Чертоги Казад-Дума

До определенных лет Ниар больше походила на мальчишку. Не по возрасту высокая, худощавая и улыбчивая, она носилась среди деревьев и кустов, вылавливая из мелких озер громко поющих лягушек. В отличие от других девочек, старшая Миас никогда не интересовалась теми вещами, что привлекали сверстниц. Ее восхищало оружие, кулачные драки с шалопаями людских поселений, извечные игры в войну. Часто с ссадинами на коленках, испачканная грязью и сажей, она вела своих недорослей-бойцов против злобных узурпаторов чужих деревень. Ее не смущала коряга, служившая мечом, и кусок оторванной коры вместо щита. Она насмехалась над модой и куклами, познавая мир посредством тихого наблюдения. Завороженно изучая все новое, девочка находила покой и умиротворение в осознании непостижимой ценности живой субстанции. С тех пор многое успело измениться: так северное пограничье не сторожили более великаны Эред Энгрин, не летали феи над ночными цветами Нуата, птицы мудрости не гнездились среди высоких камышей Линаэвен. Привычный мир сгорел дотла и возродился из пепла, преображенный огнем. Время на многом оставило свой отпечаток и ангбандскую принцессу не обошло стороной. Глубокая печаль отражалась на лице Красной Колдуньи, похожая на невесомую черную вуаль. Ниар стала красивее, грациознее, мягче в движениях – ее маленькое тело, жилистое, сильное, молодое, отлично справлялось с любой нагрузкой. Раньше округлое лицо стало острее, жестче и высокомернее. Губы не растягивала привычная Саурону детская улыбка. Теперь чародейка не просто казалась опасной. Она стала живым воплощением смертельных угроз. — Ты не друг никому из нас, — из уст старшей Миас вырвалось змеиное шипение. Глаза засверкали свирепее – серебро лилось из них ровным блистанием звезд. Саурону стало не по себе. Он уже видел единожды свечение подобного рода, много лет назад, когда еще не было солнца и луны. Лучи таких же капель опадали листвой с Телпериона в период, когда день умирал. — Ты предал моего отца, отступившись от наших заветов. Предал Анаэль, забыв о ее молитвах. Предал Талриса, замахнувшись на него мечом. Неужели ты думаешь, снага, что Миас могут что-то забыть? Мы помним, Гортхаур. Мы помним. Вряд ли ее слова можно было опровергнуть. Да и не желал Саурон спорить. Он, остолбенев, глядел на Ниар и не находил подходящего себе оправдания. Хотел бы Майа сказать, что действовал, исходя из лучших побуждений. Хотел бы уверить Миас в своей искренности. Но озвучь он подобное, сам бы потерял к себе уважение. Моргнув, Майрон улыбнулся своим мыслям. В свете всего уже произошедшего они показались ему мелкими и глупыми. Успев понаделать сотни ошибок, он уверился в правильности избранного когда-то пути. Теперь, стоя пред своей хозяйкой, своей ученицей и госпожой, Майа припомнил даденную Мелькору клятву. Каруугд парш диш. Обещание остаться свободным… Валар не принимали Моргота, потому что он желал Арде больше, чем они могли дать. Младшие братья – Майар, подобные самому Саурону – не принимали за его дерзновение менять Эа. Эльфы вовсе не понимали Мелькора, видя в нем опасное, дикое и безнравственное существо. В реальности, а не в детских сказках Эльдар, все обстояло иначе. Но историю пишет не побежденный, но победитель. — Я не желал, чтобы все так обернулось, — признался Майрон, выдержав небольшую паузу. В этот раз он не кривил душой. Мелкая дрожь сотрясала призрачное тело Властелина Колец. Отравляющими стрелами ненависть к себе вонзалась в сердце. — Когда мы потеряли твоего отца, когда от нашего народа не осталось ничего, кроме злых толков, я отчаялся. Я разозлился и утратил связь с тем, что мы пытались отвоевать у Амана. Надеяться на твое прощение глупо, понимаю. Череду бессмысленных поступков нельзя расценить как ничего не значащий промах… — Ты возжелал власти, бууб, — голос Ниар сорвался на крик. Дрожащий, надтреснутый, он был пропитан разочарованием и презрением. Чародейка нахмурилась. Уголки губ поползи вниз. Красная Колдунья даже не пыталась скрыть вырывающихся наружу эмоций. — Ты вожделел ее, как безумец вожделеет на поле брани очередного глотка крови. И не говори, что не отдавал отчета в своих действиях. Мы мешали тебе. А ты мешал нам. Вот и вся правда. — Я трус, но не предатель, Ваше высочество, — Саурон, не выдержав, и сам повысил тон. Готовый сознаться в любом грехе, он взирал на Ниар с надеждой. — Можете назвать меня лицемером, лгуном, смутьяном и разгильдяем, но я никогда не был предателем. Пахсада хай’и… вспомни. Выслушай. Пойми. Он назвал ее ласковым словом. Тем самым, что всегда приберегал для особого случая. Саурон надеялся, что когда-нибудь сможет обращаться так к колдунье даже в присутствии своего старинного друга. Но Мелькора рядом не было. Никто не смог бы осудить Майа за проявленную горячность. — Аж ихэме парсис акхм бахута сади, — она беззлобно расхохоталась, обнимая себя за плечи. — Уж очень давно ты был близок мне, Майрон. Слишком много черной воды протекает между нами. Не считай меня глупой, пожалуйста. Я не та наивная девочка, которая когда-то бегала по Ангбанду. Да и ты не тот прекрасный рыцарь, что некогда во имя справедливости клал голову на плаху. — Не веришь мне, — он зашептал. Не отрывая взгляда, попытался понять, что чувствует. Намереваясь встретиться с Ниар, Саурон испытывал сомнения и страх. Покидая Лугбурз, Майа точно знал, чего хочет добиться и почему желает Мелькору неволи. Однако не ожидал темный, что давно забытые чувства всколыхнут в нем тысячу воспоминаний, далеких, туманных. Прошлая жизнь, от которой Саурон успел отречься и к которой пообещал никогда не