Тысяча солнц

— Не позволю! — взвыл грубый бас на весь директорский кабинет. Стёкла дрогнули. — Прошу, Люциус, не стоит так реагировать, — Альбус Дамблдор слегка подался вперёд, протягивая руки ладонями вперёд к Малфою-старшему, тем самым желая предотвратить конфликт. — Я Вас уважаю, директор, но это уже слишком, — не унимался мужчина. — Я не могу оставить сына в Хогвартсе, его состояние крайне нестабильно… — Отец! — серые глаза наполняются мольбой и надеждой. — Помолчи, Драко, это не тебе решать, — он сурово воззрился на сына. Слова отца — удар под дых. Поник. Скрючился под тяжёлым взором. Заметив реакцию парня, Дамблдор решил упорнее вмешаться. — Послушайте, мистер Малфой, даю вам слово, что лично присмотрю за вашим мальчиком, — уверенно сказал профессор и подмигнул Драко. — Мы найдём причину. — Отец, прошу, — парень перевел взгляд с директора на него. — Это выпускной год, ты не можешь забрать меня сейчас. Надежда разрасталась где-то в груди пёстрым бутоном. Люциус вздохнул и встал, стукнув металлическим наконечником трости о кафель. — Ладно, я доверюсь вам, Альбус, но если его сердце… — не договорив, он распахнул массивную дверь лёгким движением руки и, последний раз бросив тяжёлый взгляд на сына, покинул кабинет. Драко иногда подумывал, что его отец мог бы стать первоклассным дементором. Дамблдор осмысливал сказанное так долго, будто придумывал подробный план нападения, затем, наконец-то, заговорил, — Драко, я думаю… — Спасибо, профессор, — не дав договорить, выпалил блондин. Скрип кожаного кресла. Он поспешил скрыться за дверью, оставляя недосказанность электрическим клубком висеть в воздухе.

