Evidence

      Прозвучавший спокойно и уверенно голос Китагавы, объявившей о важном для Главного Управления по Уголовным Расследованиям распоряжении Касэи-Кёкучо насчёт назначения её на должность Хонбучо, робко стих в молчавшей атмосфере конференц-зала, где собрались все три отдела Кэиджика и незримо присутствовали оба аналитика: к отвечавшему в основном за Хюмэн Джикэн на данный момент Амамии Иноскэ присоединился Мару Тасуку, остававшийся на других делах, подведомственных Первому и Второму Отделу. В общей сложности в огромном, способном вместить в себя гораздо большее количество людей Бюро Общественной Безопасности, обеспеченном оборудованием последнего поколения помещении находились все восемнадцать — шесть Инспекторов и двенадцать Энфорсеров — человек, так как Амамия и Мару участвовали в собрании из своих лабораторий, чтобы иметь доступ ко всем данным и оказывать информационную поддержку — обычная практика для совещаний. Мельком осмотрев коллег, дабы не зацепиться ни за чьё выражение лица и узнать тем самым реакцию на новость, слушавшая собственное учащённое сердцебиение Щинобу мрачно пошутила, не рассчитывая на это в самом деле: «Не слышу поздравлений… или возмущений», и из-за последней мысли случайно уронила взор на сидевший в среднем ряду Нигакари, а именно на его главного представителя, так пугавшего и раздражавшего её одновременно — Щимомуру Масаказу, который, в свою очередь, неприветливо сузил глаза и стал нервно, но бесшумно постукивать пальцем о столешницу. Незаметно выдохнув и отведя взгляд, девушка осознала, что от неё ждут дальнейших действий, и продолжила, вцепившись в кафедру как за спасательный круг:       — Ввиду того, что среди нас присутствуют ещё не осведомлённые в полной мере с делом Хюмэна сотрудники и что последнее собрание проводилось более месяца назад, я считаю необходимым собрать воедино все известные нам детали и повторно озвучить всё, что нам удалось обнаружить за весь ход расследования, — как и положено отличнице, Инспектор Китагава начала решение задачи с написания «дано» прежде, чем приступить к составлению формул, не думая о том, что это может показаться кому-то лишним: по залу пронеслись чьи-то недовольные вздохи и обсуждающие что-то шепотки, наверняка принадлежавшие любившим поболтать на собраниях о постороннем Энфорсерам. Но на первый раз Щинобу предпочла проигнорировать нарушителей дисциплины, находившихся, судя по звукам, справа, а значит, в Первом Отделе — на них нашлась управа в лице Инспекторов Тэзуки Киёки и Гинозы Нобучики, молча и синхронно бросивших убийственными взглядами бессловесное замечание тут же смолкшим подчинённым.       — Итак… — Канщикан отвернулась от коллег к гигантскому голограммному экрану, находившемуся за её спиной, — Амамия-кун, выведи информацию о первом теракте, — аналитик послушно выполнил её просьбу, и проектор отобразил фото погибших с их краткой биографией, а также основные сведения о трагедии.       — 23-его июля этого года в ресторане «Парадайсу» торгово-развлекательного центра Исэтан в Щинджюку произошёл взрыв, унёсший жизни двух молодых пар и нанёсший непоправимый вред ментальному здоровью находившихся там в тот момент посетителей, — сухо и официально проговорила Китагава, бессознательно рассматривая умерщвлённых террористом ни в чём не повинных юношей и девушек, — Это единственный случай, когда Хюмэн убил знакомых между собой людей, поскольку остальные его жертвы никогда не пересекались, более того, он убил родственников: двадцатидвухлетние Цунэмичи Кэиичи-сан и Цунэмичи Хикару-сан приходились друг другу братьями-близнецами, а двадцатиоднолетние Таказака Кира-сан и Мориока Харухи-сан, по свидетельствам их семей и друзей, были одноклассницами в средней школе, — со стены на Кэиджика смотрели практически одинаковые миловидные лица парней и их таких разных невест: все четверо улыбались, как уже больше им не суждено в реальности, — Время теракта — семь часов вечера, — медленно закончила Щинобу.       Амамия услужливо, опережая начальницу, воспроизвёл на экране слайды с фотографиями с места преступления: развороченный взрывом столик в ресторане — окроплённый кровью и осыпанный останками погибших и тем, что было их последним ужином — являлся зрелищем не для слабонервных представителей человечества. Заложенной бомбы хватило ровно на то, чтобы оборвать нити жизни не угодивших чем-то Хюмэну обручённо-обречённых влюблённых, поэтому помимо сего камеры запечатлели царивший в помещении ужас: гости торгового центра были засняты в панике убегающими вон или упавшими в обморок — хаос и беспорядок свергли весёлую атмосферу и поработили души присутствовавших, никогда не сталкивавшихся с террористическими актами и не ожидавших что-либо подобное. Прибывшему тогда Третьему Отделу пришлось иметь дело с огромным радиусом эриа-сторэсу и из-за чего понадобилось вызвать в качестве подкрепления свободный тогда от расследований Первый Отдел — работать пришлось до поздней ночи, что стало уже практически нормой в ходе этого следствия.       — Откуда Хюмэн мог знать о том, что они будут в «Парадайсу» именно в это время? — задал резонный вопрос Гиноза Нобучика, по привычке скрещивая руки на груди, и Китагава обернулась к нему, встречаясь с ним взглядом и отвечая:       — Мы предполагаем, что он следил за ними какое-то время. Амамия-кун, выведи, пожалуйста, кадры с погибшими… — она снова отвернулась, не успев договорить, как аналитик заполнил экран фотографиями со всё теми же молодыми людьми, то попарно, то вчетвером посещавшими ранее именно этот ресторан и садившимися именно за ставший для них могилой столик. — Они приходили сюда каждую среду. Вероятно, Хюмэн заложил взрывчатку и детонировал её на безопасном для себя расстоянии, когда они пришли в очередной раз, — объяснила девушка и посмотрела через плечо на юного Инспектора Ичигакари. — Мы также рассматриваем возможность, что Хюмэн находился в Исэтан в момент взрыва, но самого момента, как он закладывал бомбу, на камерах не осталось: очевидно, он избавился от улики либо сам, либо при помощи сообщников.       — Скорей всего он просто взломал систему безопасности «Парадайсу» и удалил ненужное видео. Что ему, после голограмм-то, — бесхитростно прокомментировал ситуацию Иноскэ, чем-то шумно запивая, и прикусил язык, вспомнив о своём страхе вмешиваться в разговоры вышестоящих лиц.       Краем глаза Щинобу заметила, как напрягся Щимомура: ей показалось, что он сдержал приступ раздражения из-за латентного подчинённого, посмевшего встрять в беседу Инспекторов и упомянувшего то, что лично он считал закрытой темой. Однако бездумно слетевшие с уст пребывающего в своей лаборатории и оттого невидимого аналитика слова произвели неизгладимый эффект на всех: являвшаяся уже неновой для Сангакари информация стала источником интереса к происходящему, благодаря чему некоторые индифферентно настроенные на работу Энфорсеры подключили наконец-то внимание.       — Об этом позже, — поворачиваясь лицом к коллегам, решила Хонбучо, считая, что нужно раскладывать мозаику по порядку, и, к её сожалению, часть потенциальных преступников совершенно расслабилась: Щиккокан из Первого Отдела Сасаяма Мицуру заложил руки за голову и с удобством откинулся на спинку стула, прикрывая глаза, будто нашёл подходящее время для дрёмы, а сидевший рядом с ним на второй линии первого ряда и чем-то недовольный Яцука Кэнта опёрся обратно щекой о кулак. Второй Отдел не рисковал при вспыльчивом начальнике, чьё пока ещё лёгкое недовольство чувствовалось в воздухе, свободно высказываться и смирно слушал всё, что им говорили, а Третий, как самый осведомлённый, старался выказать поддержку Щинобу и поэтому был образчиком спокойствия и интереса. Девушка поймала ободряющий взгляд Щиньи, который знал всё о деле Хюмэна не хуже неё, и продолжила, не оглядываясь назад:       — Амамия-кун, дальше, пожалуйста, — проектор отобразил следующую пару, отправившуюся в мир мёртвых, и Инспектор озвучила обстоятельства их гибели: — Учивара Щоскэ-сан и Уэно Сакура-сан, обоим по двадцать три года, отправились 15-го августа в змеиное кафе в Щибуе, — их краткая биография на экране гласила, что они учились в одной старшей школе на необычной специальности — зоологов-герпетологов, что было удивительным решением для мира, в котором животным из плоти и крови предпочитали дронов и где тем более изучение их считалось скорее странным, чем нормальным, что уж говорить об увлечении молодых людей земноводными и пресмыкающимися. Однако ставшие популярными ещё в прошлый век развлечения вроде кафе с представителями кошачьих, собачьих и прочих милых зверюшек остались любопытной забавой и для нынешних поколений, ради которых придумывались даже столь удивительные заведения, как это со змеями.       — Около девяти часов вечера, когда кафе должно было уже закрыться, а посетителей осталось всего пятеро, включая Учивару-сан и Уэно-сан, раздался взрыв, повлёкший за собой смерть пары. Трое других гостей перенесли шок, один был доставлен в реабилитационный центр и до сих пор проходит лечение, — Щинобу сделала паузу, пока Иноскэ старательно прокручивал кровавые фотографии с места преступления для молчавших зрителей, и добавила самое важное: — В сумочке Уэно-сан был найден обгоревший флайер с приглашением на представление в девять вечера, которое руководство кафе никогда не планировало. Следовательно, позволю себе забежать вперёд, как и сегодня с записками, обещающими романтический ужин, флайер, выпущенный в единственном экземпляре, был напечатан исключительно для того, чтобы Хюмэн, который как-то передал или переслал его Уэно-сан, мог заманить пару в ловушку.       — И, конечно же, никаких записей с камер, где Хюмэн устанавливает бомбу в кафе? — подал голос слушавший с прекрасно скрытым любопытством Курата Наото, опираясь локтем на столешницу и задумчиво потирая подбородок. Для него это было первое расследование, и начиналось оно весьма интересно: казалось бы, жестокая и несправедливая смерть его сверстников никаким образом не трогала его с эмоциональной точки зрения.       — Да, к сожалению, — подтвердила его догадку Китагава, обращаясь непосредственно к нему и снова — к аналитику: — Амамия-кун…       — Хай-хай, — радостно откликнулся Иноскэ, опередив её, и вывел на экран информацию о следующих жертвах «бога бракосочетаний», включавших в себя фотографии пострадавшего при поимке преступника Инспектора Икэды Такахиро и погибшего при исполнении Энфорсера Ищиги Хироки. Никем не замеченная Ёроко вздрогнула, увидев родное лицо избранника, и не смогла сразу отвести взгляд от его снимка: слишком много напоминаний для одного дня, которые к тому же ещё и не собирались заканчиваться.       — 9-ое сентября… — тяжко произнесла Хонбучо, печально выдохнув, — Ао Дайскэ-сан и Каида Рико-сан, двадцать три и двадцать один год соответственно. Время взрыва — около четырёх часов дня. Как показывает анализ личной переписки пары, они оба получили друг от друга сообщения с приглашением на проходившую в Музее Современного Голограммного Искусства посвящённую любви выставку, гвоздём которой была инсталляция-аттракцион, подбиравшая лучшие голограммные свадебные наряды встававшим в неё парам, — оборачиваться и смотреть на прокручиваемую аналитиком ужасную картину смерти, что ей и так пришлось лицезреть лично месяц назад, она не спешила, — Предполагаем, что Хюмэн планировал убить пару вечером, как он поступал в предыдущие разы, но Ао-сан позвонил утром Каиде-сан и попросил перенести свидание на более раннее время, так как, по словам его матери, они собирались на премьеру в кино около восьми вечера. В этот же день нам удалось установить, что Хюмэн присутствовал на месте преступления, а это может служить поводом думать, что он посещает все места преступления. Амамия-кун, выведи, пожалуйста, информацию о Кумакуре Казуме-сан.       Экран засветился очередной фотографией, сопровождавшейся обильным, подробным текстом, повествующим о самом подозреваемом и всех фактах о его случайной причастности к трагедии, однако только самые ответственные — как, например, не так давно пополнившие ряда Инспекторов молодые сотрудники — и любопытствующие — не занимавшиеся этим расследованием прежде или скучавшие Энфорсеры — бегло ознакомились с содержанием, не представлявшим из себя ничего завлекательного, кроме одного: у тщедушного, смотревшего с испугом на аудиторию паренька на снимке было железное алиби на момент совершения преступления Хюмэном.       — 9-ого сентября Кумакура-сан, работающий посменно, брал отгул, поменявшись с напарником, Ищидой Рюноскэ-сан, который должен был выйти вместо него с самого утра, однако… — слайд сменился, хотя Щинобу ещё не успела произнести и слова о необходимости сделать это, и дополнился фото и данными о коллеге Казумы, — однако, как выяснилось в результате допроса Ищиды-сан, он провёл весь день в кровати, иными словами, он проспал сутки и не заметил этого. Что было накануне, он не помнит, но говорил, что ему вечером 8-го числа доставили от магазина, где он является постоянным покупателем, какой-то подарок. Сам момент доставки он уже не помнит, как и то, что именно было подарком. Очевидно, что…       —…подарочком оказался не кто иной, как Хюмэн собственной персоной, которому нужно было избавиться от помехи, чтобы выйти на работу вместо Кумакуры, — нетерпеливо протянул молоденький представитель Первого Отдела Энфорсер Найто Рёичи, заканчивая мысль Китагавы, которая в ответ на это просто кивнула, автоматически переведя взор на собеседника. Миловидный юноша казался весьма серьёзным: сложив руки перед собой на стол, он внимательно рассматривал экран. — Становится не по себе, если представить, что Хюмэн умудряется организовывать подобные вещи так запросто и до сих пор нигде не засветился… — добавил Щиккокан и взглянул на Хонбучо, приветствовавшую любые реплики по ходу её объяснений.       — Скорей всего, он просто съехавший с катушек наркоман, — прокомментировал ситуацию приоткрывший один глаз и потянувшийся Сасаяма, — Иначе его способность столь виртуозно скрываться больше нечем объяснить, — и мужчина снова сделал вид, что погрузился в сон.       — Возможно, — уклончиво согласилась Инспектор и собралась было что-то произнести, но продолжить ей не дал резонный вопрос внимательно слушавшего начальницу и попавшего своим наблюдением в самую точку Козуки Рёго, Энфорсера из Нигакари:       — Почему Хюмэну потребовалось маскироваться именно под Кумакуру, если в конечном счёте он, если верить Ищиде, который может вообще быть его сообщником, вырубил именно Ищиду? Насколько это было принципиальным и почему? — немного помолчав, словно обдумывая что-то, юноша сложил руки замочком у лица и уверенно высказался дальше, цепко выделяя главное: — И как вообще Хюмэн сумел так подделать свою внешность, что ни у кого в музее он не вызвал подозрений? Стоит ли делать вывод, что он невероятно похож на самого Кумакуру и что именно поэтому ему был необходим только он?       — Не совсем, — поспешила ответить Щинобу, не желая вызывать провокационными, снявшими покрывало скуки с совещания словами подчинённого зародившееся обсуждение среди коллег, отвлёкшихся на услышанное, и тут же объяснила: — Согласно проведённому Амамией-кун анализу, Хюмэн воспользовался голограммой, чтобы скрыть себя. Голограммой, которую он, вероятно, сам же или с помощью сообщников запрограммировал под внешность Кумакуры-сан, — это заявление заставило всех замолкнуть и синхронно посмотреть на Хонбучо: несмотря на разные — кто-то был явно заинтригован, кто-то удивился, а кто-то наконец-то соизволил проявить интерес к происходящему — реакции, каждый в конференц-зале не оставил без внимания новую, влившуюся свежим воздухом в душную аудиторию информацию.       — Создать голограмму настоящего человека? Это невозможно, — резко отозвался Инспектор Щимомура, скрещивая руки на груди и впиваясь жёстким взором в отнявшую — как ему казалось — его пост Хонбучо молодую руководительницу, отчего та нервно сглотнула, но не спасовала:       — У нас есть подтверждённые данные, что лже-Кумакура, то есть Хюмэн, пользовался именно голограммой. Амамия-кун, воспроизведи все съёмки за 9-ое сентября с участием лже-Кумакуры.       На экран вылетели один за другим квадратики видео, сделанных скрытыми камерами, и каждое остановилось по молчаливому приказу аналитика именно на том кадре, где лучше всего были видны помехи то на лице Казумы, то даже на его форменном костюме — вероятно, переодевшийся террорист прятал на себе какие-то вещи, которые он явно не собирался демонстрировать окружающим.       — Где доказательства, что это не искажения из-за некачественной видеозаписи? — настаивал на своём Масаказу, не переставая поливать плохо скрываемым гневом старавшуюся сохранять спокойствие Китагаву.       — Доказательствами служат анализ видеосъёмки со всех камер, — отмалчивавшийся Иноскэ быстренько вывел выстроенные им сравнительные графики, служившие свидетельствами слов Щинобу, — и сам факт того, что не были зафиксированы какие-либо помехи относительно других служащих, как и самого Кумакуры-сан в другие дни. Камеры исправны, так как все до единой были проверены, — твёрдо произнесла девушка, отвечая главному сопернику, и, не давая ему вставить какое-либо замечание, взглянула на всё ещё ждавшего объяснений Рёго: — Но ты прав, Козуки-кун. Зачем, казалось бы, Хюмэну, который взломал, быть может, тот же кос-девайс, усложнять себе задачу и усыплять именно Ищиду-сан, когда можно было отправиться на смену вместо него, а не превращаться в Кумакуру-сан? — проектор высветил фотографии обоих сотрудников музея, сопровождавшиеся на сей раз самым важным текстом: существенными отличиями между двумя мужчинами. Хонбучо убедилась, что все внимательно изучают высветившиеся данные, и объяснила:       — Ищиде-сан скоро исполняется тридцать девять лет, его рост составляет метр восемьдесят два сантиметра, его телосложение спортивное и мускулистое, тогда как Кумакура-сан ему совершенно противоположен: ему двадцать два, его рост — метр шестьдесят восемь, а сам он достаточно худощав и не занимается никакими видами спорта. Более того, их голоса тоже звучат по-разному: у Кумакуры-сан чистый тенор, Ищида-сан же говорит баритоном. Предполагая, что Хюмэн действительно хакер и способен воссоздавать голограммы по образу реально существующих людей, мы можем утверждать, что фактор голоса немаловажен: если бы запрограммированный голос Кумакуры-сан отличался от его собственного, это было бы заметно окружающим. Следовательно, Хюмэн по комплекции больше похож на Кумакуру-сан, вероятно, у них примерно одинаковый рост и тембр, и именно поэтому, когда коллеги махнулись сменами, они нарушили ему планы: вместо усыпления одного преступнику пришлось усыплять другого.       — Щицумон дэ-эс! — Энфорсер Второго Отдела Амари Хина со всей силы вскинула вверх руку словно школьница на уроке и оттого едва не взлетела из кресла, чем обратила на себя внимание не только Китагавы, но и других сотрудников Бюро. — Как такой… м-м-м, худенький парень мог уложить бугая, который выше и сильнее его? — усаживаясь обратно, озадаченно произнесла хорошенькая светловолосая девушка, ничуть не стеснявшаяся своей детской непосредственности.       — Эффект неожиданности, — спокойно ответила ей сидевшая рядом её коллега Тории Цубаса, — Возможно, Хюмэн, поработавший курьером в этот раз, чем-то оглушил Ищиду, стоило тому открыть дверь, или воспользовался каким-нибудь мгновенно усыпляющим средством, которое он мог сам же и изобрести, — пояснила она и добавила: — Наверное, раз Хюмэн такой профи в том, чтобы скрывать свой определённо загрязнённый оттенок, стоит думать, что он сам сочиняет нужные ему наркотики, потому что скрываться столь долгое время и постоянно ментально очищаться невозможно без длительного приёма запрещённых препаратов, доставать которые с такой высокой периодичностью тоже не кажется реальным, — усомнилась Энфорсер. — Либо мы имеем дело не только с одним Хюмэном…       — Да, мы ещё вынесем эту тему на обсуждение, — произнесла Инспектор Китагава, пытаясь удержать собрание в одних ей известных рамках: ей не хотелось, чтобы дискуссия, начатая ею так грамотно и упорядоченно, перестала быть таковою.       — Может быть и так, что Хюмэн явился к напарнику уже в костюме Кумакуры, чтобы усыпить сначала бдительность Ищиды, а потом и самого его. Историю же с доставкой он выдумал лишь для того, чтобы заставить Ищиду находиться дома в ожидании посылки, — выдвинул версию Когами, и Щинобу, ранее эту мысль не слышавшая, одобрительно кивнула, соглашаясь, что подобное звучит как наиболее вероятное развитие событий.       — Таким образом можно предположить, что возрастная категория у Кумакуры-сан и Хюмэна приблизительно одна и та же, то есть от двадцати до тридцати лет, это же подтверждает экспертиза голосов, — закончила сравнительную характеристику Хонбучо. — Любопытным также является тот факт, что, несмотря на полную блокировку всех входов и выходов в здание музея, дверь, через которую сумел улизнуть Хюмэн, оказалась открытой. Это тоже может служить доказательством того, что террорист обладает недюжинными способностями в хаккинге: другого способа, кроме как взлом блокировки, распечатать дверь нет.       — Достаточно было заранее положить камень между дверью и косяком или засунуть тряпку в механизм замка, чтобы помешать ей закрыться изначально, — высказался всё тем же непримиримым тоном Щимомура Масаказу. Его раздражало внезапное лидерство девчонки, которую ещё его заклятый друг Икэда Такахиро ни во что не ставил: «Почему Кёкучо вообще выбрала её?»       — На камерах ясно видно, что дверь плотно прилегает к косяку, — решительно и холодно парировала выпад Щинобу, даже не посмотрев на оппонента, чем нечаянно записала себя в его враги. — Этот день примечателен тем, что мы наконец смогли получить хоть какую-то зацепку об идеологии Хюмэна. Погибшему при исполнении Энфорсеру Ищиги Хироки удалось записать на диктофон рассуждения преступника, но из-за взрывов, повлёкших за собой смерть Энфорсера и коматозное состояние Инспектора Икэды Такахиро, был также повреждён щиккокан-девайс, поэтому мы имеем в настоящее время неполную версию их разговора. Предлагаю прослушать его заново, как только я закончу. Итак, продолжим… Сегодня, 14-го октября, в парке Ринщи-но-Мори были найдены тела Ито Мамору-сан и Ноды Орихимэ-сан, двадцать два года и двадцать один соответственно, — слайд на экране за спиной девушки сменился, демонстрируя съёмки и фотографии, лишённые всякой цензуры, — Смерть предположительно наступила около полуночи, о чём свидетельствует запись с уцелевшей видеокамеры. На этот раз Хюмэн поступил более чем… оригинально, отправив обоим записки с приглашением от лица второй половины на романтическое свидание на лоне ночной природы. Записка Ноды-сан была найдена на месте преступления, записка Ито-сан — в его машине. Обе бумажки абсолютно чисты, на них нет никаких дополнительных следов, кроме отпечатков пальцев и частиц кожи их последних владельцев. Вероятно, они были распечатаны в одном из многочисленных конбини, чтобы Хюмэн мог тщательно скрыть свою личность и ничем не выдать себя, — коротко и сухо пересказала ситуацию Китагава и обратилась к до сих пор молча слушавшему и наблюдавшему за конференц-залом второму аналитику, коего она попросила о помощи после того, как вышла из кабинета Кёкучо, чтобы разгрузить и без того занятого Амамии, которому на тот момент было дано другое задание: — Мару-сан, я поручала вам собрать все данные с видеокамер в парке и проанализировать их. Как прошла работа?       — Как и в случае с Кумакурой, на Ито, который приходил около восьми вечера, чтобы зарезервировать чащицу, были обнаружены помехи, — быстро и по-деловому отозвался Тасуку, выводя на экран найденные им кадры с повреждённой голограммой, скрывавшей личность Хюмэна под маской его жертвы, однако на сей раз их было совсем мало: камер в парке было гораздо меньше, чем в музее. — И я нашёл вот что. В момент взрыва кто-то находился на Площади. Кроме этого некачественного снимка ничего нет, так как, видимо, этот человек пришёл таким путём, чтобы миновать другие камеры, а на эту попал случайно. Закончив, Мару продемонстрировал присутствовавшим расплывчатую тёмную фотографию, на которой был заметен силуэт мужчины, прятавшегося за деревом: одетый во всё чёрное, он замотал лицо серым шарфом и надвинул кепку с большим козырьком так, что лицо было совершенно невозможно разглядеть. Сомнений не оставалось: романтичный террорист посещал каждое место преступления, чтобы проводить убитых им в последний путь хотя бы взглядом.       — По моим расчётам, — продолжил аналитик ровным, приятным голосом, — этот человек действительно примерно одного роста и комплекции с Кумакурой: он не выше метра семидесяти и худощав, несмотря на объёмный свитер, который только это подчёркивает, — чтобы не быть голословным, он отобразил на кадре какие-то цифры и график, приведя в сравнение неудачно влипшего в расследование сотрудника музея.       — Благодарю, Мару-сан, — откликнулась Хонбучо, рассматривая вместе со всеми экран, где красовались полученные свежие сведения, служившие важной уликой.       — Мне интересно вот что, — неожиданно произнёс Щимомура, растягивая слова и сверля неясным, высокомерным взглядом развернувшуюся к нему Щинобу, но сам он оставался внешне беспристрастным, — В каждом из четырёх случаев наблюдается следующая тенденция. Убийца подготавливает место, посещает его в час икс, а затем беспроблемно уходит, но каждый раз вместе с избранными им жертвами страдают окружающие люди. Лишь в четвёртый раз ему не удалось зацепить посторонних. Почему? Кажется, вы, Инспектор Китагава, упомянули в кратком отчёте из парка сегодня утром, что были найдены невзорвавшиеся бомбы. Кому же они предназначались? — проникновенным голосом спросил мужчина, зная ответ наперёд и желая, чтобы его озвучила свежеиспечённая начальница Главного Управления.       — Мы предполагаем, бомбы предназначались тому, кто первым найдёт трупы. Или зевакам, — осторожно высказалась девушка, похолодев: она понимала, к чему тот клонит, и вспомнила пережитый утром ужас.       — Первым найдёт трупы… И кто же это был? — не успокаивался Масаказу, считая необходимым столкнуть молодую и, как он полагал, неопытную соперницу с весомым чувством реальности того, что она не подходит на предложенную ей должность потому, что не способна в одиночку нести ответственность хотя бы за свой же Сангакари, что уж тут до всего Сооса Хонбу.       — Первым на место прибыл Третий Отдел, так как очевидец не рискнул приближаться к чащицу, — честно сообщила Щинобу, не опуская глаза и собираясь решительно противостоять старшему конкуренту.       — То есть вы хотите сказать, если бы бомбы взорвались, Бюро Общественной Безопасности лишилось бы сразу целого отдела? — вкрадчиво проговорил Инспектор, откидываясь на спинку стула со скрещёнными на груди руками.       — Вероятность этого существовала, — у Китагавы не осталось выбора, кроме как признать собственную недальновидность в отношении безопасности её Сангакари в расследовании.       В зале для совещаний повисла гнетущая тишина: осознание ещё несколько часов назад действительно висевшей над одними из них смертельной опасности тяжело давалось не только тем, кто не знал о сюрпризе Хюмэна, но и тем, кто был в курсе и даже присутствовал в тот момент там, где убийца мог бы их достать.       — Как вы верно заметили, Инспектор Щимомура, — медленно и тихо начала Щинобу, — в каждом из четырёх терактов ментальные или физические увечья были нанесены и тем, кто находился в момент взрыва, однако кроме избранных Хюмэном на роль жертв молодых людей никто больше не погибал, не считая преследовавших преступника Энфорсера Ищиги и пострадавшего от взрыва Инспектора Икэду. Следовательно, бомбы, заложенные на Площади встреч в парке, если бы и причинили нам вред, то минимальный. Вероятно, они не сработали именно по той причине, что были слишком слабыми и что Хюмэн не планировал убивать, — на мгновение она замолчала, давая возможность слушателям переварить информацию, — Но позвольте вам напомнить, что опасность является непосредственным спутником в нашей работе и что потенциально мы в любое время можем подвергнуться нападению со стороны столь изобретательного террориста и не только его, — Китагава считала, что признавать ошибки значило вступать на путь их исправления, и поэтому произнесла: — Я не учла этот вариант, потому что не было прецедентов. Хюмэн не был заинтересован в том, чтобы вступить в прямую конфронтацию с Бюро. Теперь же он явно предупреждает нас, что готов защищать, я бы выразилась, свои идеалы и таким образом тоже. Поэтому я призываю всех быть более бдительными в данном расследовании. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос в полной мере, так как далее я бы хотела вернуться к обсуждению, — не дожидаясь реакции оппонента, девушка всё также ровно и спокойно попросила Амамию включить диктофонную запись с щиккокан-девайса покойного Ищиги, и голоса двух мужчин — защитника правосудия и преступника — заполнили аудиторию, предоставляя шанс погрузиться в расследование заново.       — Ты всего лишь мерзкий преступник. Я сейчас же тебя поймаю.       — Моё имя Хюмэнаиос. Можно просто Хюмэн… Я бог бракосочетаний!       — Ты обычный убийца!       — Я не убийца. … Ты когда-нибудь… любил?       — У меня и сейчас… есть любимый человек. А у тебя?       — Прекрасно!.. Как ты планируешь отпраздновать вашу свадьбу?       — Я латентный преступник. Энфорсеры не могут жениться или выходить замуж. … Жалкий убийца!       — Я бог бракосочетаний. Поэтому я не убиваю, я лишь праздную свадьбы... …брак — убийца любви, чувств и счастья. …брак, в который вступают люди, ложный… Истинный брак… длится вечно. …предоставляю им тот брак… настоящий, правильный… супружеская пара отправляется на небеса в один день… Любовь — это перманентно длящаяся вспышка. … Подлинные чувства подобны… взрыву. Я… священными узами брака двух людей… увековечиваю их любовь… Взрыв — это… бракосочетание... Да, их… физическая жизнь прерывается... Но кого это волнует… они становятся вечно счастливы… божественном и верном браке?.. раньше я был глуп… я вовремя… принял моё уникальное призвание… Как же… прекрасно — дарить самым достойным… желанное счастье и не давать… ошибки!.. Но… не все… оценить божественный дар… Некоторые упустили… …мою щедрость… И я больше ничем… они сделали… выбор… прозябать в быту… Проклятье бога в непонимании…       — Кто твои сообщники?!       Стоило трэку завершиться, как конференц-зал медленно, но верно начал тонуть в тишине, подобравшейся к присутствовавшим с ворохом раздумий: Инспектор Китагава, слышавшая аудио далеко не в первый раз и знавшая каждое слово наизусть вплоть до интонаций, дала время коллегам для размышлений, но никто не спешил нарушать молчание. «Выжать из этого ещё что-нибудь полезное просто нереально», — устало подумала Щинобу и обвела взглядом зал, обнаружив, как внимательно на неё смотрит Энфорсер-ветеран Первого Отдела Хирако Рюноскэ, который, в свою очередь, с тяжким вздохом решил произнести вслух пришедшую ему на ум догадку:       — Если продолжать тему о том, что Хюмэн своими взрывами ранит окружающих, делая их жертвами тоже, то встаёт следующий вопрос. А специально ли он это делает? Четвёртый случай говорит о том, что преступник готовился к тому, чтобы увеличить количество травмированных. Вероятно, ему зачем-то нужно, чтобы были покалечены и другие люди тоже. Зачем? — мужчина сделал паузу и выдал необычный ответ: — Возможно, это часть его идеологии. Как бог брака, бог любви, он может считать, что чувства одних неизбежно задевают или ранят других, и в связи с чем Хюмэн старается выбирать людные места, но закладывает взрывчатку так, чтобы погибли лишь те, кого он «женит». Более того, он, видимо, старается не повторяться в выборе этих самых мест: торговый центр, кафе, музей и парк доказывают это. Предсказать, где будет следующая «свадьба», практически невозможно.       — Теоретически возможно вычислить всех пар, собирающихся жениться в ближайшее время, — отозвался сидевший рядом с ним Найто. — Хюмэн достаточно последователен в выборе жертв.       — Верно, — согласился Мару, пока Амамия, проводивший этот анализ, охотно выводил данные на экран, — Согласно нашим исследованиям, всем парам оставалась неделя или около того до назначенной даты бракосочетания, а также им всем было от двадцати до двадцати трёх лет. И это, на взгляд статистики, далеко не самый популярный период, в который люди предпочитают совершать столь серьёзный шаг в своей жизни. В первую очередь, они не стремятся жениться в этом возрасте в виду того, что либо временно встречаются с кем-либо, выбранным не Сибил, а по собственному вкусу, либо, если партнёр всё-таки обозначен системой, просто не видят причин для спешки. Найти тех, кто всё-таки хочет связать свою жизнь с другим человеком в этом возрасте и кому до свадьбы осталось совсем немного, не должно составить труда.       Китагава выразила кивком своё согласие, зная, что аналитик может видеть переговорную, и дала поручение коллегам из Первого Отдела:       — Ичигакари но мина-сан, прошу заняться этим вопросом.       — Рёкаи, — лаконично откликнулась Инспектор Тэзука, делая пометки на своём канщикан-девайсе практически всё время по ходу совещания.       — Если у кого-нибудь ещё есть предположения, я внимательно слушаю, — ободряюще произнесла Хонбучо, надеясь, что новоприбывшие Энфорсеры и Инспекторы, не знакомые с ситуацией в полной мере, смогли бы вдохнуть свежий воздух в расследование, но конференц-зал молчал, удручённо погружённый в разрозненные мысли по делу и не только. Девушка как можно незаметней вздохнула и перевела взор на собственный Сангакари, ожидая найти поддержку там, и тем самым не прогадала:       — Мне кажется, мы что-то упускаем, — неожиданно произнёс задумчивый Когами, обращая на себя внимание большинства и уничтожая тишину. — Упускаем что-то важное… — пробормотал юноша, хмурясь, и командирским тоном почти что приказал: — Амамия, выведи на экран расшифровку диалога Ищиги и Хюмэна.       Не ожидавший внезапного обращения к нему и явно чем-то параллельно занятый Иноскэ с шумом уронил что-то, сопроводив это отчаянным неразборчивым комментарием, и испуганно выдал:       — Х-хай!       Прошли какие-то доли секунды, и проектор красивой волной нарисовал странного содержания текст, который, впрочем, мало кого заинтересовал — все взгляды были прикованы к даже привставшему на своём месте Инспектору Третьего Отдела, явно что-то заметившему. Один лишь Щимомура продолжал сидеть словно каменное изваяние, на его лице блуждало весьма заметное раздражение, но мужчина не спешил изливать свои эмоции.       — Да, Когами-Канщикан?.. — нетерпеливо обратилась к коллеге Щинобу, внимательно смотря на молодого человека, и тот не заставил всех долго ждать объяснений.       — Взгляните на последние реплики Хюмэна, — спокойно предложил Щинья, отталкиваясь ладонями от стола, отходя от него и держа направление к Хонбучо, однако не спуская серебристо-серых глаз с равнодушного экрана. — «…не все оценили божественный дар», говорит террорист. Что именно он имеет в виду? И вот ещё: «…некоторые упустили мою щедрость», — подойдя вплотную к голограмме со словами на стене и загородив широкой спиной небольшую часть, он сложил по привычке кулаки в карманы.       — Считалось, что он говорит о тех, кого не в силах был убить по каким бы то ни было причинам, — осторожно и неуверенно произнесла Китагава, проследив за ним взглядом и развернувшись боком. — Допустим, по его концепции нужно взрывать людей только определённого возраста и только за несколько дней до их свадьбы, но тех, кто уже женат или не подходит под его критерии, Хюмэн не трогает.       — А может быть так, что… — начал Энфорсер Курата, но глубоко задумавшийся и заинтриговавший всех Инспектор Когами ненамеренно прервал его:       — Скорей всего, есть те, кто каким-то образом избежал печальной участи пересечься с маньяком… — не спеша начал рассуждать юноша, пробегая глазами по строчкам и вчитываясь в каждый слог, — Возможно также, есть те, кто проявил предосторожность и не пострадал от взрыва, — словно догадавшись о чём-то, Щинья развернулся всем корпусом к отстающей от него в понимании ситуации Хонбучо и предположил, глядя прямо на неё: — Нам необходимо поискать другие случаи, связанные со взрывами, где либо никто не пострадал, либо обстоятельства смерти жертв не подходят под те, что мы имеем сейчас. Вполне вероятно, что Хюмэн действует более долгий срок, чем мы думаем, или что ранее у него были другие методы убийства.       Оплетавшая конференц-зал атмосфера скуки и нежелания нарушать полюбившееся большинству присутствующих молчание резко сменила своё направление: теперь её эмоциональный фон был куда более насыщенным и разнообразным. Некоторые сонные или и вовсе дремавшие Энфорсеры словно очнулись, моментально посерьёзнев, а их более активные коллеги, участвовавшие в обсуждении, точно вдохнули глоток прохладного воздуха в жару: раздавшееся заявление звучало провокационно и свежо, вдохновляя собой на очередной виток расследования и даря силы, чтобы его осуществить. Поражённые услышанным Инспекторы отреагировали по-разному, но сдержаннее, и если ошеломлённая этой достаточно очевидной вещью, лежавшей столько времени на поверхности, и будто увидевшая всё дело Хюмэна в новом свете Щинобу только и смогла, что еле слышно прошептала имя напарника, то у кого-то подобное смелое высказывание вызвало бурю негативных эмоций, и этим кем-то был не кто иной, как Инспектор Второго Отдела Щимомура Масаказу.       — Когами… Канщикан, — сделав намеренную паузу между фамилией и должностью, он медленно встал, опираясь правой ладонью на стол, и, всматриваясь прямо в глаза спокойно отвечавшему тем же Щинье, вкрадчиво произнёс: — вы осознаёте, что, делая такого рода предположения, дискредитируете всю работу Отдела Уголовных Расследований?       Пустившая здесь корни и не намеревавшаяся сдаваться тишина в одно мгновение наполнилась тягучим напряжением, пронизавшим воздух, будто лазерные лучи сигнализации — территорию вокруг охранного объекта, и разрезавшим его на мелкие невидимые ленты, оседавшие тяжестью на плечи присутствующих и вдыхаемые ими. Не шелохнувшийся и никак не отозвавшийся внешне Когами по старой, не осознаваемой привычке сжал руки в кулаки и вложил их в карманы, собираясь ответить со свойственной ему гордостью уверенного в себе человека, однако его оппонент не закончил, сверля юношу грозным взором багровеющих очей:       — Как мне кажется, вы, в силу недостающего опыта, ещё не совсем верно понимаете, в какой ситуации мы находимся, — в голосе Щимомуры явно ощущался нараставший гнев, — Раз так, то извольте проявить благоразумие и выслушать меня, — несмотря на относительно вежливую речь, он выглядел угрожающим и крайне недовольным, продолжая сверлить младшего коллегу грозным взглядом, а его голос подрагивал от пылающей где-то внутри ярости, — Данное расследование ведётся без малого три месяца, впервые за много лет Кэиджика преследует одного из самых изощрённых и кровожадных убийц, и мы, пока вы ещё сидели за школьной партой или занимались в тренинг-центре, что не имеет особых различий, рассмотрели столько версий, что вам и не снилось, — Масаказу распалялся всё больше, — Каждый работал в поте лица, и это в условиях нехватки кадров! А теперь приходите вы, не имея какой бы то ни было стаж работы, и говорите, что следствие упускает из виду столь важные факты, как будто мы не рассматривали их в принципе? Вы себя-то слышите?! — его глаза побагровели, и мужчина ударил левой ладонью по столу, отчего нахмурившаяся Щинобу вздрогнула, пока остальные сидели молча и наблюдали за разворачивающейся сценой, в то время как Щинья даже не шелохнулся. — Подобными заявлениями вы компрометируете всю работу Бюро Общественной Безопасности! Ставите под сомнение неоспоримый опыт старших сотрудников, которые явно знают больше вас!       — Именно: и не рассматривали, — холодно подчеркнул полностью державший себя в руках Когами, никак не реагируя на посыпавшиеся на него обвинения, почти превратившиеся в открытые оскорбления, и не дал Инспектору и маленький шанс разразиться новой тирадой, пояснив: — Насколько мне известно из материалов дела, версия, которую я озвучил, не была вынесена на обсуждение ни разу. Более того, способность террориста взламывать и перепрограммировать голограммы тоже осталась бы без внимания, поскольку вы лично отбросили этот вариант, как нереалистичный, не посчитавшись с доказательствами и мнением аналитика, — незримо для возвышавшегося над своим столом разъярённого Щимомуры серебристо-серые глаза юноши слегка сузились, выражая неприязненность к собеседнику, и это не осталось без ответа.       Уязвлённый откровенным замечанием новобранца Масаказу сжал кулаки на столе, опираясь на них, и громогласно, так, что содрогнулась вся аудитория, взревел:       — Да как вы смеете обвинять меня в некомпетентности!.. Мальчишка!       Однако Щинья, словно бы проигнорировав очередную словесную пощёчину и будучи внешне непоколебимым, с достоинством парировал ранее высказанные в его адрес утверждения:       — К тому же, на мой взгляд, отсутствие опыта или его наличие не играют никакой роли, если речь идёт о замыленности восприятия. Безусловно, стаж работы значит многое, но иногда он может оказать владельцу плохую услугу. Вместо того, чтобы видеть и распознавать все тонкости, которых со временем становится всё больше, начинаешь упускать их из виду вследствие усталости. В таких случаях и нужны коллеги: так вы получаете возможность прислушаться к другим точкам зрения, временами более свежим, а с их помощью появляется способность смотреть дальше и раскладывать детали по полочкам, — уверенно произнёс юноша, делая несколько шагов вперёд и равняясь с потерявшейся на минуту напарницей, и вызывающе продолжил, смотря прямо на собеседника: — Нет ничего зазорного в том, чтобы не иметь опыт, ведь он приобретается так или иначе, а вот убрать с глаз эту наросшую пелену будет очень и очень сложно.       — Анта… — почти прошипел Щимомура, совершенно забывая о приличиях и о присутствовавших, наблюдавших сию нелицеприятную сцену.       — Щимомура-Канщикан! Когами-Канщикан! — звонко прервала обоих Хонбучо, почувствовав лёгкое раздражение из-за того, что упустила ситуацию из-под контроля и позволила конфликту произойти, — Попрошу вернуться на свои места и прекратить эту дискуссию, — приказным тоном произнесла она, сверля недовольным взглядом начавшего этот поток взаимных оскорблений, то есть Инспектора Второго Отдела.       Щинья, как ни в чём ни бывало, проследовал к занятому им ранее креслу, по пути вытаскивая руки из карманов и бросая ледяной взгляд на оппонента, с которым его так несправедливо разняли. Доведённый до белого каления Масаказу проводил его гневным взором и затем, не собираясь присаживаться обратно, злобно впился глазами во временную начальницу, отчего Щинобу едва сдержалась, чтобы не поёжиться, настолько неприятным был зрительный контакт.       — Меня вызвали в выходной день не для того, чтобы я участвовал в этом детском саду, — выплюнул очередную сердитую и обидную фразу мужчина. — Раз уж я здесь, Второй Отдел удалится для проведения независимого расследования, которое в данный момент ведёт. У нас слишком много накопилось дел, чтобы тратить время на пустые обсуждения, — прохрипев от злости, сообщил о своём решении покинуть конференц-зал Щимомура. — Аоянаги! — обратился он к всё это время не издавшей ни звука младшей напарнице Аоянаги Рисе, поступившей вместе с Когами и Гинозой в один день.       