возвращаться, наваливалась неподъемным грузом на душу проклятого. — А могу ли? Даже если очень хочу? — Ниар покачала головой. Произносимые ею слова дрожали, искрились, звенели. В них белым пламенем отражалась обида. — Талрис и Анаэль готовы простить тебя, ты знаешь. Они оба души в тебе не чают, хоть и злятся не меньше. Ты стал им другом, братом, примером для подражания. В тебе они видели нерушимую поддержку, они считали тебя «своим человеком». Я разделяла их мнение. Но за множество веков битв, интриг и постоянной борьбы, во мне окрепла вера в незыблемость вековечного закона жизни – предавший однажды, предаст еще раз. — Неужели путешествуя по миру, изучив каждый кусочек Эннората от северных отрогов Эред Ломин до Умбара, ты познала лишь этот урок? — Саурон нахмурился. Разум подводил его: выстроенная крепость самообладания рушилась под натиском годами сдерживаемых страхов. В голос Майа проникла горечь. — Не этому Мелькор пытался научить тебя. — Не тебе говорить о таких вещах, снага, — Ниар оскалила зубы. — Ты был другом ему, самым близким, самым верным. Как же отплатил ты ему за безграничное доверие и братскую любовь? Испугался и сбежал, поджав хвост. Отвернулся от всего мира, попытавшись найти в себе силы для одиночной борьбы. Ослеп, оглох, онемел от жадности и тщеславия. Ты прельстился вверенной тебе силой и возымел наглость назваться нашим Владыкой. Ты пытался обмануть судьбу, создав Единое Кольцо. — Ты предложила его создать, Ниар, — Майрон покачал головой, отступая от своей ученицы. Глядя на Красную Колдунью, не находил в ней ни капли сочувствия. Догадки, давно мучающие его, впервые начинали обретать смысл. Всегда боявшийся произнести вслух ужасные домыслы, Саурон медленно и четко принялся высказывать их: — И я послушался тебя, как наивный мальчишка. Ты увидела во мне угрозу и устранила ее, без сомнений, колебаний, замешательства. Не попыталась мне помочь, не попыталась вразумить меня. Просто выбросила за ненадобностью, подобно надоевшей игрушке. Ведь так ты привыкла поступать со своими врагами? Убивать их, уничтожать, смешивать с грязью под ногами. — Именно ты научил меня жестокости, Саурон, — лицо Ниар исказила жуткая маска враждебности и первобытной дикости. Сжав ладони в кулаки, ангбандка обошла собеседника по стороне. Вкрадчивый голос преисполнился ненавистью. — А я была хорошим учеником, если помнишь. Ты прав во всем. Но простительно действовать без оглядки, когда на карту поставлена судьба целой цивилизации. И если бы мне пришлось дважды делать выбор, я поступила бы так же. Пусть меня считают чудовищем, пусть приукрашивают мою ярость и свирепость. Быть может, я и есть Зло. — Мелькор спел для меня песнь и мне она понравилась, Ниар, — сквозь боль проговорил Саурон. Разверзшаяся пропасть в груди перерастала в бездну, пожирающую любые проблески надежды. — И я присоединился к нему, решив, что мир может быть чуть прекраснее, чем он есть. Эхо наших голосов породило тени, которых боятся существа Эндора. Но в тех тенях не было ничего ужасного, кроме выдумок и предрассудков. Мы творим реальность, в которую верим. Твой отец доказал мне это, воспитав вас троих. Мелькор прошел через многое. Он терял друзей, братьев, сестер, любимых. Но никогда не переставал верить в лучшее. — Я не унаследовала его свободы взглядов, каюсь, — Красная Колдунья хмыкнула. — Свет может померкнуть, тебе ли не знать. Между правдой и неправдой небольшая разница. Мне известно, что ты желал стать Владыкой Эа. Ты попытался. И у тебя не вышло. Считай, что судьба любит давать второй шанс неудачникам, Майрон. Без своего кольца ты не больше, чем призрак. Подует ветер, расшалится огонь, и сущность твоя сольется с ночью, став немой частью сущего. Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг фракатулук, агх бурзум – иши кримпатул. Узг – Мордор – иши амал фауфут бургули. Слова заклинания иссекли плоть ночи, нарушив священную мелодию тишины. Произнесенное вслух благословление одной из Миас повисло в воздухе проклятием. Майрона зазнобило. Он успел забыть, какой на вкус являлась единая черная воля Белерианда. Сейчас она заключалась в Ниар. — Единое, чтоб ими править, единое, чтоб всех сыскать, единое, чтоб их сковать и в темноте оставить, — ангбандка загадочно улыбнулась. Приподняв правую руку, сделала пасс пальцами. Кроваво-красные искорки сорвались с кожи, пламенными мотыльками взвились в воздух, сложились в знак недремлющего ока. — Магия Миас, магия Сильмарилл. Сила первого света. Тебе нужен мир. Я повторю – ты его не получишь, Майа. Ты скован моей волей и подчинишься ей. Выбор таков, друг любезный. В двухстах ярдах южнее стоит лагерь гномов. В их компанию по воле судьбы затесался кроха-хоббит. По велению все той же проказницы-судьбы он заполучил в дар удивительный артефакт, неизведанной силы, неизмеримой власти. Он хранит случайно найденную вещицу в кармане своего любимого сюртучка. Уверена, тебе по силам проникнуть в незащищенный лагерь незамеченным. Так пойди и возьми то, что ты ищешь, Майрон. Ссутулившись, она распиливала его глазами на тысячу мелких кусочков. Казалось, даже воздух вокруг Ниар начал искриться. В любой момент готовая наброситься на противника, чародейка жаждала драки. Изувеченная, гордая, сильная, старшая дочь Мелькора больше не желала разговаривать. В ней кипела ненасытная страсть к убийству. Правота, так или иначе, в речи Красной Колдуньи была. Саурон действительно хотел заполучить свое кольцо и действительно мог взять его прямо здесь, прямо сейчас. Но, проявляя таким образом малодушие и страх, он подписывался под каждым произнесенным Ниар словом. Так, возвращая