***

Зайдя в свою комнату и прочно заперев за собой дверь, Драко скинул ботинки и мантию на пол. Ему крайне повезло и не повезло с отцом одновременно. Вечные нравоучения о чистой крови, долге и послушании. Он был невыносим, но отдельная ото всех комната на слизеринском факультете была привилегией, и, конечно же, парень пользовался такими привилегиями. Малфой, волоча за собой ноги от усталости, медленно прошёл к кровати и плюхнулся в неё носом прям в одежде. 02:14 ночи. Удар. Обрыв. Слишком быстрая систола. Слишком долгая диастола. Нечеловеческая боль пронзила грудную клетку, каменной ладонью сжимая сердце. Драко в спазме подтянул ноги к груди и скомкал одеяло побелевшими костяшками. — Только не сейчас, только не снова, — мольба куда-то и кому-то. Он потянулся одной рукой за палочкой, но боль снова пронзила рёбра подобно копью, загнанному в тушу оленя. Далее ощутилось лишь адское жжение от соприкосновения его спины и затылка с каменным полом. Она была неумолима, буквально терзая и вырезая его сердце из груди. Без причин и без следствий. Боль, которая держала в агонии последние полгода. Боль, против которой были бессильны любые зелья и заклинания. Боль, которая каждую ночь врывалась в его сны и заставляла тело биться в конвульсиях. Возможно, ему действительно нужно было покинуть Хогвартс? Удар собственного сердца оглушил его. Тьма поглотила сознание целиком. До глубины подсознания донеслось чьё-то смутно произнесённое «Алохомора», затем глухой удар деревянной двери. — Малфой! — голос был испуганный и тонкий. — Твой отец меня убьёт, если ты сейчас умрёшь! Худоба белых рук никак не сказывалась на их силе. Драко почувствовал, как его схватили под руки и куда-то тащат. — Гринграсс… — Драко приоткрыл серые мутные глаза, изучая лицо девушки, обрамлённое каштановыми волосами. А внутри всё больнеебольнеебольнее. — Неужели живой? — язвительно-панически хмыкнула Астория и, дотащив парня до ванной комнаты, включила холодную воду. Спустя пару минут волшебница, опираясь одной рукой о борт ванны, а второй за плечо блондина, тяжело дыша, погрузила его под воду с головой. Драко в ту же секунду услышал его. Стук собственного сердца. Ритм замедлился. Лучшие секунды этой никчёмной жизни. Он не чувствовал студящего кровь холода, не чувствовал нехватки кислорода под водой, потому что боль потупилась и это, чёрт возьми, главное. Он бы провёл вот так вот минуты, часы… но нет, всё та же сильная тонкая рука ухватила его за грудки и рванула вверх. Первый вдох, и вода из носа водопадом. Сердце. Что ж, это шаг к победе, Малфой. Оно билось и практически не болело. Вода сделала своё чистое дело. — Дурной! Кретин! Недоумок! — слова грязью посыпались в сторону Малфоя, а тот лишь припал насквозь промокшей белой рубашкой к ледяному бортику ванны. Платиновые волосы закрывали лоб. — Ты мог умереть, если бы не я! Всё та же Гринграсс-младшая. — Не бесись, у тебя морщинки вот тут, — Драко коснулся бледными пальцами своего лба. — Нет, вы поглядите! Он ещё и шутит. Дурак! — фыркнула девушка, сползая спиной по мокрой плитке на не менее мокрый пол и слегка дрожа от пережитого. Повторяешься. Огромными бусинами капли бесконечным потоком покидали подол её школьного платья. Под полупрозрачной тканью виднелось нижнее белье. «Смотри, сын, — набатом ворвался голос отца ему в подкорку мозга. — Это твоя будущая жена. Астория Гринграсс. Чистокровная волшебница и божественно красивая». Да, Астория была безумно красива. Тёмные длинные волосы, скулы, худоба плеч и рук, бледная аристократичная кожа. Она была идеальная. и д е а л ь н а я. Смотря на неё, слизеринец едва сдержался, чтобы не выплюнуть свои мысли ей в лицо, потому что внутри было пусто. Не нужна ему эта идеальность, эта чистая, чтоб ею вампиры подавились, кровь. Даже сейчас, при виде просвечивающегося белья внутри вяло плелось перекати-поле. Не хотел. — Теперь ты мой должник, Малфой, — не унималась девушка. Мысли посыпались мелким песком на плитку. — Какого ты несёшь? — его возмущению не было предела. Руки плотно обхватили бортик, и он смог сесть. Платиновые пряди не отлипали ото лба, мешая нормальному обзору. — Ты должен пойти со мной на рождественский бал. За этим я сюда и шла, вообще-то, до того как… это вот всё, — изящная рука очертила в воздухе круг, её усталые глаза пробежались по нему, пытаясь оголить душу, чтоб он пообещал, чтоб поклялся. — Иначе расскажу всё… — Не смей, мелкая стукачка! — зарычал Драко. Сердце вновь кольнуло. Так. Спокойно, Малфой. Вдох-Выдох. — …Не смей, иначе я тебе этого не прощу, — уже более спокойно пояснил он. Астория вздрогнула и немного обмякла под его строгим совсем-как-у-отца взглядом. — Прости, — шатенка замешкалась и начала выжимать подол платья. — Люк просто уехал на Рождество, с ним я не могу пойти. Остаёшься ты, мой будущий… — Произнесёшь это слово, и твой драгоценный Люк схватит Аваду, — грубо, даже слишком. В него летит махровое полотенце. — Ладно! Поняла я всё, не надо так… — слизеринка смотрела в упор, вздёрнула подбородок. — Вытирайся. Её корона катилась к чертям. Драко накинул полотенце на голову и попытался вылезти из ванны. Успех. Вау, парень, ты ещё не совсем слизняк. Сердце пришло в норму, отбивая ритмично и безболезненно. Надолго ли? Ответ он знал. До следующей ночи. — Хорошо, я пойду с тобой, — заметил, как она приосанилась и взбодрилась. — Но! Это не ради тебя, просто не хочу проблем от… отца. Желудок скорчился чуть ли не до рвотного позыва. — Пусть так, — Астория встала, оправила, ничуть не стесняясь, липнущее к телу платье. — Выгодно для обоих. Тем более, чтобы ты там себе не накручивал, мне на тебя не всё равно, — она поддержала его плечи, пока Малфой скользил по разлитой на кафеле луже. Блондин кивнул и на выдохе произнёс что-то вроде: «Спасибо. За помощь», потому что отвечать взаимными искренними любезностями её хитрой персоне он не желал.

