Бездна

Первое знакомство с крупным городом стало для Мэйвы совсем невесёлым. Хотя бы потому что собственная способность вышла из-под хрупкого контроля, когда она решила немного осмотреться. О, проблемы случались и раньше, просто в самом караване людей было немного, а в маленьких селениях всегда было, где скрыться. Сейчас, наблюдая за людьми на рыночной площади, она в какой-то момент поняла, что не может перестать смотреть чужие воспоминания. С трудом отвернувшись от очередного прохожего, она замерла, привалившись плечом к стене и пару минут смотрела, как капают на пыльную землю красные капли. Думать получалось с трудом, мысли словно разбегались перед очередным обрывком чужой памяти. Зажмурившись, она постаралась сосредоточиться, после чего заторможено слизнула с губ кровь, текущую из носа тонкой струйкой. Бездумно подняв руку, она стёрла с подбородка красные следы, пусть это и мало помогло. Почему-то в голове ярко вспыхнула мысль, что пачкать одежду кровью ещё больше не стоит и она наклонилась вперёд. Постояв ещё немного и собравшись с силами, она с трудом пошла в нужном ей направлении. Каждый шаг отдавал болью в голове и слабостью в теле и вызывал ощущения, будто сквозь она кисель шла. Или по болоту, наполненному яркими огоньками, смотреть на которые нельзя. От них с трудом удалось отвести взгляд. Хотелось выцарапать себе глаза, чтобы не видеть и уши заткнуть. Просто чтобы не слышать, не видеть это всё. Выкинуть из головы эти страшные видения, жуткие голоса. ЧТобы они все заткнулись! Перестали возникать перед внутренним взором! Чтобы не путали мысли! Она замерла, поняв, что уже подняла испачканные в крови руки и едва не вцепилась себе в волосы. Но за запястья будто схватили чем-то отрезвляющие холодным. Постояв немного, она двинулась дальше, понимая, что желание покалечить себя вряд ли бы помогло. Пришлось опустить голову, чтобы случайно вновь не увидеть чужие воспоминания. Хотя вскоре одной рукой всё же пришлось зажимать нос и прикрывать измазанную в крови часть лица рукавом. Добраться до постоялого двора, где остановились все из каравана, оказалось задачей непростой, как и открыть дверь внутрь. Пальцы замёрзли так, что с трудом гнулись, а саму её знобило. Неловко почти ввалившись внутрь, она двинулась вдоль стены к лестнице, стараясь ни на кого не смотреть. — Эй, малявка, ты как? — окликнула её Ерисса, одна из наёмниц, сопровождающих караван, к которому удалось прибиться по пути. Мэйва мысленно чертыхнулась, ощущая, как головная боль усиливается. — Нет, я плохо себя чувствую, — отозвалась она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал нормально и не дрожал. — Приболела похоже. Я… пойду отдохну. — Иди-иди, — махнул рукой Марвик, хозяин каравана, глянув мельком. — Только учти, что если разболеешься, оставим тебя здесь на попечение местной травницы. — Я поняла, — кивнула в ответ Мэйва, потирая виски. Как дошла до комнаты, она помнила с трудом. Перед глазами всё плыло от боли, и до комнаты она добралась только на силе воли, сразу завалившись на кровать. Стоило закрыть глаза, как сознание привычно окунулось в серую муть сна-не-сна. Сначала всё показалось до обыденности знакомым, а потом поток воспоминаний обрушился внезапно. …Он вновь взялся за перо, старательно выводя букву за буквой. Учиться грамоте тяжело, но нужно для дела и учитель строгий. Если будет много помарок в сданной работе, будут бить по пальцам, а это ужасно больно. И ранки потом долго не заживают, а порой и вовсе пальцы синеют. Учитель говорит, что если они будут плохо учиться, то Архонт разгневается. Но он ни разу ещё не видел их покровителя. И зачем только родители отдали его в эту гильдию? Кормят тут хорошо, и одежду дают хорошую. И даже у каждого своя комната! Вот бы сестра с братом и отец с матерью тоже сюда пришли! Им было бы, что поесть. Он слышал от старших, что за каждого ученика крестьянам платят либо мешком зерна, либо кольцами, но не особо верил в это. Но не могли же его просто так отдать, верно?.. … Она отложила ручку, задумчиво перечитывая слегка скачущие строки в