себе сосуд и его силу, он обрекал себя на войну, которой пытался избежать. Даже в лучшем своем состоянии Майа вряд ли бы выдержал бой с Миас. Вопреки величине набранной армии, вопреки накопленным знаниям и мудрости, его судьбу предрешили допущенные ранее промахи. А ведь не стоило забывать и об остальном мире: никто из защитников Эндора не останется стоять в стороне, когда придет момент заключительной схватки. Как стервятники слетятся к побоищу светлые, добивая своих ослабших врагов. «Наша сила в единстве, Майрон, — слова Мелькора возникли из вороха шумных мыслей, зазвучав громовым раскатом между висков. — Невозможно вести войну без поддержки друзей. А мы не просто друзья, брат мой. Мы – семья. В семье принято защищать друг друга несмотря ни на что». — Направляясь к тебе, я знал, что увижу красивую, сильную женщину, — вновь заговорил Саурон, чеканя слова, выбивая ими знакомый ритм. — Я слышал твое могущество в песне, я ощутил твое отчаяние и дерзновенность. Никто, кроме твоего отца, ранее не позволял себе обращаться со словом Первого Певца так смело. И вот я оказался рядом с тобой и увидел больше, чем могут увидеть другие. Ты предлагаешь мне забрать твой дар из рук смертного, чтобы убить меня с мечом в руке. Почему? Потому что иначе ты не сможешь. Потому что это не честно. И в этом заключается истинное величие. В какой-то момент в глазах Ниар блеснуло удивление. Заметив его, Майрон осмелел. Прищурившись, сделал короткий поклон. — Я всегда желал узнать, какими станете вы, когда придет время сложное. К сожалению, это знание далось мне великими жертвами. Но я не сожалею об этом, Ниар. Заглянув в лицо пустоте, я многое понял для себя. Теперь, когда отца твоего нет рядом, а рука Валар повисла над головой не только моей, но и твоей, нам как никогда нужно понимание. Он сделал короткую паузу, вглядываясь в светящиеся глаза Красной Колдуньи. — Так было всегда, Ниар, так и будет. Рок велит тебе принять великую ответственность, от которой не убежать, не спрятаться. Случилось, что именно тебе суждено взять на себя роль Мелькора на срок, определяемый лишь глупыми стечениями обстоятельств. Владыки Амана отобрали у нас все, что было дорого. С судьбой своего покорного слуги ты смеешь поступить так, как посчитаешь нужным, противиться я не стану. Потому что сегодня я встретился не со своей ученицей, но с Королевой, достойной называться государыней Земли теней и ужаса. Закрыв глаза, Властелин Колец впервые за много лет доверился своему сердцу. Руки сложив в замок, он прошептал: — Таким будет слово мое и нетленным останется до тех времен, пока звучит Песнь.

♦♦♦♦♦

— Таким будет слово мое и нетленным останется до тех времен, пока звучит Песнь. Вышедшая из мрака, тень отступила прочь и растворилась в пустоте. Осаа, не смеющая даже шелохнуться, стояла поодаль, замерев. Ясно понимающая, зрителем какой сцены явилась, гномка с благоговейным трепетом дожидалась окончания разговора Ниар и Саурона. Протекающий на повышенных тонах, изрядно разбавленный темным наречием, он не походил на мирные переговоры давно сотрудничающих сторон. Темный Властелин, правда, оказался не таким, каким его представляла себе Королева Эребора. Добрая, но склонная к твердости, подгорная жительница с детства видела Саурона как некоего карикатурного персонажа, лишенного души и собственных переживаний. После знакомства с Миас отношение гномки к Владыке Мордора никак не изменилось. Поэтому пораженная искренностью Майрона, его открытостью и желанием пойти на мировую, Осаа долго смотрела в пустоту, поглотившую эфемерный абрис Майа. — Он умеет правильно подать себя, — громкое обращение Ниар вывело эреборку из оцепенения. Подпрыгнувшая на месте, подгорная жительница немедля обернулась к Красной Колдунье. Последняя, явно пребывающая не в духе, метала яростные взгляды в сторону призрака. — Майрон однажды сумел обвести вокруг пальца эльфов Эригиона, заслужив себе пару новых прозвищ. Так что не поддавайся его обаянию, иначе рано или поздно пожалеешь. Где ты была? Не зная, что сказать, Осаа спешно подошла к Ниар. Чародейка, теперь глядя прямо перед собой, покусывала нижнюю губу. Сквозь щелочку между век ее глаз просачивался легкий свет, сходный с лунными отблесками. Задумчивая, сосредоточенная, старшая Миас, наверное, давно заметила присутствие союзника рядом. — Пыталась найти существ, желающих помочь тебе, — Осаа, нахмурившись, оглядела лицо ангбандки. — Что случилось? Ты сама на себя не похожа. — Твой сын питает ко мне жгучую ненависть, — Миас заговорила спокойно, расставляя между слов ироничные паузы. — И я его винить не смею. Мой старый друг пришел ко мне с миром, но я отправила его восвояси, желая отплатить кровью за кровь. Мой брат и сестра моя, вероятно, гадают, отчего любимица отца поступает непоследовательно и несдержанно. А где-то сейчас, сокрытый ночным палантином, гуляет наш извечный враг, владыка над огнем и железом. Разъясни мне, Осаа, может, проблема во мне? Может быть, это действительно я усугубляю и так не слишком хорошее положение вещей? — Ты знаешь о Феаноре, — гномка грустно улыбнулась, опуская взгляд к ногам. — Наверное, тебя невозможно чем-либо удивить, дитя. Никогда бы не подумала, что скажу это вслух, но меня восхищает твое умение всегда оставаться в курсе всех событий. — Все ведать не дано никому, — Ниар вскинула голову к небу. Явно уставшая и расстроенная, она едва держалась на ногах. — Мне повезло услышать о знаменитом Короле не так давно, как ты можешь подумать. Не могу утверждать, что злые вести мне поведал друг. Но начинаю считать, что в Средиземье никому не стоит доверять. — Разве