ID работы: 787430

Evidence

Джен
PG-13
Заморожен
31
Размер:
194 страницы, 11 частей
Описание:
Примечания:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
31 Нравится 38 Отзывы 8 В сборник Скачать

April 1, 2112

Настройки текста
     Усеянные ценнейшим, хрупким грузом перламутровых и нежнейше-розовых цветов, возносивших сквозь века преданную молитву воцаряющейся весне, стройные, прекрасные в тихой гордости за свою миссию деревья сакуры ровными рядами, словно молчаливые хранители, выстроились по одну сторону аллеи, бережно скрывая прохожих от разгорающихся солнечных лучей длинными ветвями, будто тяжёлыми из-за драгоценной ноши, и украшая белоснежную дорожку шёлковыми капельками весны. Солнце, точно капризный ребёнок, несдержанно цепляло шаловливыми лучиками всё живое и неживое на своём пути, усердно стараясь заставить спокойных пешеходов недовольно жмуриться, и словно противилось то и дело скрывавшим его вальяжным, горделиво и самоуверенно плывущим по океану неба, высокомерно ленивым облакам, отбрасывающим спасительные тени, как нечто жалкое и недостойное их внимания. Свободный весенний ветерок легкомысленно флиртовал со всем, что попадалось на его пути: нежные лепестки сакуры кружились в его мягких объятиях; идеальные с утра причёски девушек и женщин теряли аккуратную структуру и, взъерошенные шкодливой рукой ветра, приобретали некое неуловимое, свежее очарование; лёгкие плащи и кофты встревоженно сопротивлялись его сердитой прохладе, будто говорившей немедленно избавиться от их ненужной тяжести, возвещая о грядущем тепле весны, вступающей в свои права.      Задумчиво проследив за нежно-розовым одиноким лепестком, с грустью станцевавшим короткую, но яркую партию, ведомую ветром, и упокоившимся на дорожке, Щинобу вспоминала своё первое ханами: как убегала от родителей кружиться под благословенным снегопадом лепестков и с каким торжественным трепетом собирала их, ещё нежных, шёлковых и бархатных, будто живых, как прекрасные цветы роняли свои слёзы на прохожих, прячась так в их сумках, вплетаясь в волосы, как они жили до самого последнего своего вздоха. Спустя всего какую-то минуту лепесток, занимавший внимание и мысли Инспектора, медленно растворился в воздухе, пропадая с печальной скромностью и исключая любую необходимость для людей собирать опавшие слезинки сакуры. «Не смешите меня», — с какой-то резкой ожесточённостью и тоской ностальгии подумала брюнетка. «Слишком удобно...» Живая, настоящая, не принадлежащая к миру иллюзорных голограмм сакура покорно осталась частью воспоминаний, постепенно стираясь и оттуда с каждым новым поколением, пропадая такой же незамеченной, как и этот отдельный лепесток.      Щинобу подняла глаза к небу, бесстрашно устремляя взор навстречу ярким, недовольным высокомерием облаков лучам солнца. «Има… нани га хонмоно на но?..» Гневно сверкающее из-за огромных боков небесных собратьев солнце слепило и неприятно обжигало глаза, нахально пробиваясь сквозь густые ветки иллюзорных деревьев. Настоящее ли оно?.. Настоящие ли облака?.. Настоящая ли сегодня погода? А живительный прохладный ветер? Не были ли они созданы какими-то бездушными и бессмысленными строками программы под присмотром капризов человека? Неосознанная и ещё незамеченная безнадёжность в душе женщины отрицала любую возможность веры в подлинность окружающего мира, рождая непонятную, лёгкую тревогу и омрачая праздничное настроение, исчезающее постепенно, но верно, как и лепестки сакуры на аллее.      Словно засидевшаяся в клетке, а теперь расправившая крылья птица, почти потребность, отчаянное желание настоящего, реального, живущего захлестнуло Щинобу со всей силой, протестуя против такой несправедливости, как неожиданно кто-то осторожно коснулся её руки своею — тёплой, мягкой, маленькой; она перевела взгляд, и глаза, едва привыкнув к утреннему солнцу, тут же недовольно заслезились. В одно мгновение разражающаяся буря в душе смиренно улеглась, едва только брюнетка взглянула в устремлённые на неё чуть-чуть встревоженные, ласковые, любящие тёмно-карие, почти чёрные, словно крепкий кофе, глаза. «Кими дакэ да… Таисэтсуна хонмоно», — уверенная, приносящая умиротворение смятённым чувствам мысль, сметающая своей силой всякие сомнения и обесценивающая все причины для грусти, снова прочно, непоколебимо воцарилась в голове Щинобу, будто была основой, источником всех её сил. Легко и осторожно сжимая маленькую ладошку, согревающую таким доверчивым, неповторимым, невозможным к фальши теплом, она повторила одними губами, словно молитву: «Кими дакэ», и, будто в подтверждение сему, получила в ответ его широкую, освещающую душу, словно солнце в ненастную погоду, искреннюю улыбку.      