удачном стечении обстоятельств, он не будет мешаться в пути. Последнюю фразу Беорн скорее прочитал по губам Талриса, нежели услышал. Ночь наползла на Средиземье быстро, а разгуливающий по полям буран вздымал с небольших сугробов густые облачка снежинок. Силуэт ангбандца едва виднелся вблизи, но оборотень сумел разглядеть на лице колдуна легкую, безнадежно беспечную улыбку. Прищелкнув языком, Талрис натянул поводья и отправил жеребца в галоп, устремляясь в самое сердце зимней бури. Негодующе заревев, оборотень выругал про себя самонадеянного хвастуна, коим оказался ангбандский колдун. Понимая, что заботу о новоиспеченном друге Талрис с легкой руки переложил на своего компаньона, Беорн обернулся. Белоликий эльф стоял рядом, широко распахнутыми глазами наблюдая за тем, как мир покрывает снежная пелена. В определенном смысле, принятое Миас решение было вполне разумно. Не стоило терять драгоценное время, выясняя правдивость слов какого-то хлипкого эльфа. Даже при очень большом желании последний никак не мог навредить детям Мелькора. К тому же точно зная, что Ниар способна на великодушные поступки, Беорн все больше верил в изложенную остроухим историю. Орков оборотень ненавидел люто и желал им всем смерти, но внезапная мысль об их истинном происхождении заставила упрямца поумерить пыл вечного презрения. Вспоминая рассказы Красной Колдуньи о Белерианде, Беорн почти своими глазами увидел, каким в действительности мог быть проклинаемый эльфами мир Моргота. Древнее царство тьмы разрушений, со слов старших детей Илуватара, не имело права на существование. А вдруг нет? Вдруг Дор-Даэделот был вовсе не темен и страшен? Быть может, истину кое-кто искусно подправил? Быть может, благородные защитники Эндора вовсе и не были так благородны? В эту идею было легко поверить. Именно сейчас, стоя на обдуваемом со всех сторон пустыре, посреди зимней вакханалии, Беорн был готов дать детям Мелькора шанс доказать свою правоту. Глядя на бледноликого эльфа, тонкого, легкого, светящегося, оборотень вспоминал пронзительный взгляд чародейки с глубокими карими глазами. Ниар никогда не боялась произносить смелые и дерзкие слова. Могла ли она попробовать уродливость орка обернуть в красоту? Еще как могла, со смехом и пляской, вопреки всем и вся. Старшая Миас упивалась отчаянными поступками. Именно в этом заключалась ее сила. Источник ее надежд и стремлений.

♦♦♦♦♦

Именно в этом заключалась ее сила. Источник ее надежд и стремлений. По крайней мере, так казалось Бильбо. Раздумывая о Ниар, хоббит все чаще приходил к выводу, что маленькой девочкой двигали вполне понятные мотивы. Ведь, ясное дело, лихая наездница отправилась в долгое путешествие не за бессрочной славой. Ею двигали вещи более приземленные, более понятные простым обывателям – любовь, забота, желание оградить от зла. Тяга к мирной жизни толкала навстречу войне яростнее ненависти и нетерпимости. Плотнее укутавшись в плотный камзол, Бильбо поджал под себя ножки. Устроенный прямо на тропе лагерь заметала ночная буря. Снег валил с небес плотным настом. Хлещущий в лицо ветер драл горло, нагонял на глаза слезы, серебрил непокрытые головы. Сковавший землю мороз не щадил никого – продирающиеся вперед, гномы едва перебирали ногами, то и дело теряя из виду занесенную снегом дорогу. Растущие сугробы накрывали деревья, кусты и камни, не давая различить под ногами гладкие ленты льда. Только за прошедшие полчаса упавший пять раз, Бильбо проклинал про себя зиму и все с нею связанное. Вконец умаявшись, едва не потерявшись на пустыре и посеяв таки один мешок с едой, храбрецы решили остановиться на ночлег. Не найдя поблизости