ты так не считала раньше? — Осаа широко улыбнулась. — Или теперь ты признаешь в себе тщательно скрываемую сентиментальность? Брось грызть себя, волшебница. С твоих уст я услышала множество спорных, язвительных, умных и мудрых слов. Не заставляй меня терять в тебя веру. Учитывая, что мне начинает нравиться собственная роль. Миас добродушно хохотнула. Глубоко вздохнув, понуро опустила плечи. Ее белая кожа, обычно гладкая и свежая, приобрела желтушный оттенок. Под глазами пролегли темные синяки. Все еще прихрамывающая, Красная Колдунья в ночном свете показалась Осаа особенно маленькой и особенно уязвимой. — Тебе нужно выспаться, Ниар, — гномка, заняв место по правую руку от ангбандки, сложила руки на груди. — Впереди долгий путь, он от всех затребует множество сил, как духовных, так и физических. Отдохни, дитя, иначе не сможешь никак помочь ни отцу, ни своему народу, ни даже самой себе. — Порой мне кажется, что все усилия бесполезны, — ответ чародейки прозвучал на выдохе. — Порой мне надоедает вечно оглядываться, выискивая в толпе лица недругов. Так и сейчас происходит, гномка. Я не чувствую за собой правоты, которую обязана защищать. По тропе, приготовленной мною, идут смельчаки, вызвавшиеся освободить Эребор. Они идут на верную смерть и понятия не имеют, что судьбу их решили давно существа, не имеющие никакого отношения к их наследию. Им придется поплатиться жизнью за возрождение чужой истории, жестокой и не всегда справедливой. — Я покривила бы душой, если бы согласилась с тобою, — Осаа вгляделась в лицо собеседницы, выискивая в нем лучики воодушевления. — Ты, конечно, не добрый странник с мешком подарков за спиной, но дочь Владыки Мелькора, некогда правившего в стране далекой и прекрасной. Путешествуя с тобой, желая обратить тебя в собственную веру, я сама не заметила, как прониклась верой твоей. И теперь мне кажется, что вы, герои Дор Даэделота, не так уж плохи. Все зависит от точки зрения, от способности видеть, слышать и учиться. Ты совершала ужасные вещи, и это правда. Но я знаю, что на твоем месте многие поступили бы точно так же. Оправданием или обвинением служит лишь сторона, преданность которой хранишь. И многие считают неважными те факты, что кроме воин и расправ в вашей идеологии сохраняется нерушимое уважение к чужим жизням. — Я говорю, что убью твоего сына, на что ты отвечаешь мне незаслуженными дифирамбами, — Ниар улыбнулась. — Видимо, я сплю. — Ты однажды спасла его от неминуемой гибели. Вряд ли тебе захочется отдавать без боя то, что уже было отвоевано, не так ли? Я могу ошибаться, ведь будущее – зыбкая рябь. Но хочу верить, ты примешь верное решение. А что до твоих слов о Торине, как его мать, замечу: он никогда не отступался от того, что дорого сердцу. Согласна, между вами никогда не будет спокойствия и взаимопонимания. Вы слишком похожи, чтобы быть вместе. И поэтому не сумеете отпустить друг друга, даже вопреки скрываемой правде. — Слишком громкие слова для столь жалкого существа, — чародейка шутливо отмахнулась. Кашлянув, прогнала прочь наплывшую на сердце меланхолию. Собранно и четко, Ниар спросила: — Ладно. Оставим беседу о Короле-под-Горой до лучших времен. Ты путешествовала. Что разузнала? — Я видела Феанора, он пребывает в добром здравии, — гномка вмиг стала серьезной, припоминая детали встречи с нолдо. — Видела его с рыжеволосой эльфийкой, которую тебе уже довелось встречать прежде в Чернолесье. Они путешествовали по старому гномьему тракту. В том же лесу у Кузнеца произошел короткий разговор с отпущенным тобою орком. Больг, торопясь попасть в Мордор, угодил в ловушку Короля. Их беседы я не слышала, но знаю, что урук не хочет потворствовать эльфам. Я поговорила с ним и уверилась в его страхе пред тобой. — Мен-и-Наугрим, — Ниар прищурилась. Пару секунд помолчав, ухмыльнулась, будто догадавшись о намерениях врагов своих. — Мне ведомо, что желает Феанор. Расскажи о Больге больше. — Мне подумалось, что неплохо будет иметь своего посланника в стане врага, — Королева Эребора приосанилась. Опустив руки вдоль тела, пристально смотрела в глаза собеседницы. — Даже если посланник этот будет не предан, он сумеет посеять хаос только благодаря своей нечестности. Но кажется мне, что Больг окажется верным сподвижником. — И ты решила так, потому, что он назвал цену, — Красная Колдунья развернулась к гномке. На ее лице наконец засиял триумф. — И эта цена вполне справедлива, судя по твоему воодушевлению. Что запросил урук за право владеть его духом и телом? — Он попросил даровать ему нечто, чем обладают только старшие дети Илуватара, — гномка, ощущая себя заговорщицей, хмыкнула. Отчего-то происходящее веселило Осаа, привнося в серое существование призрака капельку красочных эмоций. — Его не интересовало золото, должности, войны, убийства. Больг готов служить тебе в обмен на вечную жизнь. Я сказала, что требование его тебе передам, ничего не обещая, ничего не гарантируя. Прими решение, ангбандка. — Когда орки не были орками, отец учил их искусству и письменности, — Ниар, довольная услышанным, кивнула головой. Так Осаа поняла, что колдунья исполнить желание Больга согласна. — Лишь позже, под гнетом чужих голосов и магии наших недругов они превратились в тех, кого мы привыкли считать уруками. Пожалуй, пора вернуть все на свои места. Передай Больгу, что ему следует выучить новое слово и запомнить его, как собственное имя. Скоро оно станет для него таким же родным и близким. А когда мы встретимся с ним, он получит желаемое. Кинн-лаи Белерианда всегда отличались от братьев высоким ростом и красотой лиц. Быть может, в них кроется залог победы.