Только он — бесценное сокровище, чьё биение сердца было ритмом жизни, законом для неё; чьи слово, смех, слезинка представляли основу её мышления; чья душа была переплетена невидимыми нитями общих переживаний и скреплена навеки прочной, неразрывной связью с её собственной. Ради него она жила и делала то, что требовала ежедневность, ради него — она так верила, что была почти уверена — каждое утро просыпалось солнце, выгоняя из тёплых постелей остальной мир. Один взгляд на него приносил ей спокойствие и тихую, неизменную радость, одно только его существование дарило ей счастье в необъятных количествах, которого никогда не было достаточно или слишком много. Щинобу так дорожила этим маленьким человеком, что при лишь мысли о возможности потерять его у неё перехватывало дыхание и темнело в глазах от скручивающего нервы в стальной клубок холодного ужаса.      Её жизнь, её дыхание, её сердце. Её смысл, её причина, её счастье. Её мир, её Вселенная, её гордость, её сила. Созданное ею живое, настоящее чудо. Её сын — Акимото Щого, шестилетний первоклассник, весь в радостном волнении от первого школьного дня, которое он, подражая взрослым, старался скрыть и угомонить, готовый лететь на всех парах детской гиперэнергии, но с такой серьёзностью степенно держащий себя соответственно новому, форменному костюму, со всей нерушимой уверенностью детства знающий о своей уникальности и бесконечно убеждённый в своей незаменимой бесценности.      — Нэ, каа-чан, — шестилетнее чудо пытливо заглянуло в глаза матери и нетерпеливо потянуло за руку. — Хаяку икоо ё! Осои зо!      — Хай, хай, — послушно отозвалась и возобновила шаг Щинобу, не замечая, как счастливая улыбка освещает её лицо, прогоняя хмурость и заменяя мрачноватую тревогу в глазах на безмятежное спокойствие.      Резкий порыв ветра случайно бросил женщине в лицо покорные ему лепестки вестника весны, и на секунду она невольно зажмурилась, уже в следующее мгновение осознавая, что так и не ощутила лёгкое, ласковое прикосновение шёлковых снежинок сакуры и что разочарована поэтому. «Завтра мы поедем с Щого в Ботанический сад!», — сердясь непонятно на кого или что, спонтанно решила Инспектор. Её сын должен знать правду, должен уметь отличать тонкую грань реальности и иллюзии, должен понимать… и уметь наслаждаться драгоценными, живыми чудесами природы и ценить их, а не жить в душащей клетке голограмм. Если не знать этого, то какой смысл?..      — Хонто ни… — задумчивый, спокойный детский голос прервал её рассерженный поток мыслей. — Икитэру сакура ва ару ка на?..      Щинобу вздрогнула и взглянула на своего ребёнка: мальчик с до боли знакомым ей задумчивым, проницательным взглядом провожал мечущиеся в разыгравшемся ветерке лепестки, аккуратно наступая на них и наблюдая, как они исчезают в один миг. Недоверчивая, но не успевшая привлечь к себе достаточное внимание мысль о том, что от слов шестилетнего Щого веет странной и какой-то неправильной символичностью, юркнула в ворох других, ловко прячась под более приятными и скрывающими реальность. «Он так похож на меня», — в который раз за время материнства, но с не ослабевающим удивлением осознала женщина. Брюнетка отпустила руку сына и с неосознанной полуулыбкой растрепала его густую, жёсткую копну чёрных, как клякса, волос, таких же, как у неё. Щого недовольно и поспешно высвободился, будто боясь быть замеченным в подобных близких отношениях с мамой, и тут же с детской непосредственностью схватил её снова за руку, вцепившись лишь за два пальца — насколько хватало собственной руки. Щинобу сдержала смешок и твёрдо ответила сыну:      — Ару ё! Канаразу мисэтэагэру нэ.      Новоявленный школьник тут же победно просиял в ответ и ускорил шаг, торопя мать, ибо завидел совсем близко школьные ворота, красивое, в классическом стиле здание и других ребят с родителями. Поглощённый предвкушением новых открытий, знакомств, ощущений и переживаний, радостный мальчик устремился вперёд, и его мама позволила ему это, переполняясь лёгким, торжественным волнением, переплетавшимся с чувствами ребёнка, и это рождало хрупкий, таинственный момент единения двух родственных душ.      «Всё остальное — потом. Сегодня важный для него день».      1. «Има… нани га хонмоно на но?..» — «Что сейчас настоящее?..»      2. «Кими дакэ да… Таисэтсуна хонмоно» — «Только ты... важное настоящее»      3. «Хаяку икоо ё! Осои зо!» — «Пойдём скорее! Опоздаем!»      4. «Хонто ни… Икитэру сакура ва ару ка на?..» — «По-настоящему... живая сакура существует?..»      5. «Ару ё! Канаразу мисэтэагэру нэ». — «Существует! Я обязательно покажу тебе!»