***

Столовая набилась битком. Некуда было даже плюнуть. Все четыре факультета смирно трапезничали, шушукаясь и смеясь над шутками других. — Эй, Поттер, где ваш святой дух? — уголок рта ехидно пополз вверх, предвкушая. — Что ты несёшь, Малфой? — буркнул за Гарри Рон. Глаза метали молнии прямиком в змеиный столик. — Ну как же? Вы же святая троица, — гогот слизеринцев разнёсся по всему помещению. — Отец, — ткнул палочкой в Поттера. — Сын, — в Рона. — А где святой дух? — Замолкни, Фенрир, не твоё собачье дело. Драко закатил глаза и показал им средний палец. Грейнджер он толком не видел уже несколько недель. Пфф, когда она начала его заботить? Надо выкинуть эти мысли из головы. Немедленно. — С каждым годом скучнее и скучнее отвечают, — где-то слева подал голос Забини. — Что? — Глаза твои бесстыжие люблю, говорю. Ты там что? О Грейнджер мечтаешь что ли? — тихий смешок и толчок в бок. — Заткнись, Блейз. Тупой юмор не твой конёк, — процедил блондин и уткнулся в тарелку с обедом.

***

— Гермиона? — тёплые пальцы касаются её голого плеча. — Вот ты где… а я… мы тебя везде искали. Зимний морозный ветер на балконе башни Гриффиндора беспощадно хлестал так, что волосы неряшливой копной выводили пируэты то по часовой, то против. Но Грейнджер не было дела. Пустота огромной язвой покрыла всю её душу, где не осталось места для чувств. — Рон очень беспокоится, да и я тоже, — легко тряхнул её предплечье. — Не закрывайся, прошу, поговори со мной. Глубже. Ещё глубже. Мороз в её лёгких, в её крови, пропитал до основания. Лёгкое хлопковое платье развевалось флагом, а босые ступни стали цвета молока. Молчит, судорожно подёргивая плечами. — Я понимаю, твои родители… Понимает? п о н и м а е т?! Да ни черта он не понимает! [ Прошло полгода, но как будто это было вчера. В ушах гудки, в виски толчками бьёт грязная кровь. Свист и лязг металла о металл. «Мисс Грейнджер? Нам очень жаль… ваши родители скончались в автокатастрофе». Кажется, её в тот момент ударили по голове кочергой, вынули череп и отправили его в мясорубку. Ничего не слышно, кроме протяжного нечеловеческого крика. Её крика. ] — Гарри… — выдох сквозь стиснутые зубы. — Ты никогда не поймёшь. Поттер отшатнулся, будто получил мощную оплеуху. Вот теперь смотрит так, словно она ему чужая, а её несёт, и несёт, и несёт… — Ты никогда их не видел! Ты не жил с ними! Заткнись, Грейнджер. Не они учили тебя ходить и читать! Годрик милостивый, заткнисьзаткнисьзаткнись. Ты знаешь только по словам… — её плечи лихорадочно тряслись, а на язык словно наложили «Империо». Она не думала сейчас, а потом будет безгранично жалеть. На улице дичайший холод, а Гермиона стоит вот так, в одном лёгком платье и не чувствует ничего. Ничего уже как 6 месяцев, хотя её сердце должно было сдохнуть от боли, а грудную клетку рвать на куски агония. Сейчас, вчера, долгими бесслёзными вечерами. Она умерла где-то внутри. Рука покинула её плечо, возвращая из лабиринта мыслей. — Знаешь, — Гарри отошёл от неё на такое расстояние, что должно было стать больно. Пусто. — Мы с Роном любим тебя, Гермиона, когда же ты снова полюбишь себя? Она задохнулась в его словах как рыба без воды. Никогда? — … Именно вы, слышишь? Вы двое заставляете меня просыпаться по утрам с улыбкой на лице. Я знаю, что у меня есть дом и есть к кому пойти, хотя родителей я и не знал, — Гарри пробрало мелкой дрожью, пока он говорил. — Это вы, — посмотрел вот так вот в её огромные глаза долго и пристально, затем развернулся к выходу с балкона. — Когда до тебя дойдёт смысл моих слов, ты знаешь, где нас искать, — он поспешно вышел, оставляя её одну на растерзание прогнившему миру. Гермиона проследила за ним, пока друг не скрылся в глубине прохода. Что же она наделала? Как она могла сказать такое Гарри? В кого она превратилась? Слёзы обожгли щёки и руки. Нет, нельзя так. Ей нужно догнать его, остановить, обнять и сказать, что это всё не она. Гермиона, которую они знают и любят никогда бы такого не сказала. Девушка рванула за Гарри, вбежала в гостиную Гриффиндора, но никого уже не было. Почему тебе не больно, грязнокровка? Ты перестала быть человечной? Или у детей магглов нет человечности? — Заткнись! — закрыла ладонями уши. Но внутренний голос гнал волшебницу дальше, вниз по коридорам, через меняющиеся лестницы, на улицу. Она бежала и бежала, пока силы не покинули её на мосту, который хрупкой нитью разделял замок и запретный лес. Стёртые пятки. Поскользнулась. Голые колени о камни. Снег и кровь.