Упомянутая им девушка вздрогнула, а сидевший за ней Энфорсер Козуки Рёго тяжко вздохнул, предвкушая разбор полётов с взбешённым начальством, однако в ту же секунду раздался женский твёрдый, веющий холодом голос:       — Второй Отдел останется, — Щинобу неожиданно поняла, что этот властный тон принадлежит именно ей, и, не успев вернуться обратно в беспомощное состояние, ей свойственное, отдала следующее распоряжение: — Если вы, Инспектор Щимомура, — мужчина взглянул на неё несколько удивлённо, — желаете нас покинуть, я не смею вас задерживать. Однако дело Хюмэна требует полного состава Главного Управления, поэтому представители Второго Отдела, включая Инспектора Аоянаги, как и Энфорсеров Козуки, Тории, Амари и Сузуки, должны остаться. Вы также можете изменить своё решение и продолжить обсуждение, однако, как вы правильно заметили, в Бюро существуют неразрешённые рутинные дела, которые тоже требуют внимание, поэтому я не стану препятствовать вашему пожеланию завершить встречу раньше, — девушка неосознанно вцепилась в кафедру крепче: она не ожидала от себя проявленной храбрости перечить человеку, который обычно так её и раздражал, и пугал.       — Осаки ни щицурэи щимас, — сухо выдал Щимомура, отталкиваясь кулаками от стола, и, по-армейски чётко развернувшись, быстрым шагом покинул аудиторию.       — Аоянаги-Канщикан, — спокойно, словно ничего не произошло, обратилась Хонбучо к выпрямившейся в кресле коллеге, — прошу Нигакари заняться выяснением подробностей, обозначенных Инспектором Когами, то есть просмотреть все произошедшие до двадцать третьего июля несчастные случаи, вызовы и всё, что вызовет подозрение.       — Рёкай дэс, — отозвалась Риса, чувствуя некоторое облегчение, что старший напарник изволил покинуть помещение и одновременно мысленно сетуя на самонадеянность Щиньи, посмевшего вступить в спор с самым вспыльчивым сотрудником Кэиджика и, что самое ужасное, выиграть в этом конфликте. «У этого будут последствия», — мрачно предрекла девушка, уже неплохо знакомая с поведением и характером несдержанного Щимомуры.       — Попрошу всех вернуться к обсуждению, — призвала присутствовавших к дисциплине Щинобу и начала первой: — Как мы предполагаем, Хюмэн уничтожает обручённых пар, руководствуясь собственными чувствами неудовлетворённости в браке… Я бы пожелала выслушать ваши мнения на этот счёт.       1. «Парадайсу» — японское произношение английского «Paradise»       2. «Щицумон дэ-эс!» — «Вопро-ос!»       3. «Конбини» — сокращение от «convenience store», то есть «удобный магазин», который работает 24/7 и в котором продаются предметы первой необходимости.       4. «Ичигакари но мина-сан» — если дословно, то «все из Первого Отдела», но правильнее будет сказать «коллеги из Первого Отдела».       5. «Анта» — грубое «ты»       6. «Осаки ни щицурэи щимас» — если переводить более-менее дословно, то «невежливо с моей стороны уходить раньше вас» / «Извините, что ухожу раньше вас». 9 p.m.       Тёплый свет автоматически залил маленькую прихожую, стоило владелице квартиры открыть дверь и оказаться внутри помещения: не снимая плащ, Щинобу прислонилась к стене и устало сползла по ней, присев на корточки и обняв колени. «Неужели этот день кончился? Поверить не могу…» — пронеслась такая же изнеможённая, как и хозяйка, мысль, и девушка слабо улыбнулась, вспомнив, что первая половина завтрашнего дня — официальный выходной для неё.       Проведённое ею совещание, где присутствовали почти все члены Отдела Уголовных Расследований, в конечном итоге продлилось практически до семи часов вечера, и нельзя было сказать, как сделала вывод Китагава, что оно закончилось естественным образом, когда, например, темы для обсуждения были бы исчерпаны, а план следующих действий — намечен. «Скорее, всё наоборот», — мрачно прокомментировала ситуацию она, стараясь представить себе всё, что не удалось охватить в этот раз: и таких вещей оказалось немало, по её мнению, которое всегда отличалось особым перфекционизмом. Перебирая в голове всё, что высказывали и предполагали сотрудники Кэиджика относительно дела Хюмэна, новоизбранная Хонбучо пыталась понять, не упустила ли она какие-нибудь значимые детали и уделила ли внимание каждому коллеге, смогла ли воспринять всё, что было произнесено другими, и не имела ли она на глазах ту самую пелену, о которой говорил её напарник, обратившись к Инспектору Щимомуре. «Если выяснится, что Когами прав по поводу того, что серийный убийца орудует гораздо большее время, то это должно дать новые ключи к разгадке, но неужели мы действительно не заметили нечто столь важное?» Поверить, что за один день Щинья решил две задачи, отыскав зацепку с голограммой и предложив идею с поиском более ранних преступлений, чей почерк похож на деяния террориста, ей было сложно: они ведь не смогли это сделать за целый месяц, находясь в ступоре после гибели Энфорсера и погружении предыдущего начальника Главного Управления в кому, и как будто пребывали в полной растерянности, где никто не пытался взять командование на себя и организовать работу остальных и где даже обычно рвущийся к власти Щимомура Масаказу не стал отчего-то претендовать на главную роль. «Его сильно задели моё назначение и стычка с Когами…» — словно не она была свидетелем, Щинобу отстранённо вспомнила о словесной схватке двух Инспекторов, скользя невидящим взглядом поочерёдно по однотонным потолку и стене напротив — голограммный дизайн интерьера был выключен — и на физическом уровне ощущая, как свинцовая усталость взяла бразды правления в свои руки и разлилась по телу тяжёлым покрывалом, как морская волна — по песочному пляжу, захватывая собой каждый свободный участок и не встречая сопротивление.       «Когами Щинья…» Образ уверенного в себе молодого человека, одарённого острым умом и привлекательной внешностью, что пожелал бы каждый, будто бы материализовался перед её глазами в красивой, статной позе — казалось, его любое движение было преисполнено достоинства и одновременно простоты, такой обезоруживавшей и по-своему харизматичной. Интуитивно предполагавшая с первых минут знакомства, что именно с ним она сможет найти контакт и сработаться, Китагава не ожидала, что напарник так легко вольётся в привычную ей жизнь и проявит недюжинные способности спустя всего неделю с небольшим. Его многообещающий потенциал ярко сверкал, подобно не имевшему скромности алмазу, был очевиден всякому, кто хоть как-то пересекался с ним, и просился быть раскрытым как можно скорее, что Когами не промедлил сделать, и, как считала девушка, совершал это неумышленно — это только больше подкупало искренностью и честностью, теми качествами, которые она так ценила в людях. Этот юноша поражал её и вдохновлял, придавал уже утекавшие сквозь пальцы силы и вселял надежду на успешное завершение любого дела. Его плохо скрываемый, но тщательно контролируемый энтузиазм постепенно заражал окружающих и в скором будущем заставит их идти за ним — не обладая особой проницательностью, присущей объекту её размышлений, Щинобу тем не менее начала хорошо осознавать, что в её юном напарнике жил сильный лидер, способный принимать даже самые трудно дающиеся решения и следовать зову вольнолюбивого сердца. В чём-то девушка ощущала укол лёгкой зависти, мотивировавшей откорректировать собственные шаблоны поведения и окончательно уничтожить не к месту просыпавшуюся временами робость, а в чём-то — столь же не обременявшее душу восхищение, служившее не меньшим стимулом сбросить невесомые оковы, созданные обществом, и вдохнуть воздух полной грудью не потому, что так предписано организмом, а для того, чтобы насладиться процессом — каждую секунду так, как это делал он. «Неужели я разучилась получать удовольствие от своей работы?.. Было ли оно? И грозит ли это Когами?..» — слабая, почти сонная мысль потревожила и без того усталую тёмноволосую голову, склонившуюся ниже, к коленям: Китагава уткнулась в них лбом и замерла, крепче сжимая кольцо из рук.       