*****

     — А-а-а!.. С-сугэ-э!.. — восторженный, звонкий вопль самого младшего Энфорсера Третьего Отдела Бюро Момота Маи разлетелся по всему кабинету, к счастью для неё же, не покидая его пределов благодаря хорошей звукоизоляции. — Сасуга Аяка-чан! — прехорошенькая девушка с короткими, золотым ореолом обрамлявшими округлое личико волосами невольно подалась вперёд, жадно всматриваясь в фотографии, мелькавшие на огромном мониторе. Её большие карие глаза, тоже добавлявшие ей сходства с фарфоровой куколкой, сияли от удовольствия, а щёки заалели от сокровенных мыслей. Она чему-то смущённо улыбнулась, мило поморщив носик, и резко помотала головой, отчего пшеничные, густые кудряшки распушились в лёгком беспорядке даже несмотря на заколку.      — Дэщо!.. — с гордостью подтвердила чрезвычайно довольная собою и не скрывавшая этого Таками Аяка, облокотившись на край стола и наблюдая за реакцией подруги, иногда поглядывая на экран. На её бледном лице, так контрастирующем с тёмно-сливовыми, идеально подстриженными лесенкой волосами, собранными в низкий хвостик, покоившийся на правом плече, эмоции читались не так ясно и чётко, как у её молоденькой напарницы, однако в шоколадных, слегка прищуренных глазах плескались чувства посильней в своей страсти, нежели невинные, полные неопытности ощущения Маи.      — Вчера весь вечер за ним следила, — словно повествуя о неком тяжком задании, вздохнула Аяка. — Но от меня не уйдёшь! Я поймала его на тренировке, а потом выходящим из ванной… И бинго!.. — её голос понизился от переполнявшей девушку неконтролируемой бури эмоций. — Топлесс, мокрый… — растягивая слова, смакуя образы, говорила Таками. — С влажными волосами, с которых капельки падают на его тело и бегут по такой шикарной груди к прессу, а потом… — забывшись, она закусила губу. — Так и хочется быть на месте этих капель и самой…      — А-а! — прервала её смущённая, совсем покрасневшая от наступающих недвусмысленных мыслей бедняжка Маи, резко отталкиваясь от стола и отъезжая от него в офисном стуле, зажмурившись, хлопая себя по пылающим щекам и мотая головой. — Ямэтэ!.. Хазукащии!      — Хазукащикунай ва ё… — отмахнулась от девчушки Аяка, потянувшись к клавиатуре и начав перелистывать фотографии; её взгляд затуманился от воспоминаний прошлого вечера. — Корэ, Маи-чан! Митэ! Ичибан да!..      Момота опасливо приоткрыла один глаз, но едва её взгляд упал на монитор, как она распахнула широко оба и замерла в почти священном трепете. С огромного экрана высокой чёткости на неё смотрел холодными, как пасмурное утро серыми глазами, несколько скрывшимися под блестевшими от воды, тёмными прядками волос, что только придавало взору таинственности, молодой, полуобнажённый мужчина, чей безупречно рельефный торс со скользившими по нему капельками воды возбуждал перехватывающие дыхание, будоражащие своим пламенем страстей фантазии, бросавшие в жар и холод и заставлявшие сердце беспорядочно биться, а разум — испаряться. Маи тихо охнула, незаметно для себя убирая руки от лица и как зачарованная продолжая смотреть на снимок.      — В этот момент он меня заметил, — разочарованно и с детской обидой протянула Таками, чьи глаза странно поблёскивали. — А ты всё «Гиноза-сан, Гиноза-сан ттэ»… — недовольно, с явным неодобрением передразнила девушка. — Корэ га Ками да! — уверенно и громко возвестила Аяка, лаская взглядом каждую деталь внешности Энфорсера Первого Отдела Когами Щиньи.      — Дарэ га Ками? — прохладный, спокойный голос раздался в кабинете подобно взрыву льда в напряжённой, почти воспалённой от жарких образов атмосфере. Маи от неожиданности вскрикнула, подпрыгнув на стуле и чуть не падая с него, её взгляд метнулся к говорившей, в то время как Аяка в панике, словно забыв, как выключается программа, вскочила с места и храбро постаралась закрыть своей тонкой фигуркой широкий экран с увеличенной фотографией торса Щиньи.      — А-акимото-канщикан!.. — выдавила она из себя приветственную улыбку, пока Маи огромными, испуганными глазами взирала на ожидаемого, но неожиданного Инспектора.      Щинобу взглянула на взъерошенную Таками, мельком замечая снимок и хладнокровно отмечая про себя, что объект страсти её подчинённых по-прежнему Когами-щиккокан, перевела взгляд на раскрасневшуюся, совершенно сконфуженную Маи и, вздохнув и покачав головой, сменила тему.      — Икэда-канщикан? — брюнетка прошла к своему рабочему столу, что позволило Таками немедленно плюхнуться обратно на место и поспешно скрыть все следы преступления.      — Моо каэримащта! — отчиталась Маи, обменявшись с подругой-энфорсером укоризненными и сердитыми взглядами, заменившими им реплики.      Инспектор с привычным лёгким раздражением мысленно обругала напарника: за семь совместных лет работы её партнёр Икэда Такахиро так и не научился выжидать положенное время до конца смены, считая, что за пару минут его отсутствия ничего не произойдёт. К её глубокому сожалению, так ничего и не произошло, что можно было бы вменить ему как серьёзный пример его безответственности и повлиять на него таким образом.      Едва слышно закрылась стеклянная, автоматическая дверь, и кабинет пополнился ещё одним человеком. Молодой, широкоплечий парень явно не следил за своим внешним видом: несколько помятый когда-то серый костюм с не заправленной в брюки рубашкой висел на нём уставшим мешком; отросшие, давно не стриженные чёрные волосы неопрятными лохмами падали на лицо и касались плеч, скрывая съехавшие на кончик носа очки и мутновато-зелёные, сонливые и равнодушные глаза, в которых эмоции были редким гостем вследствие его индифферентности к окружающему миру.      — Охаё-ё, — протянул низким, будто от постоянного насморка, новоприбывший, подходя к своему рабочему месту, неуклюже падая в кресло.      — Уже день, Ютака-кун! — несдержанно откликнулась Аяка, собирая свою сумочку — её смена была окончена.      — Опоздание на пять мину-ут, Кано-щиккокан, — оповестила подопечного ровным голосом привычки Акимото, вглядываясь в необходимую ей информацию на своём компьютере и не обращая никакого внимания на припозднившегося энфорсера, однако не имея в виду никакой угрозы лично для него.      — Вакаттэру-у, — не тратя лишних слов, ответил всем девушкам сразу безучастный Ютака, доставая из верхнего ящика стола огромную подушку и взбивая её как следует. Положив её прямо на клавиатуру, молодой человек с комфортом расслабленно устроился с ней на столе, всё ещё сидя, и мгновенно заснул.      Щинобу, задумавшись о чём-то, отвлеклась от монитора и посмотрела на свой отдел. Аяка, попрощавшись со всеми, отправилась к себе «домой» — всего лишь на этаж Энфорсеров — предварительно обменявшись с Маи многозначительными, определённо с каким-то хитрым умыслом взглядами, и Инспектор поймала себя на мысли, что точно не хотела бы знать, о каком плане был молчаливый разговор между её подчинёнными.      — Я принесу вам кофе и что-нибудь перекусить, — с готовностью неожиданно произнесла Момота, с преданной и искренней улыбкой обращаясь к Акимото, и, не дожидаясь ответа, отправилась выполнять обещание. «Маттаку…», — с усмешкой подумалось Щинобу. Путь за кофе пролегал мимо застеклённых дверей в Первый Отдел, являвшим собой сосредоточие всех фантазий её юной подопечной, и совершенно невинные замыслы Маи являлись делом абсолютно очевидным…      Возвращение девушки-энфорсера с кофе, но с удручённым, щемящим сердце видом, который мог значить только одно из трёх: предмет её любви Инспектор Первого Отдела Гиноза Нобучика либо не оказался на месте, либо не заметил её вовсе, либо одарил ненужную поклонницу презираемого им ранга гнетущим, уничижительным взором, сводящим самооценку Маи к нулю, совпало с объявлением диспетчера о повышенном уровне стресса в одном из районов города, что полностью перечёркивало планы Щинобу на мирный день в Бюро. Вздохнув, она накинула тёмный плащ поверх чёрного брючного костюма с шёлковой белой блузкой и, на ходу завязывая пояс, подошла к ничего не замечающей, огорчённой Маи.      — Аригато, Маи-чан, — улыбнулась девчушке Акимото, забирая кофе и видя, как в красивых, добрых глазах Момота затеплились благодарность и некое приободрение. Затем Инспектор вернулась к преспокойно сопящему в подушку и не слышавшему даже объявления Кано и, дважды легонько хлопнув его по плечу, произнесла:      — Окинасай, Ютака-кун, — она поймала его сонный, расфокусированный взгляд и продолжила: — Джикен дакара.      6. «Сугэ» — «Круто!»      7. «Дэщо!» — «А то!»      8. «Ямэтэ! Хазукащии!» — «Прекрати! Я стесняюсь!»      9. «Хазукащикунай ва ё!» — «Нечего стесняться!»      10. «Корэ, Маи-чан! Митэ! Ичибан да!» — «Вот, Маи-чан! Смотри! Самое лучшее!»      11. Канщикан — 監視官 (kanshikan), Inspector, Инспектор; Щиккокан — 執行官 (shikkoukan), Enforcer, Энфорсер.      12. «Корэ га Ками да!» — «Это Бог!»      13. «Дарэ га Ками?» — «Кто Бог?»      14. «Моо каэримащта!» — «Уже ушёл домой!»      15. «Охаё» — «С добрым утром»      16. «Вакаттэру» — «Понимаю»      17. «Маттаку…» — «О Господи»      18. «Окинасай, Ютака-кун» — «Просыпайся, Ютака-кун»      19. «Джикен дакара» — «У нас дело»