дневнике. Описывать целый день не так просто, как может показаться, но она уже привыкла. Простое описание короткими предложениями позволяли записать всё быстро и без лишних красок. Вздохнув, она потянулась к баночке с таблетками. Скоро нужно будет идти к доктору, и брать новый рецепт на таблетки… Белые «окна» множились и рябили, показывая обрывки увиденного вновь и вновь. Цветные картинки чужих воспоминаний, незнакомые голоса и имена сливались в единый круговорот. И всё это затягивало, сжимая, стирая… … Лесные духи выглядывают из-за деревьев, с любопытством смотря на путников. Она испуганно жмётся к старшему. Тот обнимает её за худые плечи и, поджав губы, идёт вперёд, ведя за собой. Нельзя останавливаться, иначе духи сочтут это слабостью. Они уже разодрали тех злых дядек, что сожгли их деревню и похитили детей и молодых людей. Часть пленных тоже разодрали, а кто выжил — разбежался. Перед внутренним взором до сих пор жуткие картины изуродованных тел, раскуроченных так, словно их пытались вывернуть наизнанку. И крики. Вдалеке слышится отчаянный человеческий вой, полный боли, а на ветке дерева каркает ворон. Она не уверена, что они смогут выбраться из этого леса живыми… — Нет… … Он пулей взлетает на крышу небольшой пристройки и вжимается в гладкую стену. Стая голодных крыс загнала в тупик, и он в ужасе смотрит на грязно-серых пищащих животных, копошащихся внизу. — Нет, нет, пожалуйста, — шепчет он, задыхаясь от ужаса и безысходности. По щекам текут слёзы. — Я не хочу так… Не хочу! Крысы быстро находят путь наверх и набрасываются скопом… — Хватит! — взвыла она и не смогла понять, кричит вслух или про себя. … от звуков пулемётного огня закладывает уши и, боже, как же страшно. Страшно-страшно-страшно. Умирать так страшно… После очередного клиента она не ощущала ничего, кроме лёгкого раздражения, что денег опять не хватает на запланированные покупки. Ничего, ещё вся ночь впереди, а людей сегодня особенно много в борделе… Всё вокруг залито огнём. Так жарко, так больно. Кожа на руках идёт пузырями, а каждый вдох даётся всё труднее… Вокруг чёрной скалы, с высеченными на ней птицами вьются вороны — дурной знак… Отработанный вчера фокус снова не удаётся, отчего внутри растекается злость на себя за неудачу… Пуля, рассекая воздух, летит прямиком в голову цели… Собственные силы уходили, как вода сквозь пальцы. Она ощущала, что задыхается под чужими воспоминаниями и эмоциями. Слишком много. Словно болото, это засасывало внутрь, в обрывки чужой памяти. И она с ужасом поняла, что теряет разницу между чужими и своими воспоминаниями. Попытки уцепиться за что-нибудь заканчивались ничем, хрупкие обрывки рассыпались, чтобы обрушиться ещё большим количеством. …Пущенная стрела летит точно в цель… Сломанная рука болит нещадно и ей не получается даже писать… Красное яблоко, украденное на рынке, сладкое на вкус… Руки перепачканы кровью, а в комнате лежат мёртвые работорговцы… У утопленницы кожа белая-белая и холодная… Денег в украденном кошельке оказалось не много, отчего ощущается досада… Проклятие снова не удалось, слишком быстро убивая жертву. Опять придётся пересчитывать… Кто-то смотрит из темноты, наблюдает и он вздрагивает от любого шороха, боясь теней… В голове билась единственная мысль, единственное желание, которое не мог смять вихрь чужих образов: я хочу жить! … Яркие вспышки света и шелест перьев. Невообразимая игра красок и мелодичный звон стеклянных колокольчиков. Шум боевых барабанов и умиротворённость леса. Живой блеск воды на солнце, осенний листопад и крики птиц… — Я…? Внутри откликнулось что-то, встряхнулось от долгого сна. …Она издевательски смеётся, глядя на очередного поверженного, но ещё живого противника и не чувствует внутри ничего, кроме скуки. Очередной вызов на дуэль, попытка захвата власти. Как банально. Глава Карательных отрядов стоит неподалёку, сверкая глазами недобро и раздражённо помахивая хвостом. Он не смеет вмешиваться в дуэль, но ему хочется порвать наглеца на кусочки — это она ощущает так же ясно, как кровь врага на когтях… Замирает в испуге и от острой