За эту неделю с небольшим совместной работы с молодым человеком она ненамеренно, но постоянно оглядывалась назад, в прошлое двухлетней давности, когда ей самой пришлось быть новобранцем в рядах Инспекторов Бюро Общественной Безопасности — благодаря Икэде Такахиро её путь в качестве сотрудника Отдела Уголовных Расследований оказался поначалу тернистым и почти что неприятным. В памяти увлёкшейся воспоминаниями Щинобу всплыл совершенно недавний момент в кафетерии Коанкёку, где они втроём с Когами и Гинозой обсуждали собственные мечты и представления относительно выбранной профессии: ими были высказаны три разных точки зрения, каждая — по-своему амбициозна, но какая из них наиболее вынослива?.. Какая идея в конечном итоге станет условным победителем среди остальных, проведя владельца сквозь жизненные перипетии и не оставив его с опустошенным сердцем, приняв форму смысла существования? В каком случае работа будет действительно отдушиной и спасением, не превращая никого в жертву? Предавшись тяжким раздумьям и перестав следить за их ходом, девушка добровольно погрузилась в мало осознаваемые экзистенциальные переживания и забылась в них. Честно отвечать себе на пролетавшие среди мыслей вопросы — страшно, и это почти что единственное, в чём Китагава была готова признаться наравне с тем, что, в отличие от Щиньи, она лично не испытывала более удовольствие от поисков зацепок и попыток разгадать личность противного ей убийцы, чьи руки были по плечи в крови невинных и даже её подчинённого, и что сам процесс следствия не мог воодушевить её на свершения. За два года она сумела пройти путь от новичка до Начальника Главного Управления — назначение Кёкучо, всё ещё ей не очень понятное — и побывала в испытывавших на прочность ситуациях не единожды, выходя из них невредимой физически, но не духовно. Всё чаще сталкиваясь с очевидным выводом, что она, вероятно, ошиблась со специальностью ещё в школе, Щинобу пыталась понять, можно ли исправить что-то сейчас и каким способом, и теперь пробовала переучиться, глядя на младшего коллегу, и посмотреть на собственное решение и его исполнение с другой точки зрения. «Не всё потеряно», — лёгкая уверенность в этом боролась с мутными сомнениями, но не позволяла им одолеть себя, только возрождая надежду на лучшее: сему убеждению придавал сил не кто иной, как Когами, становившийся в глазах девушки образцом идеального Инспектора, потенциалом которого он обладал и которым она так хотела быть в глубине души.       «Разве я вообще должна испытывать удовлетворение от того, что делаю? Я всего лишь следую своему долгу. Должно ли мне чувствовать положительные эмоции поэтому? И мы даже до сих пор не поймали Хюмэна… В подобных условиях разве речь вообще может идти о таком?» Наблюдая за Щиньей, проявившим необычайную активность на совещании, наряду с подневольными коллегами выдвигавшим и опровергавшим теории, Китагава не могла не замечать, как и все остальные, что юноша вошёл во вкус и, несмотря на полную внешнюю серьёзность, был крайне доволен своей далеко не последней ролью в обсуждении. Редко когда можно было увидеть, чтобы представитель нынешнего правосудия так охотно бы участвовал в расследовании, ведь обычно инициативу перехватывали более опытные Энфорсеры, чья детективная интуиция почти никогда не давала сбой, чьи инстинкты были заострены донельзя и чей психологический нюх порой казался провидческим, столь точно эти люди могли определить настоящего преступника и составить его характеристику, как если бы были знакомы с ним лично. Но даже на их фоне Когами не терялся, высказывая жизнеспособные мнения и споря на равных с подчинёнными, порой старше его и видевшими больше, и выходил из дискуссии правым, склоняя к своим гипотезам и тех, кто ранее был не согласен с ним. Предпочитавшая выслушивать чужие суждения и лишь затем составлять своё Щинобу удивлялась методу напарника познавать мир и окружающих — посредством прямого контакта, к применению чего девушка всегда относилась с опаской, считая необходимым сначала прощупать почву и лишь затем ступать по ней. «Вероятно, мне стоит поменять эту привычку, ведь…»       — Что ты делаешь?       Приправленный лёгким удивлением женский голос пропел с нескрываемой снисходительной усмешкой совсем рядом, и Китагава чертыхнулась про себя, жалея о нарушенном уединении, и лишь потом подняла голову, устало поздоровавшись с говорившей:       — И тебе привет, — и, желая избежать вероятного расспрашивания о личном, первая начала диалог, поднявшись с насиженного места: — Как дела?       — А, — с неким разочарованным выдохом отмахнулась собеседница и с аппетитом вгрызлась в кусок пиццы, который она держала в руке, не особо заинтересованно прошепелявив: — А ты как?       — Сойдёт, — коротко отозвалась Щинобу, снимая и вешая плащ, и прислонилась на мгновение к стене для опоры, чтобы избавиться от обуви. Стоило ногам оказаться в мягких домашних тапочках, как резкая боль, подгоняемая страшной усталостью, пронзила всё тело, оповещая хозяйку о том, что она безбожно относится к своему организму, изнашивая его и не щадя.       Канщикан тяжко вздохнула, постаралась подавить мысли о неприятных ощущениях и уделила внимание быстро справлявшейся с треугольником теста «сожительнице»: та стояла перед ней словно под лучами прожектора в разливавшемся лёгкими волнами по прихожей мягком свете, предоставлявшем возможность рассмотреть её при полном параде — с растрёпанными тёмно-каштановыми волосами средней немытости и длины и в старой спортивной форме, когда-то имевшей нежно-розовый цвет и лишённой сероватого оттенка и жирных пятен. Довольно часто Китагаве являвшаяся её подругой детства Эбощи Хаюра напоминала латентного преступника Амамию Иноскэ, ведь у них, как ни странно, было много общего: они оба много ели и хорошо готовили, плохо следили за своей гигиеной и обладали несколькими внешними сходствами. Полная фигура аналитика Бюро была малозаметна при его высоком росте, тогда как более низкая девушка — она едва доставала до плеча Щинобу — выглядела гораздо пухлее молодого человека, с которым она никогда даже не виделась, к счастью для неё же — сайкохазадо не дремало, когда речь заходила об обычных людях, не привыкших к Энфорсерам. Однако, если бы Инспектору пришлось выбирать между подчинённым и подругой по критерию приятности, с уверенным лидерством победил бы Амамия, каким бы хорошим ни было у неё отношение к Эбощи ввиду длительного периода общения.       Имевшая колоссальное значение дружба с ближним поистине обладала многообразными стандартами во всех конкретных случаях: для кого-то она становилась источником духовных и моральных сил, для кого-то являлась предметом слабости и деградации, для кого-то же — корыстными связями, но число избежавших подобной привязанности стремилось, вероятно, к нулю — она никого не оставляла равнодушным, заставляя хотя бы иметь собственное мнение о себе, что уже было немало, ведь оно основывалось чаще всего на личном опыте. Отсутствие или присутствие в жизни человека друга порой создавало или решало довольно многие психологические проблемы, а определение самого понятия разнилось от одного индивидуума к другому, превращаясь в никогда не прерывавшуюся длинную цепочку из соображений на этот счёт. Находились те, кто дорожил даже самыми ранними знакомствами, начинавшимися ещё в совсем юном возрасте, несмотря на то, что любые отношения рано или поздно приходят к логическому завершению, но были и те, кто менял друзей без всякого сожаления, не задумываясь об их ценности и не осознавая причины такого поведения. В мире же, где твой круг общения находился под контролем системы, влиявшей, в свою очередь, на выбор школьного заведения или рабочего места, казалось совершенно невозможным не найти себе пару с схожими интересами, с которой можно было бы весело проводить свободное время, поэтому люди, как правило, чем-то напоминали собой деревья: их высаживали там, где, как предполагалось, им будет лучше и где они смогут расцвести, и они переплетались впоследствии ветвями лишь с теми, кого расположили по похожему принципу рядом. Мягко, но строго заботившаяся о своих питомцах, словно нежная мать — о неразумных детях, Сибил следила за увлечениями подопечных, не упуская никого из виду, и помещала каждого в самые подходившие ему тепличные условия, в коих тому предоставлялись все возможности для развития и почти стопроцентные шансы подружиться с потенциальными товарищами, разделявшими его взгляды. В эпоху высокоскоростного Интернета и разнообразных сообществ, называвшихся КоммуФирудо, мучиться от одиночества тоже не приходилось: это могло быть лишь собственным осознанным выбором, принятым на основе индивидуальных потребностей, но поступавшие так единицы, отстранявшиеся от социума демонстративно или с иными целями, так или иначе имели приятелей, сходившихся с ними во мнениях — никто в конечном итоге не оставался истинно одинок, у всех находился тот, с натяжкой или без способный называться другом, ибо всё зависело только от принципов и заранее определённых стандартов, не обходивших вниманием сию простую и общепонятную привязанность.       