*****

     Сокрытый молчаливыми, грозными тенями складов и наступающим покровом вечера, одновременно выдающий себя глухим звуком бешеного бега, взмыленный и грязный, в новой, но уже рваной одежде мужчина исступленно нёсся куда глаза глядят в поисках алчно желаемого всей душой заветного убежища, где не найдут, не поймают, не накажут, не отберут его ценности, включая саму жизнь. Он задыхался, и казалось, воздух противился его желанию спастись, сгущаясь и не давая благословенного кислорода; его сердце из последних сил неистово колотилось в груди, то и дело сбиваясь с ритма и порой будто бы перекрывая своим грохотом даже стук подошвы о бетон при беге, немилосердным эхом отдаваясь в голове. В руках он сжимал небольшой пакетик, где хранилась его последняя надежда на благополучный исход его безумной идеи, пусть даже не для него… Пусть! Всё равно!.. Для него всё было кончено в тот момент, как только сканер с приятным, металлическим звуком повернулся в его сторону, заглядывая в его полные ужаса глаза своим единственным, кроваво-красным оком и безэмоционально считывая сайкопасу неосторожно попавшегося ему человека, и как только на его след напали несущие смерть, бездушные ищейки Коанкёку, спущенные с поводка и гонимые жестоким приказом. Так или иначе он обязан выполнить задуманное, он должен… в противном случае его жертва станет напрасной и спастись не смогут двое.      … — Наша цель Мориока Коджи, 43 года, — вслух, но будто бы для себя, строгим, холодным голосом проговорила Акимото-канщикан, пролистывая информацию о преступнике на приятном глазу тёмно-зелёном голограммном дисплее коммуникатора, считавшем все данные о человеке лишь по его ID вплоть до последнего сканирования уровня его стресса, который превышал норму на 67 единиц, в то время как оттенок замутнился до тёмно-болотного. — Был засечён уличным сканером, затем взял в заложники десятилетнего ребёнка и заставил его мать купить необходимые ему дорогостоящие медикаменты, на которые ему не хватало собственных средств. При побеге с места преступления ранил с разной степенью тяжести четверых человек... — закончила Инспектор и взглянула на своих Энфорсеров.      Оба внимательно выслушали дополнительную информацию и уже разглядывали карту местности, в которой, согласно обновлённым данным, прятался преступник. Ленивая сонливость Кано, тенью сковывавшая его черты лица в обычное время, бесследно пропала, едва они оказались в пункте назначения, даже его равнодушный взгляд ожесточился стальным интересом; такая же перемена наблюдалась и в молоденькой Маи, прибывшей сюда расстроенной донельзя, но уже сосредоточенно, хладнокровно просчитывающей свои последующие действия. В Щинобу закралось вредное, слабое ощущение, что её работа, якобы заключавшаяся лишь в «доставке» подчинённых, выполнена и что ей остаётся лишь наблюдать. Отогнав назойливую идею, она оповестила Энфорсеров:      — Дроны оцепили территорию, помимо подозреваемого и нас здесь больше никого нет.      — Судя по показаниям свидетелей, разыскиваемый пробежал таким путём, — подала Маи голос, в котором затихли все эмоции. Девушка провела пальцем по дисплею, и на нём отобразилась кривая линия, тут же передавшаяся на экраны коммуникаторов Щинобу и Кано. — Нам необходимо загнать его вот в этот тупик, разделившись и используя дронов.      — Согласен, — откликнулся Ютака, вразвалочку направляясь к чёрному, неприметному в быстром вечере дрону-контейнеру, в миг проснувшемуся и засиявшем светло-бирюзовыми полосами, с лёгким паром прохлады аккуратно раздвигая верхнюю панель и открывая взору ровно три угрожающего вида, усовершенствованно больших пистолета — Доминаторы, оружие сегодняшнего мира.      