Thousands Of Eyes

Снова он пробирался меж зарослей колючих растений, которые отчаянно цеплялись за одежду, словно удерживая и не пуская его дальше. Но Вирт неумолимо продолжал брести к кладбищу, к изгороди, к ней. Скорее. Ведь нарастающее чувство одиночества вновь неприятно сдавило в груди. И всё же оно не обладало силой, способной одолеть ту теплоту, что разливалась по телу при одной лишь фантазии о скорой встрече. Он вспомнил её звонкий смех, её улыбку, но попытки вспомнить её запах оказались тщетны. Выходит, и вправду, человеческий мозг не способен воспроизвести запах. Каменная стена, внезапно возникшая перед ним, давно перестала быть барьером. Для него это был портал, с помощью которого он мог оказаться подальше от мирской суеты и бесконечной спешки. Приложив немного усилий, Вирт перемахнул через стену и выпрямился, чувствуя, как под подошвой обуви сминается свежая трава. Глубокий вдох. Даже воздух по эту сторону изгороди казался другим. Лишь находясь на этой половине, Вирт задавался вопросом: почему кислород назван кислородом? Разве он кислый? Скорее, сладкий. Пролетевшая мимо сиалия заставила юношу сорваться с места и побежать вниз по горе, огибая озеро. Вирт бежал со всех ног, улыбаясь от ощущения стучащего в ушах сердца. В эти моменты он ощущал жизнь. И ему хотелось жить. Остановился он лишь тогда, когда заметил на обширной поляне перед собой самого прекрасного обитателя по эту сторону изгороди. Она лежала на голубой скатерти, а её длинные волнистые волосы разметались по этому нежному морю, изображая войну двух стихий. — Ты опоздал, — поднимаясь, отметила она. Вирт с учащенным дыханием подошел к ней и молчаливо опустился на скатерть, разглядывая девушку. В нос ударил пряный запах свежеиспеченного брусничного пирога и мяты. Вот оно. То, что мозг был не в силах воспроизвести. — Ты бежал, — она пригладила его взъерошенные волосы, что торчали во все стороны и вызвали у неё улыбку, сдержать которую так и не удалось. Ему нравились её прикосновения. Поэтому он тут же прикрыл глаза и прижался щекой к руке, накрывая бледную ладошку своей. Она же, как всегда, прождав двадцать или тридцать секунд со смехом вырывалась из нежного капкана и щёлкала его по носу. Ему нравились россыпь её золотистых веснушек и по-обыкновенному рыжие волосы, голубое платье и множество таких же небесного цвета ленточек, которыми она порой собирала локоны. И даже в само её имя, в беспорядочный набор букв он был безумно влюблен. Вместе с тем он невзлюбил ночи каждой клеточкой своего тела, ибо вместе с ними приходила пора прощаться, а она давно стала равносильна расставанию, если дело касалось Беатрис. Единственным утешением были сны, которым Вирт всегда был рад, словно старым друзьям. Удивительно, но они были не только о ней, скорее наоборот. Сны напоминали ему о том, какому миру он принадлежал. И мир этот расстилался на многих землях, но только не на тех, что находились по ту сторону изгороди. Вместе с этим приходило тоскливое понимание того, что они всегда будут принадлежать разным мирам. И мысль эта выбивала Вирта из колеи, заставлялся задумываться о многих вещах. Как и сейчас. — Я с тобой разговариваю, — раздался узнаваемый голос и вырвал Вирта из плена коварных мыслей. — Прости? — Нет. Непонимающий взгляд и полное замешательство заставило Беатрис смягчиться и улыбнуться. Ей было не по себе, когда он вот так исчезал из этого мира, находясь всего в паре сантиметров от неё. Но ещё большую досаду она испытывала когда понимала, что не в её силах разделить эту непонятную, внезапно возникающую меланхолию. — Я спросила, голоден ли ты, — повторила она свой оставшийся без ответа вопрос. Лишь сейчас Вирт заметил плетеную корзину, стоявшую на углу покрывала. Он знал, что всё, лежащее в ней, было приготовлено её маленькими руками. И разве мог он ответить нет? — Очень, — усаживаясь поближе проговорил он, поджидая пока она выудит очередной порезанный на куски пирог и какой-нибудь чай с мятой, фенхелем, липой или тимьяном. Чаще с мятой. « Потому что мята означает теплоту чувств » — Ответила она однажды, отрезая любые возможные вопросы, которые могли бы последовать за этой фразой. И после привычного чаепития вновь наступала тишина, которую они делили на двоих. Вот так просто. Он клал голову к ней на колени, а она зарывалась руками в каштановые волосы. И мир, не только тот, что по эту сторону изгороди, а весь, целый огромный мир отступал на задний план, словно никого кроме них больше не существовало. Но это было не так. Существовал ещё и он. До сих пор. И пока эти двое сидели на освященной солнцем поляне, думая друг о друге, его тысячи глаз взирали на них из тени леса.