подходящего убежища, гномы разбили лагерь посреди ветвистой тропинки, уходящей вверх, к горам. Растущие рядом деревья защищали от промозглого ветра, но падающий снег продолжал добавлять путешественникам хлопот. Бифур, промучившись с костром почти четверть часа, таки сумел разжечь отсыревшие ветки. Сильно замерзшие, подгорные жители принялись устраиваться на привал. Бомбур попытался что-то приготовить, но его обычно вкусная похлебка в этот раз показалась Бильбо отвратительной – слишком холодная, она растеряла свои вкусовые качества, а плотная пленка жира затянула наваристый суп. После молчаливого ужина все начали укладываться спать, стараясь занять место поближе к костру. Бильбо, всматриваясь в угрюмые лица компаньонов, отчаянно пытался согреться. Решивший первым взять вахту у то и дело затухавшего очага, уселся рядом с покатым валуном. Успокаивая себя мыслями о Мории, полурослик зачарованно смотрел на пляшущие языки огня. Шумный лагерь вскоре притих – басовитые голоса эреборцев сменил тихий напев бурана, изредка прерываемый щелчками догорающих поленьев. Крупные снежные хлопья ложились поверх гномьих накидок. Белая перина стремительно росла, погружая дремлющих храбрецов в холодные объятия. «Осталось совсем немного, — подбадривал себя Бильбо, придвинув ножки вплотную к костру. Негромко чихнув, полурослик рукой потянулся к своему мечу. Приятная прохлада клинка успокоила мятежную душу мистера Бэггинса. — Нужно перетерпеть, набраться смелости и идти дальше. Что мы, зря, что ли, столько шагали? Если не Эребор, то, хотя бы Мория. Вновь встретимся с бледным орком и покажем ему крепость гномьей стали. По самые гланды покажем!». Перевернувшись, Бильбо плечом уперся в серый камень. Пару раз моргнув, принялся оглядывать незатейливый кусок скалы, силясь перебороть скуку и назойливые мысли о тепле. Внимательный взгляд полурослика скользил по изъеденному ливнями валуну. Испещренный крохотными дырочками и царапинками, он казался чересчур круглым и чересчур правильным. Не было на импровизированной подушке Бильбо ни мха, ни лишайника, ни вьюнов. Мистер Бэггинс, покрутив носом, протянул руку к валуну, смахивая с него налипший снег. Тонкий слой инея с подветренной стороны легко осыпался наземь, оставляя после себя свободно различимые серебряные бороздки незатейливого узора. — Что за?... — чуть ли не задыхаясь от волнения, Бильбо принялся обеими руками ощупывать камень. Глотая ужас, полурослик плотно сжал губы, удерживая в себе громкий крик. Снежный рисунок на валуне оказался мистеру Бэггинсу знаком. Он уже видел его однажды, казалось бы, в прошлой жизни. Только тогда простой геометрический рисунок предстал перед глазами хоббита искусной гравировкой на наконечнике кем-то потерянной стрелы. Три кругляшка, сплетенные вместе серпантинами тонких линий. «Это не может оказаться банальным совпадением, — мысль-вспышка озарила разум мистера Бэггинса. Беспокойство о холоде, голоде и постоянном насморке отошло прочь. Облизав губы, Бильбо взвился на ноги. Оглядывая округу, щурился, пытаясь разглядеть за пеленой бурана хоть что-нибудь. — Слишком уж много их уже было. Что это за знак? Кому он принадлежит? Другу? Врагу? Невидимому соглядатаю?». На мистера Бэггинса мгновенно накатила хандра. Ощущая, как начинают дрожать ноги, смелый полурослик пожалел, что рядом не оказалось Гэндальфа. Волшебник сумел бы объяснить, успокоить и дать мудрый совет. Но приходилось обходиться собственными силами. Шмыгнув носом, Бильбо вновь обратил свой взор к непроглядной черноте зимнего леса. Казалось, из-под снежного балдахина сама ночь глядела на смельчака. И взгляд ее был отнюдь не добрым.