вспышки боли, лихорадочно пытаясь вспомнить. Увидеть в цветастом хороводе ответы. Кто я? …Он бежит вниз по улице, пряча в мешковатой грязной рубахе украденные яблоки и даже целый батон хлеба! Повезло, так повезло! И главное никто не заметил, как мальчишка-беспризорник стянул еду! Можно будет наесться сегодня! Тот мальчишка? … Она танцует на празднике со всей страстью, на которую способна. Просто отдаётся звучащей музыке, позволяя телу двигаться в ритм. Переливаются на теле золотистые татуировки, искрясь зеленью, шуршат яркие одежды. Она слышит восхищённые вздохи и перешёптывания, ловит краем глаза не менее восхищённые взгляды. Всё это не важно. Пока она танцует — она жива… Или та женщина? … Он ступал осторожно, обратившись в слух и сжимая в руках арбалет. Эти леса принадлежали не людям, и с обитателями этого проклятого места желал бы столкнуться только сумасшедший. Но у него самого работа такая и, он признавал, что, наверное, тоже слегка не в своём уме, раз взялся за этот заказ. Перед внутренним взором вновь встаёт разгромленная комната, убитая жена, смотрящая невидящим взглядом в стену и мёртвый сын. Эти твари убили их. Он сжимает зубы и идёт дальше. Скоро наступит ночь, тогда придётся быть ещё осторожнее, чем сейчас. Ночные кровососы не знают жалости. А в последнее время совсем обнаглели, делая серьёзные налёты на ближайшие к Таррискому лесу города и сёла. Видимо, клан пополнился новичками, и обычного пропитания стало не хватать. Была бы у него сила, позволяющая убить всех этих тварей до последнего! Чёртовы вампиры… Может быть охотник? … Он небрежно кидает деньги на стол, всё ещё любуясь той добычей, что принёс наёмник. Мужчина напротив внимательно пересчитывает деньги, а потом смотрит на своего нанимателя. — Вы ужасный человек. Он лишь усмехается, разглядывая древние монеты. Какая разница, сколько человек погибло, если теперь сокровище у него… Он? …Выстрел едва слышен из-за глушителя, а мёртвое тело мешком падает на пол. Она прячет пистолет и, осмотревшись, спешно покидает место убийства. Небрежно достаёт по пути только начатую упаковку сигарет и, вынимая одну, закуривает. Затянувшись, она выдыхает горьковатый дым и смотрит на безразличное серое небо… Она? Не то! Всё не то! Изнутри, вместе с откликнувшимся нечто, поднимается что-то тёмное и злое, выливаясь наружу и отталкивая в раздражении ненужные картинки. А следом ушла паника, заливая самосознание кристальной холодностью. Надо вспомнить… Окна мерцают и рябят, будто вот-вот могут пропасть или загореться с новой силой, но она не обращает на это внимание, легко перелистывая картинки одну за другой. … Он смотрит в окно, любуясь бесконечной чернотой за ним и военными кораблями, сочетающими в себе громоздкую конструкцию и хищную грацию. Удивительная смертоносная красота… …Холодный ветер дует в лицо с такой силой, будто собирается ободрать кожу. А кислотный дождь явно собрался помочь с этим. С такими природными условиями не удивительно, что планета была почти необитаема. Однако столетие назад обнаружились залежи крайне полезных руд и, наплевав на суровый климат, сюда рванули делать колонии и добывающие шахты. Сначала пытались делать защитные купола над поселениями, но почему-то не везде они работали как должно. Небольшой двухместный глайдер останавливается у края посадочной площадки. Она вздохнула, проверила защитный костюм и надела шлем, после чего вышла из-под навеса… Прошлое, которое станет будущим и будущее, которое стало прошлым. Что из этого ей нужно? Что из этого принадлежит ей? … У болотной ведьмы волосы всегда всклокочены, а на лице чёрные узоры. А на плече сидит маленький пятнистый сычик. — Красный мох надо вымачивать в свежей воде, Шесса, — качает головой ведьма. — И потом давать полуночной кошке. — Я помню, — кивает она, смотря на красивые длинные пальцы с ухоженными ногтями. Девочки говорят, что болотная ведьма — страшная. Сами они страшные. Раньше так не говорили, раньше и сами вместе с Шессой колдовали. По чуть-чуть и по многу, скрываясь от взрослых. А как только тринадцатый год пошёл, так словно