***

«Выспись, пожалуйста, мы сегодня должны всех уделать на балу» Хрустальный идеальный голос Астории в его мозгу, который он встретил фырканьем, как и всегда впрочем. Только голова коснулась подушки, как… боль. Мир покачнулся в его мигом помутневших глазах. Какого чёрта? Сейчас не ночь! Драко стиснул зубы. Вот она, родная и нежеланная разливалась подкожно, внутримышечно и внутривенно. Боль скрючила его тело в остром спазме. Лёгкие начало рвать, будто он бежит двенадцатичасовой марафон. Малфой ничего не понимал, тело само скинулось на пол, продолжая трястись. Агония разожглась мелким пламенем в сердце. Он закричал, ломая запястья и желая унять весь этот внутренний Ад. Когда наконец сквозь туманность в глазах, Драко смог разглядеть свои руки, то, кажется, его и без того белые волосы поседели от ужаса. Кончики пальцев были синюшного цвета, ясно давая понять своему хозяину, что сердце отказывает. Вот так и всё? Вот значит, как должна была закончиться его жизнь? Где сучья справедливость?! Слизеринец обнял себя руками и зажмурился. [ Яркий свет и мост и дикий холод прямиком из глубин запретного леса в его спальне. ] Малфой от неожиданности вздрогнул, чем вызвал ещё одну волну боли, которой не было конца и края, — Что, твою мать, происходит?! — крик в пустоту. Спазм. Боль. [ Снова яркий свет, но на этот раз мост так близко, что можно дотянуться рукой до перил. Тело буквально ощущало, как мороз студит кровь и лёгкие. ] Кое-как поднявшись на ноги, но при этом покачиваясь в такт жрущим его сердце волнам боли, Драко вновь бросил взгляд на пальцы. Синева доходила уже до второй фаланги. — Дерьмо. Вот же… дерьмо, — абсолютное непонимание происходящего долбилось кулаками по сводам черепной коробки. Надо узнать, что там, вдруг…? Вдруг это его спасёт? Крохотная надежда поселилась среди осколков умирающего сердца. Слизеринец схватил мантию с пола так резко, что чуть ли не прочесал носом пару метров. Стой. Спокойно, парень. Время ещё есть. Так шансов даже больше, чем из-за большой скорости улететь в окно на повороте. Сжав иссиня-белыми пальцами палочку, про которую он, слава Мерлину, вспомнил, Драко вышел из комнаты в бесконечные коридоры Хогвартса.