Три тени безмолвно метнулись в разные стороны, преисполненные решимости выполнить задание как можно скорей. Слаженная, дышащая одной, единой целью работа Инспектора и двух Энфорсеров, знающих своё дело и подающих друг другу знаки лишь парой кратких слов или взглядом, если случалось им пересечься, в одно мгновение стала почти осязаемым фантомом некоего хищного зверя, загоняющего свою испуганную, всячески обнаруживающую себя жертву, не оставляя ей никаких шансов на спасение. Озлобленный, поднявшийся этим вечером, колющий холодом ветер словно нарочно бил по щекам и свистел в ушах полицейских, не оглушая их, бессильно сдаваясь перед их концентрацией; каждый передвигался так тихо, как это только возможно при беге и ничем не выдавая своё местонахождение, будто они и правда были единой, ожившей тенью; ни одно слово не было проронено даром, растворяясь в воздухе и не долетая до паникующей цели. В том, как гармонично согласовывались действия троих человек в поимке жертвы, как выстраивались в ряд запрограммированные дроны, перегораживая путь и превращаясь в болванчиков с такими обычными детскими именами Таро и Ханако, как сама территория благоволила к удачному завершению миссии Коанкёку, было что-то мистически пугающее, сверхъестественное.      Момота-щиккокан первой показалась в кругозоре перепуганного, с разорванным в клочья паникой разумом, загнанного в тупик подозреваемого, отчего тот, увидев решительный, холодный взгляд девушки и направленный на него Доминатор, дико заорал и кинулся на Энфорсера, замахиваясь ломом. На несколько секунд Маи успела позволить оружию наметить цель, и ласковый холодный голос, будто живущий и лишь затаившийся в её голове, предупредил её: «Ханзаи кэйсу андаа санбяку. Щикко моодо…». Только в тот же момент…      — Корощтэяру зо!.. — с безумным воплем преступивший закон напал на неё, не давая ей времени прицелиться; девушка натренированной ласточкой уворачивалась от хаотичных выпадов озверевшего, потерявшего всё человеческое мужчины.      Щинобу оказалась в тупике в ту самую секунду, когда ранее подозреваемый, но теперь без всяких сомнений преступник ударил её младшего Энфорсера по руке с оружием, замахиваясь для нового удара и целясь в голову; Инспектор выкинула вперёд руку с Доминатором, её чёрные глаза сверкнули бирюзой, а безучастный голос начал оглашение вердикта: «Ханзаи кэйсу обаа санбяку. Таищо но кёихантэи га…». Не дожидаясь завершения фразы, поскольку от долей секунды зависели здоровье и жизнь её подчинённой, женщина заложила Доминатор обратно за пояс и кинулась вперёд, хватая другой конец лома и выкручивая человеку, ранее носившему имя Мориока Коджи, руки, освобождая таким образом их от оружия. От неожиданности преступник, потеряв равновесие, попятился назад, однако Акимото точным ударом под колени сбила того с ног, буквально усадив его на землю, её взгляд метнулся к Энфорсеру: глаза Маи уже отблёскивали ледяным светом обманчиво нежной бирюзы, и обе в этот момент — одна на самом деле, другая по памяти — слышали ледяной голос, выносивший непоправимый приговор:      — Ханзаи кэйсу обаа санбяку. Таищо но кёихантэи га коощинсарэмащта, — ручная пушка вдруг ощетинилась зеленоватым светом, в мгновение увеличиваясь и перестраиваясь, словно некий дождавшийся своего часа, оскалившийся хищник, напрягшийся для последнего прыжка. — Щикко моодо рисару эриминэта. Щинчо ни щооджин о садамэ, таищо о хаиджощтэкудасаи.      Инспектор отпустила буквально окаменевшего от ужаса Коджи и бросилась в сторону на безопасное расстояние, больно ударяясь спиной о стену какого-то склада. С замершим на долю секунды сердцем она увидела, как Доминатор Маи изверг из себя с агрессивным холодом прекрасный в своём оттенке нежно-бирюзовый луч смерти, который в следующее мгновение с невиданной жестокостью превратил человека в кусок мяса, плавающего в собственной крови.      Стало так тихо, что Щинобу уловила щелчок уснувшего вновь Доминатора и расслабленный выдох Маи, вслед за тем прошептавшей в силу привычки:      — Щикко канрё.      Запыхавшийся Кано огласил потонувший в тишине тупик звучным бегом, постепенно переходя на шаг; Акимото посетило неприятное чувство, будто её подчинённый недоволен этим опозданием и разочарован, что всё пропустил, но она прогнала эту мысль прочь. Разрезая подступающую тьму мигалками, десяток дронов прибыл вслед за Энфорсером и приступил к уборке трупа.      Щинобу старалась не смотреть на то, что осталось от человека, но не могла противиться странному, пугающему желанию, скорее даже страху: как будто смотришь в лицо самой смерти, криво усмехающейся и заполучившей очередное жертвоприношение. Это был далеко не первый раз, когда она наблюдала режим элиминатора в его страшном действии, и это был совсем не первый убитый рукой молоденькой Маи преступник, тогда как именно сочетание юности девушки и её решимости выполнить долг до конца казалось столь противоестественным, что хотелось немедленно что-то изменить. Менять было нечего: нынешний закон одобрял это и не считал подобное чем-то аморальным. Впрочем… помимо этого в смешанных мыслях Инспектора сидела не желавшая замолкать заноза, бурчавшая о том, что она сама ничем не отличается от только что казнённого и что стоит её сайкопасу взлететь до такого уровня, как из неё приготовят такую же кровавую кашу.      