Evidence

     Служившая когда-то ранее и до сих дней местом встреч и носившая соответствующее название — Дэаи-но-Хироба — площадь, красиво усеянная маленькими и скромными, полускрытыми друг от друга чайными домиками, позволявшими людям уединиться при желании и насладиться игрой в умершую традицию, сейчас представляла собой вывороченное с корнем дерево, потому что центральный малыш-павильон был раскурочен взрывом и выглядел как разворошённый гигантский пакет с не разделённым по требованию закона мусором, среди которого виднелись куски человеческого мяса и чьи остатки обмывала почерневшая и подсохшая за ночь кровь. Окружённая неплотным кругом полицейских дронов — прибывших на место и оцепивших территорию сразу же, как только поступило сообщение о трагедии — чащицу находилась на искусственном возвышении в тени высоких кустов или же очень низких деревьев — и была относительно заметна с практически любой точки, несмотря на одетых в голо-костюмы Таро и Ханако роботов Бюро, преданно прятавших живой кошмар.      Засунув сжатые кулаки в карманы тёмно-фиолетового плаща, будучи мрачнее некуда, Ёроко смотрела на не доеденные смертью-каннибалкой останки двух молодых человек, чьи личности были уже установлены — Ито Мамору и Нода Орихимэ, двадцать два года и двадцать один соответственно — и чей жизненный путь оборвался по прихоти обезумевшего романтика-террориста, но перед её глазами стояла картина совершенно другого убийства: в луже карминной жидкости перед ней снова, в бессчётный раз, лежал Ищиги Хироки. Именно его вывороченное бомбой тело словно бы покоилось сейчас среди обломков, и только этот образ заботил уничтоженную произошедшим месяц назад горем девушку — ей было абсолютно плевать на её ровесников, на самом деле оказавшихся сегодня жертвами. «Они хотя бы умерли свободными», — мысленно пожала плечами Хиодощи, не проникаясь и каплей жалости к ещё вчера чему-то радовавшимся жениху и невесте: Хюмэн продолжал выбирать лишь тех, чья свадьба должна была грянуть на днях. «А он умер, исполняя свой дурацкий долг, и как только мы поймаем этого подонка, о Хироки все забудут», — красивые, ухоженные ногти впивались в ладони, причиняя неприятную и колющую боль, не способную однако перебороть непереносимую боль эмоционального толка. Являясь подневольным Энфорсером — латентным преступником, посаженным на цепь, Ёроко не могла не понимать, что в тот злосчастный вечер в доках в Кото-ку убийца всего лишь спасал свою шкуру и что ему всё равно было, кого лишить сердцебиения навечно — пожалуй, сама девушка сделала бы то же самое, будь она на его месте: вздумай она всерьёз бежать из Коанкёку, никто и ничто — только смерть — не стал бы ей препятствием. Однако осознание сего факта не помогало ей утихомирить пылающее в груди желание найти Хюмэна лично и превратить его жизнь в ад, как он случайно провернул с ней, поэтому добавляющая мучений мысль о том, как бы это осуществить, плескалась среди себе подобных и привлекала наибольшее внимание.      Оторвавшись от созерцания кровавых останков, Хиодощи обвела задумчивым взглядом округу и на миг задержалась на дальнем домике, где явно кто-то находился — светловолосый молодой человек, казалось, был поглощён не понятным издалека предметом в руках, похожим на планшет. Поскольку огорожена не вся Дэаи-но-Хироба, присутствие посторонних не смущало: территорию оставили максимально свободной, оцепив лишь самое опасное для ментального здоровья добропорядочных граждан зрелище, чтобы поменьше вызывать вопросов у любителей прогуливаться или заниматься пробежкой с утра пораньше в благодатной парковой атмосфере — в любом случае прохожие не смогли бы заглянуть и краешком глаза за ответственно выполняющих свою работу Комисс-чан, да и кого в эту эпоху любопытство сможет побудить рискнуть хорошим сайко-пасу?.. Во всяком случае зевак пока не наблюдалось, и, возможно, сегодня представителям закона повезёт избежать ненужной толпы — не думающие о последствиях глупцы всё равно всегда находились. Через мгновение же забыв о парне, вероятно, кого-то просто-напросто ожидавшем, Ёроко посмотрела в противоположную сторону, где в нескольких метрах от места преступления находилось её начальство: Инспекторы Третьего Отдела Когами Щинья и Китагава Щинобу обсуждали что-то по канщикан-девайсу девушки с, судя по доносившемуся голосу, аналитиком Амамией. Взглянув на них в паре повнимательней, рыжеволосая псевдопреступница сумела отвлечься от жгущих её сердце раскалённым металлом мыслей и ухмыльнулась, невольно подумав о том, как эстетически красиво сочетаются друг с другом эти двое молодых, высоких и симпатичных людей, что смотреть на них вдвоём до того приятно, что, пожалуй, ей стоит ими заняться — весьма подходящая и любимая для вечно посягающей на чужую приватность Хиодощи тема для отвлекания от жестокой и ненавистной ей реальности.      