***

Музыка тихим шелестом проносилась по каждому уголочку Школы Волшебства, заливаясь тягучим сиропом в уши. Малфой вздрогнул от боя курантов, которые показывали 12 ночи. Начало рождественского бала. «С рождеством, сынок», — голос отца смешался с басом настенных часов, — «Астория тебя ждёт, не огорчай меня». — Заткнись! — рявкнул Драко сам на себя и закашлялся, сплёвывая кровь в кулак. Огонь изнеможения от этой пытки изжигал нутро. Руки синие по ладонь. Моё сердце, за что? «Сын! Ты не посмеешь бросить Асторию на балу и бежать куда глаза глядят! Иначе ты слабак, тряпка… предатель крови!» — Я умираю, отец! — шаги быстрее. Лестница, этаж за этажом. Музыка всё дальше и тише. Вот он уже бежит, еле волоча ноги, заплетаясь и путаясь. — Не… не говори так обо мне. Совсем запыхался, в глазах то и дело темнеет, его мутит. Надо на этот мост. Зачем? Ответа нет. Надо, просто немыслимо нужно, пусть даже он там и умрёт на этом грёбаном мосту, но хотя бы узнает причину. Синюшность уже по кисть. Плохо дело. Чертовски плохо. — Я успею. Я. Успею, — повторял как устав отца, нет, как молитву, пока не оказался около выхода на тот самый мост. Граница между стенами Хогвартса и дыханием запретного леса. Он сделал шаг. Не смей, сын! Ещё шаг. Туманность постепенно рассеивалась в глазах. До боли желанная чёткость и… фигура. Стоп. Что?! Малфой затормозил, проскользив по снегу, затем вновь ускорился. Быстрее. Он силой запихивал удары сердца с привкусом металла обратно в глотку. Драко достиг середины моста в несколько секунд, когда увидел под ногами кровь, а на выступе девушку, чья тонкая фигура в лёгком платье покачивалась перед обрывом. — Не делай этого! — голос чужой будто не его вовсе. Испуганный до полуобморока и холодный как лёд Антарктики. Парень не узнавал свой страх. Девушка явно не ожидала никого здесь увидеть. Она вздрогнула всем телом и приставила палочку к своей открытой навстречу всем ветрам изящной шее. — Экспеллиармус! — и палочка уже у него в руках. Такая гибкая и тонкая по сравнению с его, точно подходит своей хозяйке. Она обернулась, цепляясь обмёрзшими пальцами за подол недоплатья. и тут… — Твою мать, Грейнджер… Что… — его сердце разорвалось на части, чувствуя, что пора заканчивать свой жизненный цикл. — Драко… — его имя сорвалось с её губ слишком тихо, чтобы услышать, но он услышал, а затем. — Не подходи ко мне! Не смей! Чистейший лёд в голосе, будто всё решила, будто знала исход Вселенной… и сделала шаг назад, попятившись от него как от Боггарта. Голая ступня против льда? Неравный бой. Девушка и бездна. Её всхлип унёс северный ветер. Внутри всё оборвалось в одно мгновение. Кишки будто прилипли к желудку и рванули вслед за этой девчонкой. Драко не знал, никогда бы не помыслил, что можно так наглухо погрязнуть в ужасе за четверть миллисекунды. Нет! Нетнетнет! Не сейчас. Не с ним! Он сделал рывок вперёд. Не понял как, но ухватил за лёгкую ткань платья омертвевшими от панической атаки пальцами и со всей силы дёрнул на себя. Гермиона же, зажмурившись, смирившись, и предвкушая долгое падение с моста, повалилась на парня. Вот оно. Взрыв макромолекул между их телами при столкновении. Сам баланс Вселенной восстановился, задвигая благой хаос в тёмный угол. Ничего не больше, ничего не меньше. Сейчас всё так и должно быть, всё шло именно к этому через страдания, пытки судьбы и чёртову боль. Всё внутри Драко сжалось тугим узлом, когда он услышал негромкий вскрик гриффиндорки в его руках. По позвоночнику пробежался холодок. Боль? — как гонгом по мозгам. Что, Малфой? Думал, что всё закончилось? Наивный щенок. — Больно… — Что? — глухо спросил и дрогнул. К своему изумлению Малфой понял, что его собственное сердце теперь бьётся легко, ритмично и беспрепятственно. Руки тёплые, мягкого телесного цвета. — Мне больно, Драко, — её голос полунеживой, слишком тихий. Осознание ворвалось в его мозг фейерверком. Всё это время. Все эти грёбаные полгода он чувствовал не свою боль, а её. Её родители, ради Мерлина, какой он идиот! Он клялся, что ненавидит себя. Захотелось прижать худое тело девушки к себе так, чтобы обратно забрать всю эту боль, чтобы в хрупкие кости вросло стойкое ощущение защиты. Он мысленно проклинал себя за всё, за все гадости в её сторону и унижения. Грязнокровка? Да, Драко? Г р я з н о к р о в к а? Ну и как тебе вкус её боли? Как? Я бы сдох, но она сильнее меня. И на этих словах голос умолк, будто в глотку воткнули кляп. — Теперь ты со мной, слышишь? Я тебя не оставлю, — прошептал парень, сжимая и грея её ладони. Тонкие пальцы цеплялись за его рубашку, а драные коленки превратили её из белоснежной в кроваво—красную. Он снял с себя мантию слизерина и накрыл её, поднимая на руки. — Прости за то, что вернул тебе боль, я бы забрал хоть часть, если бы знал как… — Ничего, так мне и надо, — её мягкая улыбка сожгла его душу в пламени вины и стыда за все свои действия по отношению к ней. За все эти годы. Он горел. Горел и был рад этому огню за шанс очищения. «Теперь ты должен мне танец, Драко», — голос Астории всплыл в височной доли его мозга, а он нёс Грейнджер. Гермиону Грейнджер. Отец его возненавидит, плевать. Слышишь, отец? Мне плевать! Отнимай моё имя, но ты не отнимешь моё исцеление от твоего родового яда и желчи дома Малфоев. — Ты теперь должна мне танец, Гермиона, — прошептал блондин, занося её на руках в двери Хогвартса. Она ничего не ответила, лишь утыкаясь носом в его грудь, и, чувствуя, как живая боль вновь возвращает её к жизни. Она человек. Она чувствует, и… она должна вопреки всему чёртовому миру потанцевать с Драко Малфоем.