♦♦♦♦♦

Кинн-лаи Белерианда всегда отличались от братьев высоким ростом и красотой лиц. Быть может, в них кроется залог победы. Феанор не хотел пока рассуждать на эту тему, но чувствовал, что вскоре будет вынужден вернуться к вопросу Авари. Отступники некогда примкнули к Мелькору, найдя в его обещаниях и речах истину, за которую следует сражаться. Мало кто помнил, но первые свои битвы Моргот выиграл только благодаря храброму эльфийскому народу. Прошло время, в ход истории вмешалась воля Эру. Авари перестали существовать в своем первозданном виде. Тьма исказила их сущность, обернула их слабости в преимущества, пороки же превратила в обозримые уродства лиц и тел. Однако Кинн-лаи все еще жили среди непорочных существ Средиземья. Пусть ныне кровожадные и дикие, они оставались смелыми и решительными воинами. Таких следовало опасаться. Пробираясь к Лориэну, Феанор то и дело оглядывался по сторонам, не в силах побороть чувство нарастающего страха. Ни разу не встречавшийся лицом к лицу с детьми своего врага, он понимал, что вскоре будет иметь честь лично говорить с ними. К тому же, нолдо не давали покоя мысли о галадрим, с которыми Королю предстояло долго и мучительно объясняться. Саруман, отправляя нолдо в изнурительное путешествие, не постарался ввести эльфа в курс дела. Кто мог управлять лесами в междуречье? Майа не дал никакого намека, лишь уверив бессмертного в мудрости живущих в лесу Эльдар. Сильное человеческое тело, еще ни разу не подводившее Феанора, затребовало отдыха. Тяжело дыша, Кузнец остановился, переводя дыхание. Моргнув пару раз, с веселой улыбкой на устах отер выступивший на лбу пот. Надвигавшаяся зима не имела власти над вечно цветущим садом Лотлориэна. Деревья защищали от снега и ветра, густой мох впитывал в себя влагу и тепло. Свежий ветерок сквознячком носился между стволов зеленых гигантов, принося с собой затухающее эхо птичьих песен. — Да, совсем не так было у Митрим, — удовлетворенный проделанным путем, Кузнец обеими руками оперся на свою корявую, но удобную трость. — Совсем… Слова потонули в вязком голосе леса. Растворились в его жизни, став пустотой. На их место пришел стрекот еще не спящих цикад и громкое ликование задиры-пересмешника. Нос щекотали сотни разных запахов, некоторые из которых заставляли Феанора безостановочно чихать. Познав суть проблем смертных, нолдо даже перестал насмехаться над младшими детьми Илуватара – несчастные страдали порой от самых невообразимых нелепостей. Так он узнал, что прокисшее молоко таит в себе множество опасностей, а смесь его с рыбой ведет к последствиям гораздо более страшным, чем смерть. — Люди тебе, вероятно, нравились, да? — вслух обратился Феанор к небесам. Жаль, но Мелькор не мог услышать призыва бессмертного. Наверное, запертый в темноте и тишине, он вообще не помышлял о Средиземье. — Ты ведь так любил все неправильное, слабое, непостоянное. Находил прелесть даже в самом ужасном. Пожалуй, Ильмарэ потому и сбегала из Чертогов Эльберет, только чтобы послушать твое восхваление паутины Гверлум. Я однозначно спятил, раз начинаю скучать по тем смутным временам… Феанор вновь тяжело вздохнул. Потупив взгляд, вспомнил лицо Мелькора. Последний был лицемером, узурпатором и, без сомнений, жутким баламутом. Но как бы ни демонизировали его братья, как бы ни открещивались от родства с ним прославленные в сражениях Валар, Моргот обладал своеобразной, глубокой мудростью. Очень многие желали ему смерти, очень многие видели в нем лишь угрозу для мира. Феанор и сам питал крайнюю неприязнь к Мелькору, однако будучи смелым и решительным, находил в себе силы признавать достоинства врага. А их у Моргота было немало. Взять хотя бы извечную преданность Вала к молчаливым прогулкам. Казалось бы, мелочь, но нет – успокоительная ходьба в полнейшей тишине давала Морготу возможность подумать. Эта привычка и породила в нем любовь к далеким северным широтам: короткие дни и длинные ночи сочетали в себе ту идеальную атмосферу для размышлений, о которой всегда мечтают философы. Пожизненно задумчивый, крайне немногословный, Мелькор таким образом заслужил репутацию нелюдимого и крайне закрытого человека. В какой-то мере такое утверждение имело право на существование. Все те разы, когда Феанору довелось говорить с Великим Вала, Моргот с осторожностью подбирал слова и часто углублялся в личные думы, теряя нить разговора. И при всем при этом он умудрялся побеждать даже при крайне невыгодном раскладе. До сих пор в уме Кузнеца не укладывались мысли о Миас. Мелькор, коим он виделся нолдо, никак не подходил для роли отца. Разве мог столь суровый и жестокий воин оказаться добрым родителем? Судя по всему да, ведь пелорийская тройка из кожи вон лезла, чтобы высвободить Вала из заточения. Чем заслужил такую преданность Моргот для Феанора оставалось загадкой, но бессмертный давно перестал верить в трактовку случившегося, предлагаемую аманскими соглядатаями. Мелькор, вероятно, поначалу действительно преследовал только одну ужасающую цель. Но порабощение мира не вписывалось в семейную идиллию Миас. Поэтому эльф, долго и упорно пытавшийся понять причину столь крепкой лояльности ангбандских героев своему отцу, решил, что под конец лично для Моргота начатая война более не постулировала бессмысленное сражение. Нечто иное руководило Мелько, и, наверное, нечто крайне важное. Встряхнув головой, Феанор прогнал прочь мысли о своем давнем враге. Такой ход рассуждений все чаще искажал эмоции, все чаще снедал бессмертного, ввергая в пучину едва ощутимых сомнений. Пока еще ничего не знающий о Миас, не ведающий об их привычках, недостатках и привязанностях, нолдо замечал за собой сочувствие, проявляемое к Мелькору. Хотя причин для лютой ненависти у Феанора было более чем предостаточно, его пламенная натура отчего-то требовала поумерить пыл безумства. — Старею, — хохотнув, Кузнец переступил с ноги на ногу. — С каких-то пор просто ярости недостаточно… Пора было устраиваться на ночлег. И так долго шагавший без отдыха, нолдо с удовольствием расстелил на траве плащ. Уложив рядом с ним свою небольшую поклажу – меч и куль с сухим хлебом – растянулся на твердой ткани. Немного повертевшись на месте, долго пытался занять удобное положение. В конце концов, улегшись на спину, Феанор прямым взором уставился в небесную твердь. Там, по черному бархату незримого купола, летали подчиненные Варде мотыльки звезд. Какие-то казались большими, какие-то – маленькими, но одна светила особенно ярко и особенно чисто. Он заснул крепко и сновидения не тревожили его.