Закостеневшая в обществе благодаря вековым использованиям концепция «лучшего друга» также вызывала сомнения в правильности: человечество постоянно поощряло соперничество, награждая окружавших титулами как социальными, так и личными. Однако, как считала Китагава, сама идея, что кто-то может быть лучше другого в дружбе или любви, — извращена донельзя, ведь ничто из этого не являлось спортивным достижением, в котором имелись бы рейтинги и звания: эта мысль раздражала девушку, поскольку она с подачи мудрого дедушки достаточно рано усвоила, что разделение на хороших и плохих не существовало, так как тот, кого ты находишь для себя неудачным вариантом для коммуникации, мог быть самым замечательным и тепло поддерживавшим в трудные минуты собеседником для кого-то ещё. Очевидность сего утверждения постоянно забывалась, затиралась в памяти привычными стереотипами и проигрывала более успешной коммерчески выгодной или не очень классификации: гораздо сподручнее расфасовать знакомых по разноимённым папкам, как файлы на компьютере, и навесить плоские ярлыки, будто игрушки на ёлку, чем по-взрослому подойти к вопросу общения с теми или иными людьми и осмыслить, по какой причине и зачем ты проводишь время именно с ними, нравится ли тебе или это своего рода обязанность, исполнять которую ты не должен, но сам себя принуждаешь. В связи с чем Щинобу предпочитала тщательно следить за своими эмоциями в отношении кого бы то ни было в её жизни, дабы не лгать ни себе, ни посторонним, но, благодаря покладистому характеру и неприятию конфликтов, она старалась придерживаться стратегии наименьшего сопротивления, периодически идя на ей не удобные уступки и страдая от этого, так как тогда жестко следившая за её поведением совесть начинала строгий допрос с пристрастием на тему того, не стала ли её подопечная наглой и прожжённой лицемеркой. И именно такой случай представляла Эбощи Хаюра, давняя подруга девушки: весёлая и обладавшая неуёмной фантазией, она служила некоторым проводником света и задора, в общем-то, в спокойном и умиротворённом детстве Инспектора, где шумные игры практически полностью заменялись размеренным чтением серьёзной литературы, воспитывавшей сознание и дух. За эту нотку безумного ребяческого счастья в ритмичной и несколько монотонной мелодии взросления мягкая и тихая благодарность накрывала Китагаву не раз за весь период их дружбы, но дети имеют свойство вырастать, а игры — забываться так же, как и отношения — истекать: истекать медленно, но верно и своевременно, изживаясь и теряя постепенно необходимость. Для неё Эбощи, попросившая несколько месяцев назад временный приют, будучи в поисках нового жилья, ещё несколько лет назад стала представителем последнего класса знакомых — тёплые воспоминания продолжали греть душу, но суровая реальность давила на разум всё сильнее, убеждая, что сил уходит больше, чем прибавляется, и что эта связь более не является близкой, а, скорее, вынужденной. И если в голове привыкшей копаться в собственных мыслях и анализировать их Щинобу сия расстановка жизненных приоритетов уже произошла, то не любившая уделять внимание ментальному состоянию Хаюра продолжала искренне считать осананаджими «лучшей подругой», что делало ситуацию лишь сложнее.       Чрезвычайно уставшая после целого дня, посвящённого расследованию и кровавому Хюмэну, Инспектор лелеяла крохотную надежду, что предмет раздумий удовлетворится лаконичным ответом относительно чужого положения дел, но худшие ожидания поспешили воплотиться в жизнь, потому что она услышала обиженное:       — Ты всегда так! Ничего не рассказываешь, — сердито надула губы Хаюра и сложила руки под внушительной грудью, раздосадовано разглядывая собеседницу.       — Что поделать, ведь ничего не происходит, — не желая делиться подробностями по личным и профессиональным — вряд ли простому представителю общества стоило знать подробности о столь жутком преступлении — причинам, пожала плечами Китагава и прошла мимо подруги в закуток, служивший кухней.       — Ты работаешь на самой крутой работе мира, и у вас ничего не происходит? В жизни не поверю! — возмущённо и с явно почувствовавшейся завистью в голосе произнесла Эбощи и упрямо последовала за ней, не намереваясь отставать.       — Да, вот так, — рассеянно пробормотала служительница закона, забывая о разговоре в одну секунду и предаваясь поглотившему все мысли ощущению голодного желудка: стоило ей увидеть вальяжно расположившуюся на специальном подносе красочную и ещё тёплую пиццу с тонким золотистым тестом, щедро обсыпанным растаявшим сыром, как не вкусивший за весь день и крошки живот горестно заныл, напоминая, что его хозяйка едва ли успела сегодня хотя бы разок перекусить, и быстро напомнил волшебную картинку с не менее сказочными тортиками, приготовленными Амамией, которые успели попробовать все, кроме неё.       — Это я сделала, — Хаюра не упустила возможность похвастаться, пусть в этом и не было особой необходимости: её талант в этом деле был неоспорим и очевиден.       За всё время проживания у Щинобу девушка не раз доказала, что способна справляться и с более сложными блюдами, благодаря чему не уделявшая внимание правильному режиму питания Инспектор смогла наконец отступить от биосинтетических продуктов и перейти на более здоровую и полезную, а главное, невероятно вкусную пищу. Всегда строго бдившая за Китагавой требовательная совесть едко напомнила владелице, за что ещё она может благодарить старую подружку, и сей упрёк касался непременно того, что Эбощи, занимая чужую жилплощадь, порядочно пыталась отплатить за доброту по отношению к ней всем, чем умела, например, стряпней. Её готовность обслуживать вызывала противоречивые эмоции: с одной стороны, сторонница справедливости выражала ей всяческую признательность за подобную заботу, а с другой, ощущала странную неловкость, порождённую неприятным чувством, что она пользовалась чужими услугами безвозмездно, и тот факт, что Хаюра взамен жила у неё, переставал иметь какое бы то ни было значение.       Отбросив вредно копошащиеся мысли, портящие и без того талое настроение, и аккуратно подхватив соблазнительно благоухающий треугольник пиццы, Щинобу прикрыла глаза и отведала заветный кусочек, на что подруга победно усмехнулась и приосанилась, так как ей всегда доставляло удовольствие наблюдать, как её труды поглощались с таким нескрываемым наслаждением. Но как только девушка расправилась с творением европейской кулинарии и потянулась к следующей порции, как вспомнившая о чём-то Эбощи стукнула кулаком правой руки по левой ладони и с восторгом произнесла:       — Ты же обещала мне посмотреть со мной один фильм! Забирай тарелку и пошли в комнату, так будет вкуснее, — командным тоном приказала она.       — Но… — отчаянно простонала Китагава, начисто забывшая о своём обещании и желавшая лишь свалиться в постель, дабы погрузиться в долгий и глубокий сон, и с искренней надеждой попросила: — Давай завтра, а?       — Ты уже сколько мне говоришь про завтра! Месяц! Сколько можно? — непосредственно возмутилась Хаюра и сама забрала поднос с едой, собираясь к себе. — Иди переодеваться и приходи. Завтра у тебя с утра выходной, ты сама говорила, успеешь выспаться хоть до обеда!       Неиссякаемая страсть осананаджими к киноиндустрии уходила корнями в далёкое детство, когда та только научилась воспринимать информацию с окружавших её голограммных экранов дома и на улице, и поэтому погружение с головой в сериалы, фильмы и анимацию Эбощи просто обожала, являясь преданным фанатом кинематографических студий. Однако рано или поздно должно было произойти то, что ожидали знакомые, близкие и друзья девушки: та пересмотрела всё, что выходило и продолжало выходить в их эпоху, и, как следствие, разочаровалась в ограниченности выпускавшегося материала, который обязательно находился под жёстким контролем Сибил, проводившей или нет авторизацию ещё на стадии создания ленты. На этом, как все наивно верили, её любовь к живым картинам оборвалась бы, но она открыла для себя бесконечный мир старых работ, отснятых или нарисованных ещё задолго до своего рождения, и утонула в нём окончательно и бесповоротно, однако где ей удавалось доставать произведения 21-го или даже 20-го веков, оставалось неразгаданной тайной. Удручённая Щинобу в очередной раз посетовала на неугомонность подружки и её настойчивость, но с досадой признала, что действительно слишком часто отталкивала Хаюру, не вникая в её увлечение, и что та не заслуживала такого обращения.       Укорив себя за неблагодарность и решив, что может потерпеть ещё пару часов, Китагава отправилась выполнять почти что приказ: она приготовилась ко сну, умывшись и переодевшись в домашнее платье, и, миновав собственную, зашла в комнату уже ожидавшей Эбощи.       — Что это хоть за фильм? — вздохнула устроившаяся на кровати вместе с ней Инспектор, забирая желанный поднос и устраивая его на коленях.       — Тебе понравится! Это фильм 1968 года, — уверенно отозвалась манипуляторша, добившаяся своей цели, руководя всплывшим в темноте и оттого достаточно ярким голограммным экраном, включая ленту, которую ей так хотелось продемонстрировать.       — Как он называется? — незаинтересованно промямлила Щинобу, расправляясь с таявшей на языке пиццей.       Много раз повторявшая название Хаюра закатила глаза, но сдержалась от замечания и, зловеще хмыкнув, прошептала:       — «Смертная казнь через повешение».       1. «КоммуФирудо» — «CommuField»       2. «Осананаджими» — «друг детства»       3. «Смертная казнь через повешение» — 『絞死刑』. Фильм 1968 года, режиссёр — Ощима Нагиса.