Женщина, стараясь отвлечься от темы в голове и постепенно наваливающейся смертельной усталости, перевела взгляд на Кано, который тем временем подошёл к белевшему на земле предмету, выпавшему из рук преступника во время поединка с Момота. Сидя на корточках, он развязал пакет и, просканировав содержимое, индифферентно произнёс:      — Наш Мориока нёс лекарства своей больной сестре. Недонёс. Очевидно.      Щинобу не понравился его сарказм на этот счёт, но, не успев отчитать Энфорсера, она случайно взглянула на Маи: девчушка не двинулась с места после вынесения приговора, понурив голову и сверля взглядом Доминатор в руках. Она так сгорбилась от неведомого Щинобу груза, что казалась ещё меньше и беззащитнее. В глазах блестели крупные горошины слёз, девушка неслышно что-то нашёптывала. Инспектор оторвалась от стены и, ведомая материнским инстинктом, подошла к Энфорсеру, приобнимая её за плечи.      — Что такое?.. — ласково, словно обращаясь к своему собственному ребёнку, поинтересовалась Акимото. Чтобы услышать ответ, ей пришлось напрячь слух.      — Латентная преступница… — звенящим от слёз голосом пробормотала Момота. — Латентная… он постоянно так говорит про меня... Гиноза-сан, — тяжёлые капли скользнули по щекам, оставляя влажные дорожки и перед падением задерживаясь на подбородке. — Говорит, но что я сделала-то? — Маи подняла голову и взглянула немного растерявшейся Щинобу в глаза. — Я ничего не совершила, хотя считаюсь потенциальным преступником... — она уткнулась лицом в грудь Инспектора, хватаясь за ворот плаща, как за спасительный круг утопающий. — Кто это решает? Система Сибил? Но почему?.. За что? По каким критериям?.. — девушка разразилась слезами, и Щинобу обняла её крепче, поглаживая по мягким, будто даже поблёкшим волосам, пытаясь подобрать нужные слова, однако подопечная неожиданно пригвоздила её к месту своим выводом, взвихрявшим и без того усталые мысли Инспектора. — Наверное... из-за этого... — Маи качнула рукой с тяжёлым Доминатором и отбросила его, как брезгливо откидывают огромное, мерзкое насекомое. — Из-за него я становлюсь настоящей преступницей. Потому что я убиваю людей. Как всё это понимать, Акимото-канщикан?.. — она замолчала, давясь слезами, орошавшими плащ Инспектора.      — Ты не убийца, он был преступником, он преступил закон! Это правосудие! — хриплым голосом отвергла предположение подчинённой начальница. Щинобу захлёстывали переживания девчушки, как свои собственные, к своему ужасу, она была солидарна с ней, она видела смысл в её словах: так рождалось смятение. Краем глаза женщина заметила, как Кано припрятал лекарства в карман и начал что-то искать в информации, мелькавшей на голограммном дисплее. Акимото даже знала, чей именно адрес он ищет, и знала, что она напишет в отчёте, будто медикаменты были уничтожены вместе с целью. Это было так просто, как дважды два. Это было правильно. Это было естественно.      — Может… — Маи тяжело, судорожно вздохнула, немного отстранилась и пробормотала надорванным голосом. — Может, меня определили в латентные преступники, потому что знали, что я буду беспрекословно нажимать на курок, когда мне скажут? Потому что я способна на это?.. Способна убить по приказу, а отсюда недалеко и до…      Щинобу оторвала от себя окончательно погрязнувшую в расстроенных чувствах девушку, грубо встряхнула и, держа за плечи и смотря рассерженно в глаза, отчитала:      — Что ты себе удумала? Что ты такое говоришь? Фузакэру на! Это произошло из-за твоего образа мыслей, — смягчившись, она продолжила. — Это всего лишь работа. Всегда были необходимы люди, способные выдерживать такую ответственность. Сорэ дакэ са.      Инспектор снова прижала несколько успокоившуюся, поверившую ей, но ещё не выплакавшую наболевшее подчинённую к себе, сердцем плача вместе с ней по её загубленной, заточённой в четырёх сторонах, прикованной к нелюбимой работе жизни, а разумом чётко, холодно, как своё имя, осознавая всю неправильность сегодняшнего, будто вывернутого наизнанку мира, понимая на самом жалком подсознательном уровне, что такого не должно быть в принципе и что такого никогда не было, отдавая себе ясный отчёт, что согласна со сказанными в порыве эмоций словами Энфорсера.      