♦♦♦♦♦

Он заснул крепко и сновидения не тревожили его. Гигантский, сильный, умиротворенный, он решил упокоиться в темноте, чтобы не ведать о разрушении былых устоев. Последний в своем роде, Патао спал под сводами огромной пещеры. Языки пламени пробегали по коже валарауко, огромная сильная грудь вздымалась при тяжелых вздохах, клубы черного дыма вырывались из широких ноздрей. Ничто не мешало балрогу коротать дни и ночи в преждевременном забвении. Анаэль осторожно шагнула вперед, переступая через ручеек горящей лавы. Забравшись в самое сердце Мории, проникнув вглубь опечатанных тоннелей, Миас нашла опочивальню своего старого доброго друга. Долго выискивать не пришлось: волшебница знала, где предпочитают отдыхать огненные демоны. Поэтому, выйдя к лавовым шахтам, Анаэль без колебаний решила продвигаться дальше. Так, в полном одиночестве и тишине, она оказалась в просторной зале, окруженной пышущим озером земной крови. Мост, соединявший странный чертог с Казад-Думом, наполовину утопал в огне. Каменное лежбище балрога со всех сторон окружали лавовые потоки. Любой смертный сын Арды, вступив в эту палату, погиб бы тут же от жара и удушающих паров. Но Анаэль обладала дарами мертвой земли и голосом Амана. Огонь не мог навредить ей. Решение пробудить валарауко далось бессмертной с трудом. Балроги раньше подчинялись отцу и крайне редко – Ниар. Будучи ожившим дыханием мира, полные силы и огня, они были способны изменять начертания Эа, как кисть художника способна изменить только нарисованный пейзаж. Строптивые, но преданные, демоны искренне ратовали за Мелькора в дни его славы. Однако после того, как Белерианд исчез под водой, большая их часть либо погибла, либо ушла в глубины земли, под защиту родной стихии. Патао стал последним балрогом, вышедшим из войны. И хоть Ниар считала его ленивым и трусоватым, Анаэль верила в способности друга. Чтобы управлять валараукарами требовалась духовная сила и сдержанность. При Мелькоре, еще в Ангбанде, все трое Миас отлично ладили с веселым народом балрогов. Последние, вопреки внешней суровости, обладали характером беззаботным и жизнелюбивым. Обычно шутящие, поющие песни и любящие танцы, валараукары с удовольствием проводили время за карточными играми с чашей вина в лапах. Надежные защитники, балроги множество баталий провели с детьми Моргота, бок о бок сражаясь с врагами Дор Даэделота. И никогда они не заставили Миас усомниться в своей надежности и силе. Однако дружить с балрогом и давать ему приказы – совершенно разные вещи. В первую очередь народ валараукар являлся народом духов, стихий, природной силы. Властвующий над ними Мелькор являлся полноправным предводителем огненных воинов. Ниар, в свое время часто ведущая балрогов в битву, обладала той волей, какой обладал Моргот. Анаэль, однажды поинтересовавшаяся у сестры сложностями общения с демонами, услышала от Ниар весьма интересную, но при этом не лишенную смысла гипотезу. «Чтобы подчинить себе балрога, нужно сражаться с ним, — Красная Колдунья, начищая доспехи, загадочно улыбалась, поучая младшую Миас. — Твое общение с любым валарауко в конечном итоге сводится лишь к одной простой истине – к поединку стремлений. Как любая стихия, балрог требует порабощения себя. Отдавая приказ, вверься сердцу балрога и попрощайся со своей жизнью. Если ты окажешься способна всей своей сущностью погрузиться в душу демона, он отплатит тебе доверием. Стань частью его, растворись в нем без остатка. И ты окажешься его хозяином». — Патао, проснись, — вспомнив уроки наследницы ангбандского трона, Анаэль остановилась напротив шумно дышащего балрога. — Очнись ото сна, дух. Валарауко потянулся, но не поднялся. Перевернувшись на другой бок, развернул голову к волшебнице. Огромную морду чудовища покрывал извилистый узор тонких огненных линий. Рога, обрамляющие лицо демона черной короной, зловеще поблескивали в красном свечении. Сильные лапы, угольно черные, мускулистые, Патао сложил пред собой. Просыпаться он явно не желал. Сглотнув, Анаэль решила сменить тактику. В ход пошел старый язык Амана. Язык Первой Песни. — Поднимись, Валарауко, дети Владыки взывают к тебе, — голос волшебницы наполнился звоном. Прокатившись по заброшенному чертогу, отразился от высоких потолков. — Я Анаэль, целитель Дор Даэделота, покровитель Ангбандской Крепости. Вспомни меня, добрый друг. Последние слова сделали свое дело. Балрог потянулся. Приоткрыв глаза, недобро зарычал, поднимаясь на ноги. Пышущий от чудовища жар волной тепла окатил волшебницу, чуть не сбив с ног. Земля затряслась под весом демона, застонала, надрывно запела. Оглушительный гомон плавящегося камня и дробящихся скал заполнил уши Анаэль. Полностью выпрямившись, Патао склонился над волшебницей. — Что делаешь тут, чародейка? Зачем тревожишь мой покой? — глас валарауко прогремел в ушах как рык Ородруина. Пламя