их отрезало. Называют это всё глупыми играми и ерундой. А Шессу забрала ведьма, как единственную, кто понимает и помнит. Она помнит всё-всё и даже чуть больше. Ведьма не запрещала ей общаться с прежними подругами и видеться с родителями, но Шесса понимала, что всё дальше и дальше становится от них… Опять не то. Вновь и вновь, всё мимо, всё не давало отклика. Знакомо-незнакомый шелестящий шёпот подсказывал, что нужно искать. Имя. Нужно и-мя. Как же оно звучало. Такое простое, близкое. — Мэйва. Мороз в лёгких, искрящийся на солнце снег и глубокое синее небо. Да, да! Это нужно! Оно! Новые картинки вспыхнули ярко, оттесняя другие обрывки на задний план. Слабость в теле проходит быстро, а впереди снежная дорога. Долгие дни и ночи, и охоты, и новые люди в небольшом караване, и тренировка с неприветливой, вечно хмурой воительницей. Личные тренировки с собственным даром тайком ото всех и попытки обучаться по чужим воспоминаниям. Правильные воспоминания легко вылавливались из общей кутерьмы, словно откликаясь на имя и выстраиваясь в ряд. И она знала, что это те самые, нужные, принадлежащими этой жизни, её жизни. Вспоминалось всё с удивительной чёткостью. Пусть всего их оказалось не так уж и много, но они ярко вспыхивали, заглушая и подавляя другие картинки, словно давая понять, что они — точно относятся к её жизни и точно принадлежат ей. Это всё — она, это всё — её. Рядом она заметила несколько более тусклых обрывков, которые, впрочем, тоже заглушали остальные, но сейчас было не до этого. А следом возвращалась сила. И было достаточно одного желания, чтобы «окна» вновь побелели и пропали. Ранним утром, ещё в только наступающих предрассветных сумерках, когда она очнулась, то ощущала себя побитой и морально выжатой. Всё тело болело, будто её нещадно колотили или она только что отошла от жуткой болезни, её саму всё ещё слегка знобило. Голова гудела, и она поморщилась, осторожно садясь на постели. С бледного лица и вовсе пришлось смывать засохшую кровь дрожащими руками. Глянув на себя в полированный диск бронзы, она нервно улыбнулась. Отражение в ответ скалилось, а глаза сияли холодным сине-голубым цветом вместо привычного сиренево-голубого цвета. Недлинные, всего до плеч, практически чёрные в сумерках волосы всклокочены и, казалось, вот-вот встанут дыбом. Но когда солнце начало вставать, ей уже было лучше. *** Она смотрела на горизонт, чуть щурясь. Холодный ветер трепал волосы и одежду, но она не обращала на это внимания. Сколько лет уже прошло с того случая, а до сих пор помнит свой срыв. Въелось в память, как могут быть опасны собственные не-сны. Но подобных инцидентов больше ни разу не случалось, насколько бы паршиво она себя не чувствовала. Будто сила её полностью приняла. Или она — силу. Она не знала, что именно тогда произошло и почему так случилось, но понимала, что это просто не могло никак не сказаться на ней. По крайней мере, сила после того случая стала более послушной, более родной и управлять ей стало легче. Мэйва понимала, что тогда ей крупно повезло. Тогда якорем для сознания стало собственное имя — настолько зыбкая опора, что удивительно, как собственное «я» смогло за это уцепиться. Хотя чем больше она копалась в воспоминаниях собственных перерождений, тем меньше ей думалось, что понимание себя удалось удержать случайно. Так или иначе, но она смогла вытянуть саму себя из этой Бездны. Вряд ли такой срыв повторится. Хотя до сих пор при слишком большом объёме чужих воспоминаний ей требовалось время, чтобы унять головную боль и обдумать увиденное. Это выматывало, особенно учитывая, что люди чаще запоминают плохое, нежели что-то хорошее. Это не означало, что хороших и тёплых воспоминаний совсем нет. Просто обычно негативное ярче — страхи, ужасы, потрясения, моменты потерь и смерти. Мэйва не знала, почему обычно наталкивается на такие эпизоды, когда заглядывает в чужую память: быть может инстинктивная защита? Или люди, правда, чаще концентрируются на этом? Где-то она слышала, что негативный опыт просто лучше запоминается и является лучшей мотивацией для