20. «Ханзаи кэйсу андаа санбяку. Щикко моодо…» — «Коэффициент преступности ниже 300. Приведён в действие режим...»      21. «Корощтэяру зо!» — «Я убью тебя, сцука!»      22. «Ханзаи кэйсу обаа санбяку. Таищо но кёихантэи га…» — «Коэффициент преступности выше 300. Уровень опасности цели...»      23. «Ханзаи кэйсу обаа санбяку. Таищо но кёихантэи га коощинсарэмащта. Щикко моодо рисару эриминэта. Щинчо ни щооджин о садамэ, таищо о хаиджощтэкудасаи». — «Коэффициент преступности выше 300. Уровень опасности цели обновлён. Приведён в действие режим «Летальный Элиминатор». Цельтесь внимательно и ликвидируйте объект».      24. «Щикко канрё» — «Задание выполнено»      25. «Фузакэру на!» — «Не неси чушь!»      26. «Сорэ дакэ са» — «Вот и всё»

*****

     …В тёмной, едва освещённой пробравшимся сюда светом из комнаты прихожей тихо, осторожно хлопнула дверь; Щинобу с трудом нашла в себе силы не упасть от смертельной, душащей усталости прямо здесь, мельком отмечая, что обувь и верхняя одежда её ребёнка на месте, а значит, её сын — дома, а значит, всё, что бы то ни было, в порядке. Прислонившись к двери и прикрыв глаза, она вслушивалась в благословенную, спящую тишину родного места, которое буквально питало её душу и нежно взялось восстанавливать утраченные за долгий день силы.      — Окаэри, — поприветствовал брюнетку тёплый, низкий голос; почти неслышные шаги выдали присутствие в прихожей ещё одного человека. Её мужчины, её мужа, её законного супруга. Щинобу чуть улыбнулась, насколько хватало сил, и приоткрыла глаза, жадно поглощая его облик уже привыкшим к уютному полумраку взглядом: высокий, стройный, красивый и только её собственный, он был её крепостью, её защитой, способный вернуть ей душевное равновесие одним только взглядом и вылечить растревоженную душу лишь парой слов. Она так нуждалась в нём…      Мужчина отложил на тумбочку с ключами по привычке взятую с собой книгу, и его жена, сделав несколько шагов, изнеможённо упала в его сильные, крепкие руки, утыкаясь носом в белую рубашку и вдыхая полной грудью его запах, затопивший её с головой, успокаивающий её израненную мыслями, будто кинжалами, душу. Его объятия действовали на неё, как свежий, морской бриз на усталого путника, как нежная, накатывающая на безжалостно взрыхлённый песок, умиротворяющая волна, оставляющая после себя идеальный порядок.      — Нани ка атта но?.. — проницательно поинтересовался молодой мужчина, аккуратно стягивая резинку с её длинных, спутавшихся за день волос и запуская в них руку; Щинобу блаженно вздохнула и, быстро освободив пуговицы его рубашки от петель, коснулась рукой его груди, поднимаясь выше, лаская шею, медленно наматывая длинноватые, шёлковые пряди волос на палец.      «Как он так угадывает?..» — устало подумалось Щинобу, отгонявшей образ плачущей Маи и её звенящих слов, отдающих эхом в её голове, словно пустой пещере: мыслей не было, думать совсем не хотелось. Для неё, несмотря на длительный срок их отношений, по-прежнему оставалось загадкой, как её мужчина мог так чутко ощущать её душевный настрой, определяя малейшие изменения и успокаивая сильнейшие, тогда как про себя, к своему же сожалению, брюнетка не могла сказать столь же уверенно, что понимает его. Они были такими разными… но только вдвоём могли обретать гармонию в душе, силу, разрушающую все проблемы в прах. «Я не хочу сейчас говорить об этом с ним», — с некоторой долей разочарования поняла Акимото, ибо прекрасно знала, что именно он ответит, и не хотела развивать эту тему. Не сегодня. Не сейчас. Потом. В эту минуту ей необходимо совершенно другое…      — Ииэ, — тихо произнесла она, поднимая на него глаза и обнимая взглядом каждую чёрточку его родного и любимого лица. Он улыбнулся ей уголками губ, будто поверив, и девушка услышала, как недовольным шелестом соскользнул на пол пояс её плаща, а в следующее мгновение она ощутила, как его отдающие жаром руки пробрались под блузку, одним лёгким движением лишая пуговиц своего убежища. Щинобу отдала остатки воли на растерзание приятных, просыпающихся от чувственных прикосновений ощущений, увлекаемая любимым мужчиной в тишину полумрака спальни, ведомая непреодолимым желанием, рушащим даже усталость.      У неё всё прекрасно. А сейчас станет ещё лучше…      27. «Окаэри» — «С возвращением»      28. «Нани ка атта но?» — «Что-нибудь случилось?»      29. «Ииэ» — «Нет»
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.