Удуна, спящее в демоне, заполыхало в его чреве. — Силы вражеские пробуждаются на западе, угрожая нашим планам, Патао, — Анаэль кричала что есть мочи, вкладывая в каждое слово всю доступную ей ярость. — Как дети твоего хозяина, претендующие на трон Дор Даэделота, как полноправные наследники широт Белерианда, мы взываем к последнему из валараукар. Ты был другом нам в Ангбанде, ты поддерживал нас в победе и поражении. Встань на нашу сторону и теперь, а мы приведем тебя домой. — Где же Владыка? — взревел демон. — Его нет рядом с тобой? Как смеешь?! — Мы его наместники в Эннорате! — не унималась Анаэль. В последнее время переживавшая за сестру с братом все больше, отступать от задуманного волшебница не хотела. Сумрак сгущался на юге, мир изменялся под гнетом западных ветров. Балрога нужно было разбудить давно. И мешкать больше смысла не было. — Преклони свое колено предо мной и поклянись в верности, как когда-то клялся моему отцу! Мы набираем армию для битвы за Белерианд, Патао, и ты встанешь в ее авангарде, как хотел бы того Мелькор! Ты подчинишься мне сейчас и позже подчинишься Ниар, Красной Колдунье, повелительнице огня. Так встань же на колени, демон! Терпеть непокорность не следовало. Поступая так, как должно поступать любому хозяину, бессмертная пальцем указала в пол. Демон, громко зарычав, вначале ощерился. Завопив Анаэль прямо в лицо, несколько секунд испепелял ее своим пламенным взглядом. Поняв же, что страха Миас не испытывает, азартно ухмыльнулся. — А я помню тебя, дева с солнечной кровью, — валарауко опустился на одно колено. Огонь, стелящийся за ним тенью, окружил Анаэль со всех сторон. — Ты самая младшая из пелорийской тройки. Всегда заботливая и добрая… Что ж. Говори, чего желаешь, чародейка. Обсудим.

♦♦♦♦♦

Обсудим. Подумаем. И примем меры. Так обычно решались дела в Ангбанде. По крайней мере, так старался решать проблемы Моргот. Смог, задумчиво глядя вдаль, вспоминал. Когда случалось нечто страшное, нечто выходящее за рамки нормального, на помощь приходил именно этот мятежный Вала. Вряд ли кто-то соглашался с ним во взгляде на мир, но почти все в Ангбанде смотрели на Мелькора как на гарант спокойствия и постоянства. Дети его, любимцы варгов и оных демонов, верой и правдой служили стране. Стоило на горизонте замаячить врагу, Миас оказывались в нужном месте и в нужное время. Последний бой Мелькора оказался решающим не только для Владыки. Падение одного укрепления за другим, гонения с родных земель, бесконечные убийства, издевательства, жестокость и насилие – вот что свалилось на головы верноподданных Моргота. Мало кто помнил, но Войны Гнева можно было избежать. И, что самое главное, существовала возможность ее выиграть. Как полагал Смог, Мелькор сдал свои позиции только с одной предельно ясной целью – спасти своих детей. Такую цену заплатил Великий Властелин за жизнь пелорийской тройки. Мелькор видел в Миас спасение не только для своего народа. Но и для всего Белерианда. Поэтому, заслышав зов Ниар, Смог безоговорочно принялся исполнять ее приказы. Дракон помнил своего прежнего хозяина смутно, но и оставшихся воспоминаний хватало для немого подчинения Красной Колдунье. Последняя, так не похожая на отца внешне, теперь действовала в точности, как когда-то действовал Мелькор. Единожды ставший единовластным правителем в Средиземье, дерзкий Вала поставил под сомнение власть Амана. Вероятно, Ниар была способна и на большее. Смог знал, что хозяйка путешествует с гномами из Одинокой Горы. Он знал, что чувствует Ниар и понимал, почему поступает так, а не иначе. Но дракон ведал и о другом. Так ему было известно, что творилось на юге, на западе, и на востоке. Смог слышал и видел, как растет и крепнет армия Мордора. Порой до него доходили слухи о пробуждении сил, гораздо более древних, чем он сам. Дети же Мелькора не обладали армией. За их спинами не громоздились каменные стены крепких цитаделей. Ничего не защищало наследников Дор Даэделота от недругов. И дракон решил, что пелорийской тройке может понадобиться помощь. Поэтому, сидя на вершине Эребора, змей разминал крылья перед долгим и сложным полетом в белые пустыни. Эребор оставался неприступным даже без защиты извне: отвесные стены горы внушали опаску храбрецам, а запечатанные пламенем врата отгораживали сокровища от алчущих взглядов. Король Эльфов в сторону гномьего королевства даже не глядел – лесные стражи занимались своими делами, разыскивая пропавших сестер. Люди из Озерного Города вообще не подозревали о происходящих у них под носом военных хитростях. Поэтому без боязни Смог решил нарушить предписание Ниар. Растянувшись на скале, вскинув крылья, змей взметнулся к небесам под покровительством ночи. Одетый в золотую чешую, сверкающий и быстрый, он растворился в облаках, устремив свой полет к давно покинутой родине всякой темноты. Дракон летел на Север.

