Ведовской танец

      Было темно и страшно. Даже очень страшно. Луна уже пошла на убыль и не давала столько света, как в полнолуние. А еще страшило предстоящее наказание, ведь матушка, вернувшись от больного, обязательно обнаружит, что дочь ослушалась и, несмотря на строгий запрет, сбежала выполнять обряд. Но Ольха крепилась, она же не из собственной прихоти так делает, она должна помочь, просто обязана, ведь в этом состоит долг ведуньи: помогать людям и защищать их от злых сил. А те русалки, про которых говорила давеча мама, и есть те самые злые силы.       Прихотливый июньский ветер подул сильнее, заставив девушку поежиться и прибавить шагу. Из одежды на ней была только тонкая нижняя рубашка с вышитыми по подолу солнышками-оберегами, и она плохо защищала от сырости и холода. Первый месяц лета в этом году и правда выдался сырым, холодным, дождливым, и Ольха не раз слышала от деревенских мужиков, что если так дальше пойдет, то пшеничка в этом году вся поляжет и урожай они соберут гораздо меньший. А тут еще русалки…       Эту историю ей рассказала мать два дня назад. Тогда только-только на небе показалась полная луна, завораживающая своей яркостью и холодностью. Тогда Ольхе было сказано, что это дурное, волчье время, когда в человеке просыпается все плохое, а нечистая сила выходит вредить людям. Черти и кикиморы скребутся в окошки, не давая спать честным людям, по полям танцуют русалки, портя урожай, а по кладбищам рыскают вурдалаки. К ним в окошко никто не скребся, но Ольха все равно поверила матери: уж она-то знала гораздо больше дочери, и еще ни разу не было такого, чтобы Заряна-травница ошибалась.       — И тебе не след в окошко таращиться, — женщина тогда быстро задернула занавеси, скрывая от глаз дочери яркий диск луны, волчьим глазом таращащийся на землю. — Еще беду уже на себя накличешь.       — Какую беду, матушка? — Ольха тогда очень сильно удивилась. — Мы же ведуньи…       — Вот то-то и оно, по краю ходим, — покачала головой женщина. — Глянешься еще какой нечисти — и утянут хороводы вместе с русалками водить, поля портить…       Перепугалась тогда девочка, но все же спросила: а с полями такими теперь что будет, неужели спасти их после такого хоровода нельзя? Вот тогда-то Заряна и рассказала дочери, что в стародавние времена ведуньи да незамужние девицы после полнолуния водили свои хороводы, чтобы снять проклятие нечисти и помочь полю уродить, и сразу же, видя интерес дочери, строго-настрого запретила ей это проделывать. Уж она-то понимала, что крестьяне не такую долгую память имеют, чтобы не пугаться такого обряда.       И вот теперь Ольха собиралась нарушить материнский запрет, и пусть не было с ней других девушек, которые могли бы помочь, но она все равно станцует, чтобы спасти поле. Только бы духу хватило дойти, а то тени от деревьев чудятся чем-то злым и каждый шорох несет для перепуганной девушки угрозу, даром что полнолуние прошло — вдруг и сейчас кто-нибудь выскочит и попытается утащить. Леший там(лес-то он вон, рядом), или русалки, (река ведь тоже недалеко), или колдун-оборотень. От этих мыслей маленькая ведунья совсем перетрухнула и припустила бегом, только коса по спине захлопала.       Остановилась Ольха уже на краю пшеничного поля, огляделась, переводя дух. Над полем царила тишина, даже ночные птицы не летали над только-только начавшими пробиваться колосками. Редко те пробивались, плохо, что только укрепило девушку в своем стремлении немного помочь, хоть как умеет. В дневное время, может быть, и не так страшно было, но люди же кругом, да и не пустил бы ее никто к полю с такими намерениями — потопчет еще, а, может, и хуже еще чего сделает. Зябко только, пусть ветер и улегся.       Помедлив еще пару мгновений, набираясь решимости, девушка скинула рубашку и расплела косу. Длинные светлые волосы тут же плащом укрыли хрупкую, еще по-детски угловатую фигурку с только наметившейся остренькой грудью и едва округлившимися бедрами. Ох, сколько Ольха вздыхала, глядя на крутобедрую красавицу-мать, на которую, даром что ведунья, заглядывались и молодые парни, и зрелые мужчины. А она, хоть уже год как девушка, все никак не обретет более женственные формы, даже тайком капустные листы прикладывала, пока мать не заметила да не отругала за глупости хорошенько       Но сейчас не до собственной фигуры. Еще раз окинув поле настороженным и испуганным взглядом, ведунья шагнула на поле. Шаг, еще шаг по стылой земле, чувствуя, как сердце замирает в груди, а на третьем шаге Ольха затанцевала…       Танец ворожеи не походил ни на один из известных людям танцев, да и откуда взяться сходству, коли главенствовали здесь не движения и музыка, а силы, что Ольха в него вкладывала. Девушка кружила, запрокинув голову к темному небу и раскинув руки, кружила, как умела, стараясь заменить собой целый хоровод. Все, ради того, чтобы очистить поле, все, ради того, чтобы помочь людям. В какой-то момент ей стало казаться, что вновь поднялся ветер, но на этот раз он не морозил, а приятно холодил разгоряченное тело, танцевал вместе с девушкой, нежно обнимая ее за талию и плечи, и словно даря ведунье свои крылья, так что казалось, что девушка парит над землей, и вовсе ее не касаясь. А от самой ворожеи, от ее босых ног, зарывавшихся в стремительно теплеющую землю, утекала сила. Сначала — отведенная природой и Марой, а там и та, что питала ее собственную жизнь. Будь здесь Заряна, она бы остановила дочь, но старшей ворожеи рядом не было, потому и танцевала Ольха, пока сил совсем не осталось и она в полубеспамятстве не рухнула на горячую землю. Подняться она смогла лишь с первыми лучами солнца, пошатываясь от слабости и навалившейся на плечи тяжести, доковыляла до своей рубашки, кое-как натянула ее и побрела домой. И счастье, что никто из односельчан не видел ее такой.       Мать уже ждала ее, но ругать не стала, только обняла непослушную дочь, помогая войти в горницу, а уже там обтерла ее влажными полотенцами да напоила заклятым отваром на диком меду. Только все равно потом седмицу Ольха пролежала в беспамятстве, отдав все свои силы земле…       …А та в этом году уродила как никогда. Не только на общинном поле пшеничка в рост пошла, но и каждый, даже самый плохонький клочок земли обилием радовал. И подать отдать хватило, и закрома на зиму, себе и скотине на радость, заполнить. Много по этому поводу разговоров да пересудов было, да только правды так никто и не узнал. Хотя и говаривали мальчишки-пастухи, что в ночном сидели, о русалке, танцевавшей по полю. Да и местный пьянчужка об том же баял. Только кто ж им поверит-то?..