самосовершенствования. Она вздохнула и сложила руки на груди. Сидеть на краю Шпиля так себе затея, но ей нравилось. Мощная энергия Шпиля не давала свалиться, удерживая на месте. К резонатору давно уже почти никто кроме неё не ходит. Торговцы и учителя предпочли обосноваться в крепости ближе к земле, когда на Ярусах больше не осталось враждебных ей Архонтов. Мэйва была этому рада. Подобное одиночество давало возможность посидеть в тишине, подумать и отдохнуть. Тени шевельнулись, и она ощутила знакомое присутствие ещё до того, как Архонт Теней шагнул на каменную площадку Шпиля из тени. Марк глубоко вдохнул холодный воздух и шагнул ближе. — И тебе привет, — слабо улыбнулась Мэйва, глядя на вполне довольного жизнью Архонта. Тени быстро сползали с тёмной кожи и одежды, ложась у его ног. В принципе, посидеть в компании мужа даже лучше. — У тебя усталый вид, малыш, — заметил Марк. — Что-то случилось? — Нет… Всё нормально, — не слишком уверенно сказала Мэйва и, подумав немного, всё же решила спросить: — Почему люди запоминают больше плохого, чем хорошего? — она подняла голову и поглядела на Марка. Архонт Теней вопросительно изогнул бровь. — Многие люди охотнее говорят о том, что с ними случилось плохого, — пояснила Мэйва, решив не вдаваться в уточнения. — Тебе скорее расскажут, как разбили палец накануне, чем как успешно сходили на охоту или приготовили что-то вкусное. — Конечно, особенно если разбили палец в процессе приготовления этого самого вкусного, — беззлобно фыркнул он и сел рядом. — Но меня скорее будут слёзно просить не убивать, чем рассказывать о таких бессмысленных мелочах. — О, ты ещё вспомни, как ученики ныли поcле твоих тренировок. — Это обычная дрессура, малыш, ничего личного, — пожал он плечами и скривил губы, вертя в пальцах кинжал. — Пока не обожжёшься, не поймёшь, что такое горячо. Боль всегда ярче въедается в память и понятнее указывает на ошибки. Мэйва вздохнула. — Можно указать словами иногда, — попыталась она возразить, но уверенности в голосе явно недоставало. Тем более, Марк был в чём-то прав: многое познаётся на личном опыте, особенно если дело касается тренировок. — Не говори ерунды. Не все это понимают, ты же знаешь. — Знаю. Но я всё же немного не про это… — Она посмотрела на него внимательно, будто пытаясь понять, тоже он помнит больше плохого, чем хорошего. Сколько вообще плохого случалось в его жизни? Сколько боли своей и чужой, сколько страхов, злобы и ненависти было спрятано за боевым раскрасом в виде красного черепа? Она не знала. И, пожалуй, это не самая лучшая тема для разговора. — Ох, ладно, забудь. Тени хранят своего Архонта от её дара, но она и не собиралась пытаться заглядывать. Она не могла читать память души Архонтов. К лучшему это или к худшему сложно сказать. Наверное, давно следовало рассказать Марку об этой способности. Тем более что он сам что-то подозревал наверняка, не дурак же. Не спрашивал пока только ничего. Но… Она просто боялась, что если откроет этот свой секрет, то их отношения изменятся худшую сторону. Слишком уж её способность похожа на то, чем обладали Голоса Нерата в своё время. А о нём Марк до сих пор отзывался крайне негативно, хотя уже столько лет прошло с момента смерти Архонта Тайн. Да и сомневалась Мэйва, что Бледен Марк поверит ей на слово, если она скажет, что память Архонтов смотреть не может. А терять его хорошее расположение, мягко говоря, не хотелось. Марк стал слишком родным и нужным. Куда она без него-то теперь? Поэтому некоторые вещи должны оставаться в тайне. Пусть это и не совсем правильно. Но… пока так будет лучше. А дальше видно будет. — Боль — это хороший учитель, малыш, — негромко сказал Архонт Теней, ловя солнечные блики на лезвии ножа. — В любом деле. И успех запоминается не менее ярко, чем поражение. — Что не убило, то сделало сильнее, — задумчиво протянула она. Конечно, счастливые воспоминания встречались ей не так уж редко. Но всё же недостаточно часто по сравнению в чем-то плохим. Возможно, она просто как-то неправильно смотрит? — Вроде того, — мимолётно улыбнулся он. Мэйва вздохнула, решив