***

Малфой переминался с ноги на ногу уже как минут так -дцать. Помфри закончив хлопотать над Гермионой, давно скрылась за дверьми лазарета и также настоятельно рекомендовала скрыться самому Драко. Здесь было почти пусто. Конечно, кому захочется валяться в медицинском крыле на Рождество, кроме идиота Руфуса, который нарочно начал лезть на рожон в прошлонедельном матче по Квиддичу со Слизерином. Ну и паре придурков из Когтеврана, которые доэкспериментировались так, что теперь отращивают конечности. «Уходи, идиот, вали, пока она не проснулась! Зачем тебе эти лишние вопросы? А вдруг Поттер и Уизли придут?»  — Чёрт… — выругался блондин, садясь на стул возле кровати гриффиндорки. Потёр ладони. Ещё раз. Нервы рвались как струна. Взгляд упал на изуродованную кладкой моста коленку, затем руки… всё ещё слишком бледные, лицо… Его собственная трахея упала к почкам. Он не смог долго удерживать взгляд на её нетипично, не по-Грейнджеровски болезненно худом лице, стыдливо опустив глаза к своим ногам. Осознав, что ему не хватит духу уйти, парень стащил с соседней койки подушку, выгрузив себе на колени и погрузив в неё локти. Драко сидел так, кажется, час или два, подперев подбородок ладонями, пока Морфей не забрал его к себе. В сказочную страну сновидений.

***

Как ярко… Ужасно ярко. Кто включил солнце? Гермиона жмурилась от неумолимо светящих ей в лицо лучей. Девушка так хотела соскользнуть с кровати, сладко потянуться и размять шею. Дёрнула ногой. Ничего. Снова дёрнула ногу. Снова ничего... ни малейшего шевеления ниже бедра. Страх обволакивал как пелена. Мягко и нежно. Засосало под ложечкой. Она перестала жмуриться, судорожно силясь привыкнуть к свету «тысячи солнц». Вскоре очертания стали приобретать смысл, точно проявление фотоплёнки. На правой ноге Гермионы лежала подушка, в которую, в свою очередь, носом уткнулся Драко, да так умело, что никакие палящие зноем лучи ему не мешали спать. Сердце волшебницы рвануло с места и понеслось вскачь. Драко. Драко Малфой. Спит на её ноге?! Она нарисовала бы эту картину маслом и повесила её в кабинете Дамблдора, если бы память в секунду не заполнили отрывки мёртвой ночи, которая болезненно заскребла огромными когтищами по лёгким и сердцу. Мерлин, он её спас. Спас, рискуя собственной жизнью. Он чувствовал её боль, забирал её. Пусть неосознанно, но забирал. Девушка не смогла побороть желание, которое ворвалось в неё так резко, что подумать не было времени. Тонкие пальцы пропустили платиновые пряди сквозь себя. Необъяснимая и всеобъемлющая связь прокралась через запястье по артериям и венам. В сердце. В душу. Драко резко поднял голову, будто ощутив покалывание по всему телу. Волосы взъерошены, а щека примята, но это его ничуть не портило, делая лишь более домашним и уютным. Их глаза встретились. Оба замерли. Кажется, планета Земля сошла с орбиты… Биение сердец в унисон, множество вопросов, которые рвали черепа, пытаясь высвободиться наружу, миллионы «Но», «А вдруг?», «А может…» …И лишь одно её: — Да, я хочу потанцевать с тобой, Драко. …И лишь улыбка на его лице, которая не сравнится ни с тысячей солнц. Ни с миллионом.