♦♦♦♦♦

Дракон летел на Север. Видимо торопящийся, он едва различимой искоркой огня впорхнул в снежные тучи и исчез из виду быстрее, чем Талрис сумел сфокусировать на нем взгляд. Качнув головой, маг прикусил нижнюю губу. — Плохо дело, да? — стоящий рядом Беорн щурился, внимательно оглядывая нового знакомого. Оборотень, к удивлению самого Талриса, действительно оказался добродушным великаном с пушистыми бакенбардами и чудесными пчелиными угодьями. — Он летит к землям, которые раньше назывались Фородвайт, — Миас обернулся к медведю. Последний, опершись о длинный топор, ухмыльнулся. — Сейчас ту часть суши называют Форохел. Когда-то давно именно там отец пробуждал драконов. Скованные льдом, пламенные изнутри, они рождались в суровом крае и умирали там, если оказывались слишком слабыми. Смог летит к родному дому, видимо, желая отыскать собратьев. — Я считал, что он последний в своем роде, — Беорн пожал плечами. — Что-то вроде реликта. Видимо, я ошибался. — Мне не известно, сколько живых урулоки осталось нынче, — признался Талрис, понятия не имея, что скрывал север от взглядов чужаков. — Но Смог вряд ли бы стал просто так нарушать приказ Красной Колдуньи. Он обеспокоен так же, как и все мы. — Только меня к «вам» не приписывай, ладно? — оборотень улыбнулся. В его добрых теплых глазах засверкали холодные огоньки. — Послушай, Талрис. Я рад встретить детей Моргота в своем доме, напоить медом и накормить хлебом. Мне нравишься ты и твои сестры. Я проникся уважением к вашему роду и, готов признать, переживаю за вас. Но вы боретесь не за те ценности, которые кажутся мне истинными. То, что ты просишь, невыполнимо. — Ниар рассказывала о Вас, как о великом и смелом воине, — Талрис не кривил душой. За те немногие и недолгие встречи с Красной Колдуньей чародей многое услышал о загадочном медведе-перевертыше. — Она с трудом переживала ваши споры, с трудом примирялась с чуждым ей мировоззрением. Однако никогда не говорила плохо о Беорне Медоделе. Сейчас Ниар нужна поддержка, как никогда раньше. — Вот уж в чем твоя сестра не нуждается, так это в помощи и советах, — уверенно прочеканил медведь. Замахнувшись топором, вонзил его в мягкую поверхность липового ствола, что валялся подле. — За то недолгое время, что Ниар жила рядом со мной, я понял сразу несколько вещей. Во-первых, я признал собственное непонимание того, кем вы были, ребята. Во-вторых, я с удивлением признал, что половина историй, в которые я когда-то слепо верил, является выдуманным бредом. И, конечно, я убедился в мудрости твоей сестры. Она не похожа на глупого самодура, который станет чудить только из-за собственной прихоти. — Мне кажется, что она балансирует над пропастью, — никогда ранее не обсуждавший семейных дел с незнакомцами, Талрис ощущал себя беззащитным и голым. Стараясь говорить прямо, маг то и дело отводил взгляд в сторону Одинокой Горы. — Сейчас, как кажется мне, она находится по ту сторону Мглистых Гор. Окруженная гномами, вдали от нас, она ранена, искалечена, раздавлена. И путь ее лежит дальше, к Ривенделлу, где царствует Владыка Элронд, сын Эарендила, убившего Анкалагона. Имладрис не лучшее место для наследницы Железной Короны. Так близко к врагам Ниар подбираться еще не приходилось. — Ну и чем же я могу ей помочь? Мы находимся посреди Рованиона, — скептицизма в голосе оборотня поубавилось. Теперь не менее встревоженный, Беорн нахмурился. — К тому же, я не лучшая кандидатура в учителя для принцессы ангбандской. В случае чего, ей лучше поможешь ты. Талрис покачал головой. Медведь все еще не понимал сути происходящего. Раздраженно притопнув ногой, маг опустил взгляд. Понимая собственное бессилие, Миас неистовствовал, расстраивался и погружался в отчаяние. Поджав губы, Талрис негромко рассмеялся. Моргнув, развернулся на каблуках и рукой указал на юг. Вдали, едва заметным огоньком на горизонте маячил Ородруин. — Там – Мордор. Скрытый от солнца пепельными облаками, он темен, холоден и жесток. То – страна моего старого друга, учителя, заклятого врага. Саурон царствует, набирая армию против нас, — сменив позу, Миас кивнул на запад. — Не так далеко отсюда находится Лориэн. Там господствует величественная Алатариэль, дочь Финарфина. Вскоре она узнает о наших планах и постарается нам помешать. Леди Галадриэль, как одна из рода Финвэ, обладает властью над душами Миас. Чуть восточнее от твоего дома находится Лихолесье. Покрытый чернотой бор до поры до времени будет сковывать чарами бравых Майар, посланников Валинора в Эннорат. Но магия не вечна, как ничто в этой вселенной. Истари восстанут против нас и призовут в Средиземье своих хозяев и защитников. — Рассуди сам, Талрис, — предложил Беорн с грустью в голосе. — Если поступлю, как предлагаешь ты, стану отступником, ничем не отличающимся от вас. Если не сделаю ничего, смогу предотвратить гибель невинных. — В чем лично мы провинились перед миром? — Талрис начинал терять терпение. Вновь и вновь он натыкался на глухую стену непонимания со стороны детей Илуватара. Упрямые, глупые, они поверялись только тому, что видели. Привыкшие следовать за чужой правдой, а не за своим сердцем, они делили мир на белое и черное, в то время как он переливался всеми цветами радуги. — Тем, что пытались освободиться от навязанной нам воли? Или, быть может, тем, что защищались тогда, когда нас пытались убить? Мы жили вдали от всего мира, в снегах, во льдах, в одиночестве. Мы никому не мешали и не желали власти. Мы воевали, мы убивали и поступали нечестно. Но разве с нами не поступали точно так же? Беорн молчал, довольно улыбаясь. Растерянный, Талрис в удивлении приподнял брови. Оборотень, махнув рукой, лишь тяжело вздохнул. — Да, вы точно родственники с Ниар. Я даже знаю, что дальше ты попытаешься мне объяснить. Но давай опустим пустую болтовню… Скоро зима, а у меня много дел. Поэтому, если хочешь от меня чего-то добиться, поторопись. Время не ждет.