не спорить. В чём-то Марк прав, только вот не все выдерживали и выдерживают такой подход. Кто-то ломается, кто-то перегорает, и ничего весёлого в этом на самом деле нет. Сколько таких людей было и сколько ещё будет не сосчитать. Это касалось не только жестоких физических тренировок, но и моральных терзаний, душевных травм. От них люди убивали сами себя куда чаще, чем от каких-то ранений. Кто выживает, тот действительно становится сильнее, тут уж не поспоришь. А ещё зачастую злее, холоднее и хитрее, отгораживается масками и равнодушием, пряча себя за улыбками или безразличием. Как Тунон, как Марк, как она сама и много кто ещё. Впрочем, тоже не всегда такое происходит. Люди в этом плане казались удивительными: никогда не знаешь, в какую крайность может занести того или иного человека и сможет ли он оттуда вернуться. В этом и есть своеобразная ловушка: если отдаться злобе, своим неудачам и боли, то в них запросто можно захлебнуться. А можно использовать себе на благо, как способ добиться цели. Чем тяжелее путь, тем желаннее и слаще приз, тем радостнее победа. Одни эмоции должны поддерживать другие, как свет поддерживает тени, а тени — свет. Равновесие нужно соблюдать. Марк молчал некоторое время, вертя кинжал между пальцев. Мэйва же задумчиво смотрела на горизонт. С высоты Шпилей земли вокруг виднелись необычайно чётко, как на ладони. Она тихо вздохнула и мягко улыбнулась, подумав, что ещё есть люди, рядом с которыми себя прятать не хочется и есть вещи, которые стоит говорить вслух. — Я всегда буду на твоей стороне. Чтобы не случилось, — она улыбнулась чуть шире, ощущая чужое удивление от такого поворота разговора и резкой смены темы. — Просто хочу, чтобы ты знал это и помнил. Марк усмехнулся и обнял, притянув к себе вплотную. — Я знаю, детка, я знаю, — весело фыркнул он, после чего потрепал по тёмным волосам, ещё больше их взъерошив. — И не только на моей. На нашей с тобой. — Хорошо, на нашей, — покорно согласилась она, пряча улыбку. От Марка тянуло теплом, и она довольно прищурилась, прижавшись к нему. — Ты замёрзла, — неодобрительно заметил он, дотронувшись до её ладони и поцеловав в висок. — Если решила убежать от бумажной работы, просто заболев — то это плохой вариант. — Сегодня ветрено здесь, — невпопад ответила она. Бледен Марк хмыкнул и покачал головой, не собираясь вестись на эти слова. — Только потому, что ты так хочешь. Иначе твоя библиотека давно бы перестала существовать. Мэйва улыбнулась в ответ и просто поцеловала его в щёку. А потом потянулась по связи к Шпилю, прося отгородить площадку. Спустя несколько секунд ветер стих — мощная магия стабилизировала и убирала такие погодные мелочи, как ветер, дождь и разряженный воздух. Бледен Марк тихо фыркнул, убирая несколько белых прядей волос с лица, и пробурчал что-то под нос. Тени вокруг едва шевелились, укутывая не хуже тёплого одеяла. Это успокаивает, и она доверчиво откинула голову ему на плечо, прикрывая глаза. Рядом с Архонтом Теней всегда становилось легче. Головная боль от перенапряжения и частого использования Дара притуплялась, а чужая память не казалась такой тяжкой, изматывающей. Будто второе дыхание открывалось. И легче становится морально. Мэйва не понимала, почему и как это вообще работает, — то ли влияние чувств, то ли нет, — но радовалась этому. — Я всегда буду с тобой, Мэйва, — шепнул то ли сам Марк, то ли тени. — Чтобы не случилось. Важные слова. Нужные. От них становилось тепло на душе и хотелось улыбаться, а ещё обнять Архонта покрепче и просто уткнуться носом в него. Он чуть сжал её руку, переплетая пальцы, будто в подтверждение слов. Мэйва улыбнулась в ответ, прислушиваясь к тихим шорохам-шепоткам теней Архонта и знакомому гулу магии Шпиля, сильнее прижимаясь к тёплому боку мужчины. Если подобный срыв вдруг повторится, то не так болезненно. Теперь есть надёжные точки опоры, якоря для сознания, — Шпили, Марк, Адъюдикатор и её спутники, что помогали пережить все те злоключения на Ярусах, — все они намного крепче. И искреннее, потому что могут быть собой без опаски рядом друг с другом.