Пока погружённая в переживания Ёроко плутала в лабиринте нелёгких воспоминаний, прекрасно знающий свои обязанности Масаока Томоми обошёл всю Площадь, изучая её на предмет улик или неопознанных вещественных доказательств, которым было бы тут не место и которые могли бы служить помощью в расследовании, и вернулся к развороченному чайному домику с пустыми руками. Ходивший по пятам за ветераном-Энфорсером с любознательной и серьёзной целью научиться всему и стать поскорее опытным детективом Кано Ютака рассеянно повторил уже обговорённый всеми вопрос, словно тот стал риторическим:      — Как же он мог знать, что сегодня у них свидание?..      — Такое чувство, будто Хюмэн сам же и организовал им встречу, — задумчиво отозвался всегда прислушивавшийся к шёпоту верной интуиции Масаока, окидывая территорию пристальным взглядом. Внутреннее шестое чувство подсказывало ему, имевшему невероятный опыт службы в качестве полицейского, что сама атмосфера колеблет неким волнением воздух, начинённый некой пока не разгаданной тайной, не дававшей покоя ощущавшему её Томоми.      — Бронь домика была на имя Ито Мамору, — живо напомнил Ютака, сверяясь с данными на щиккокан-девайсе. — Он же и осуществлял все приготовления. Однако очень напоминает ситуацию с Кумакурой: если в его случае в музее был преступник, то здесь может быть то же самое, — разумно предположил юноша, сворачивая дисплей.      Судя по записям с камер наблюдения и сканеров, в восемь часов вечера парк посетил Ито без невесты, арендовал на сутки центральную чащицу и организовал внутри романтический ужин, однако дожидаться второй половинки не стал и примерно через час покинул место своей скорой смерти. Затем же около полуночи пара воссоединилась под покровом ночи: жених пришёл со стороны Цубаки Мон — ближний к Кунуги Мон выход из парка, а Нода появилась с противоположной стороны, добравшись от Минами Мон. Канщи-камера в забронированном павильоне успела записать в общий сервер хранения информации, что влюблённые едва ли имели возможность обменяться репликами, как домик взлетел на воздух. Ввиду отсутствия посторонних в столь позднее время, пострадавших, как и очевидцев, не было, и по этой же причине о трагедии узнали не раньше шести утра, когда разрушенную чащицу обнаружил занимавшийся спортивным бегом свидетель и сообщил о странном состоянии одной из хижинок дирекции парка. К счастью для этого порядочного гражданина, он не стал заглядывать за пределы обломков, что грозило бы ему страшным зрелищем и ухудшением ментального здоровья — явно не этого он бы желал, в столь раннее время уделяя время спорту, полезно влияющему даже на моральные аспекты жизни.      — Это действительно был не Ито, — Китагава и Когами подошли к Энфорсерам, завершив обсуждение с Иноскэ, и Щинья продолжил фразу Щинобу:      — Амамия провёл анализ и выяснил, что вчера Ито ушёл с работы позже восьми вечера, следовательно, он не мог быть здесь. Здесь был Хюмэн.      — Возможно, он находился в парке и во время взрыва, поэтому Амамия-кун сейчас занят записями с камер наблюдения, — дополнила Инспектор.      — Но всё-таки не мог же он снова прооперироваться, — озадаченно протянул нахмуренный Кано, машинально растрепав волосы на затылке, тем самым испортив причёску, за что получил угрюмый взгляд Ёроко в подарок: облагораживание парня требовало от неё достаточных усилий, которые он частенько сводил на нет, как, например, сейчас. Задумавшемуся же юноше было не до её придирок: среди его мыслей боязливо бродила идея, озвучить которую он пока не мог в силу её неполной сформированности и которая неожиданно оказалась произнесённой другим.      — Нет. Это голограмма, — спокойно ответил Когами, поднимая руку с коммуникатором к лицу и вызывая дисплей одновременным нажатием кнопочек по бокам девайса, и разослал подчинённым файлы, открытые ими буквально через мгновение после отправки и содержащие в себе следующего рода информацию: вырезанные из различных видео и увеличенные в несколько раз куски с изображением Кумакуры в музее вечером девятого сентября сего года демонстрировали пятерым зрителям, как лицо подозреваемого буквально на доли секунды искажалось помехами, даже для неподготовленного взгляда похожими на голограммные — неоспоримое доказательство того, что преступник владеет искусством взлома компьютерных мозгов.      — Соо датта ка… — с изредка мелькающей в его голосе усталостью вздохнул Масаока. — Что ж, это многое объясняет.      — Хюмэн также взломал дверь, через которую впоследствии сбежал, — добавил весомый аргумент Щинья, пересылая запоздало проведённый Амамией анализ и составленные им схемы. — Она была заблокирована, как и все другие.      «Яппари соо датта… Мне нужно было сказать об этом! Бака!», — с досадой отругал себя ревностно относившийся к делу своей жизни Ютака, жалея о собственной нерешительности в такой ответственный момент. Возможно, ему и были нужны доказательства, полученные только сейчас, на примере Ито, чтобы выдвинуть данную теорию, но стоило хотя бы попытаться высказаться ранее, рассуждал юноша, продолжая с огорчением сетовать на себя. «Больше такое не повторится», — пообещал он.      С момента прибытия Третьего Отдела на место преступления служители закона — свободные и подневольные его представители — с присущей и необходимой в любом деле об убийстве тщательностью обследовали окрашенную в алый в буквальном и переносном смыслах территорию убийства, обсудив многие важные детали. К тому времени трудолюбивые и мельтешащие по разрушенному домику словно большие стальные муравьи канщики-дроны кропотливо собрали всю возможную информацию, попеременно отправляя её в лаборатории Коанкёку для дальнейших исследований и позволяя Сангакари покинуть изученную вдоль и поперёк Площадь Встреч, ставшую для одной неудачливой пары конечным пунктом в череде свиданий, однако имевшие в запасе достаточно времени детективы не спешили уходить, будто бы их продолжало удерживать здесь инстинктивное понимание, что проделана не вся работа.      — Амамия-кун сравнил записи с парковых камер наблюдения с записями из музея, — с чувствующейся в голосе досадой сообщила Щинобу. — На этот раз Хюмэн не допустил промаха, и никаких помех зафиксировано не было.      — Похоже, он учится на своих ошибках, — согласился с Инспектором Масаока, прослеживая взглядом, как Щинья просматривает заново данные на канщикан-девайсе. — Мы явно имеем дело с большой акулой. Он затаился на месяц, чтобы исправить все допущенные просчёты и более их не повторить. Более того, ему это удаётся. Он продолжает скрываться, не выдавая себя даже коэффициентом.      Мало прислушивавшийся к их диалогу Когами выдвинул новое предложение, ещё сегодня не рассматривавшееся:      — Меня интересует, каким образом Хюмэн смог выманить обеих жертв и привести их сюда так, что они ничего не заподозрили. Помимо того, что нам стоит проверить их личную переписку на возможные зацепки, я считаю, стоит также проверить, как они добирались сюда. Уже известно, что Ито прибыл на машине, а Нода — на метро, но каким образом они узнали, куда нужно идти в самом парке? Они оба из Накано-ку, работают там же. Ехать ночью в парк, находящийся между Мэгуро-ку и Щинагавой-ку, пусть даже дорога и займёт чуть больше получаса…      — Ещё полвека назад, может, это кого-нибудь и насторожило, но не сейчас, когда доверие людей друг к другу доведено до максимума, — пожав плечами, пояснил Масаока, и Щинобу нахмурилась, признавая его правоту в столь грустном вопросе. — Если бы им пришло в голову, что здесь что-то не так, мы бы ловили их наряду с Хюмэном.      Достаточно очевидный налёт сарказма в голосе Энфорсера весьма действенно отражал суровую реальность, показывая её обработанные строгой системой грани во всей жестокой и чёткой, без излишних деталей, простой красе. Правда настоящего мира заключалась в том, что совершенно отпала необходимость заботиться о собственной безопасности на ежедневном уровне, в связи с чем исчезла способность предугадывать возможные действия преступников, унёсшая за собой правильную недоверчивость к незнакомцам и улицам в тёмное время суток. И это стало основой для определения здоровой ментальности у граждан нынешней Японии при помощи системы Сибил: нормальный человек никогда не задумается об угрозе его жизни и не предположит, откуда могла бы исходить эта угроза, тогда как потенциальный криминальный элемент не властен над подобными мыслями и посему обладает врождённым, но раскрывающимся иногда далеко не сразу, талантом предсказывать действия уже облачившихся в зло людей, из-за чего сам оказывается переведённым в ранг тех, кого он неосознанно понимает. Поэтому, вполне вероятно, что если бы Ито и Нода заподозрили подвох и разволновались на данной почве, им пришлось бы перенести как минимум терапию и как максимум проживание в изоляторе — таким образом, участи, подготовленной жениху и невесте террористом, им было не избежать никак.      — Украшенный освещением парк, ночь, романтика… Ещё бы они не купились. Они сюда не шли, они сюда бежали, — с долей презрения произнесла Ёроко, с безразличием наблюдая, как канщики-дроны заканчивают свои дела и покидают место стройным рядком, возвращаясь в положенного им более большого робота.      Не успел проигнорировавший её реплику Когами продолжить рассуждение, как парковую тишину, едва нарушаемую природного происхождения звуками, воспринимаемыми как успокаивающие, прорезал стандартной трелью канщикан-девайс, принадлежащий Китагаве, и девушка, мгновенно прореагировав, ответила на вызов:      — Да, Амамия-кун?      — Вы только посмотрите, что нашли канщики-дроны! — возбуждённо прокричал Иноскэ и от восторга поперхнулся чем-то, что он, судя по всему, жевал в данный момент: едва ли не на самом деле хрюкнув от неожиданности, постучав себе по груди, мужчина прокашлялся и поспешил запить неприятное чувство неизвестной жидкостью из пластикового стаканчика с трубочкой.      На коммуникаторы всех пятерых представителей Сангакари пришло изображение смятой, обгоревшей, но вполне отчётливо читаемой записки с печатным текстом, на изучение которого у детективов ушло меньше минуты: эта вещь явно принадлежала Нода Орихимэ, и в ней лаконично рассказывалось, как добраться сначала до Ринщи-но-Мори Коэн, затем до Дэаи-но-Хироба, какой номер у арендованного чайного домика и во сколько надлежало быть на месте, и лишь потом объяснялось, зачем это нужно — предполагался «восхитительный, незабываемый романтичный сюрприз». «Неудивительно, что она клюнула, здесь же столько таинственности…» — с лёгким отвращением подумала Ёроко, отмечая про себя, что раскалывавшаяся с самого пробуждения голова постепенно прекращает атаковать её словно бы нескончаемыми очередями боли, а затуманенный душераздирающими воспоминаниями разум наконец-то приходит в порядок, позволяя ей держать себя в руках.      — Так вот как Хюмэн это сделал!.. — не сдержал поражённого возгласа Ютака, тут же собравшись и спокойно высказывая всеобщую догадку: — Раз Ито никак не мог организовать этот ужин, потому что его здесь не было и быть не могло, значит, Хюмэн разослал им приглашения от лица друг друга, они слепо доверились запискам, проследовали указаниям, явились с разных сторон парка сюда, и он подорвал их…      — Он просчитал время, когда им нужно выйти из дома, время на дорогу и время на прохождение территории парка до Площади так, чтобы они оказались здесь примерно одновременно, — давно не видавший таких изощрённых и пунктуальных, придирчивых к деталям преступников Масаока был несколько удивлён подобным хитроумным планом террориста, который многим рисковал, так как марионетки даже самого умелого кукловода могли сорваться со своих ниточек в любой неподходящий момент.      — Гениально, не правда ли?.. — захлёбывался радостью от находки и информации в ней Иноскэ, едва ли не прыгающий от восторга на маленьком экранчике канщикан-девайса. — Я в восхищении! Надо же так!      — Амамия-кун, успокойся, — осуждающе остудила его запал Щинобу, заметившая промелькнувшее на лице Когами лёгкое недоумение, свидетельствующее о непонимании молодым человеком восторга латентного преступника.      — Я думаю, она её выбросила или обронила, — продолжил тише приструнённый аналитик, вернувшись к жеванию булочки с маком. — Найдите мне оригинал. Возможно, я смогу извлечь из него что-нибудь ещё. Возможно, где-то рядом также может быть записка Ито.      — Вряд ли нам так повезёт, — пессимистично откликнулась Ёроко, поправляя плащ и аккуратно перевязывая поясок на нём, и мысленно пожалела, что не взяла по старой привычке с собой никакой заколки для рассыпающихся по плечам пышных волос, порядком поднадоевших к этому часу в распущенном виде. — Скорей всего вторая записка взлетела на воздух вместе с её владельцем.      — Стоит попытаться, — возразила Щинобу и на правах старшего Инспектора раздала указания: — Хиодощи пойдёт со мной по описанному здесь пути, может быть, нам удастся что-нибудь отыскать в дополнение. Когами-канщикан, попробуйте с Масаокой-сан разыскать второй экземпляр, если он не утрачен во взрыве, и обыщите машину погибшего. Ютака-кун, оставайся здесь, пожалуйста.      Выбранное для исследования Китагавой направление к Минами Мон своей продолжительностью не намного превосходило уже пройдённый Инспектором путь от Кунуги Мон до Дэаи-но-Хироба и отличалось от первого в лучшую сторону: это была абсолютно прямая прогулочная широкая аллея, ведущая к выходу и со всех сторон окружённая облагороженными садовыми площадками, ещё зеленевшими и готовившимся сменить летний наряд на осенний. В эту пору царствовали в основном разные сорта гибискуса, росшего буквально отовсюду и непередаваемо нежными, по большинству своему светлыми или яркими оттенками служившего напоминанием гражданам о том, какой именно тон является здоровым и предпочтительным в сохранении ментального здоровья. Пяти- и шестиметровые кустарники, усыпанные раскрывшимся бутонами от белой до малиновой гаммы, украшали дорогу по обеим её бокам и демонстрировали совершенство природы в каждом цветке, гордо открытом окончательно проснувшемуся солнцу, мягко заигрывавшему с восхитительными творениями прозрачными лучиками света.      Перемежавшиеся с ними низкие деревца османтуса душистого, иногда не на один метр опережавшие по высоте соперников, с мелкими жёлтоватыми цветочками источали возбуждающий аппетит фруктовый аромат, в котором превалировал запах то персика, то абрикоса, и, несмотря на свою относительную незаметность, радовали глаз не меньше величественных гибискусов. В качестве бордюра естественного происхождения вдоль парковой улочки вступали в соревнование за титул самого прекрасного создания в данный период времени изящные и собранные в продолговатые соцветия цветы с редким именем «лириопа мускари», претенциозно заявляя небу о своём существовании тёплой голубоватостью, плавно переходящей в лёгкую сиреневу. Три вида цветов являлись своего рода октябрьским символом Ринщи-но-Мори Коэн, поднимая его в рейтинге парков Токё по критерию наличия как можно большего количества редких сортов растений и привлекая большее количество посетителей.      Отвлёкшаяся от своего же задания Щинобу рассеянно провела рукой по попавшемуся ей бледно-розовому гибискусу, ожидая почувствовать нежность лепестков и в итоге познавая лишь скользнувший между пальцами воздух: всё, что создано компьютерной властью, не способно вызвать какой-либо осязательный конфликт и возбудить рецепторы для необходимой реакции, однако девушке каждый раз почему-то казалось, что голограммы могли бы пощипывать или покалывать при прикосновении к ним, но и эта мысль ещё ни разу себя не оправдала. «Как грустно…» — испытываемое ею сожаление относилось отнюдь не к тому, что прекрасные проекционные цветы не способны пробуждать реальные ощущения — пожалуй, их единственный недостаток. Когда-то давным-давно, уже почти девять лет назад, дедушка и бабушка водили её в единственный в огромном мегалополисе Ботанический парк, где всё было настоящим, и воспоминания о том дне были до сих пор живы во впечатлительной Китагаве, любившей неспешные прогулки под сенью деревьев и размышления под покровом по-матерински заботливой и всегда пригожей природы. «Наверное, в выходной стоит выбраться туда…» — едва подумала Инспектор, как рядом раздалась странная реплика, произнесённая с завуалированным ехидством:      — А он хорош, не правда ли?..      Не сообразив, что владелица только что озвученной фразы имела в виду, Щинобу нахмурилась и бросила через правое плечо взгляд на безмятежно улыбающуюся и косо посматривающую на неё подругу, заподозрив что-то неладное и на всякий случай переспросив:      — Кто?      — Щинья-кун, — ласково пропела имя юного Инспектора Хиодощи и ускорила шаг, чтобы идти в ногу с начальницей и не пропустить ни малейшей реакции с её стороны.      — Да, Коанкёку повезло, — увернулась от ответа Китагава, понимая, что не это хотела бы услышать рыжеволосая девушка, и внимательней прежнего разглядывая всё, что могло бы помочь в расследовании или дать очередную подсказку, однако чисто прибранная дронами-уборщиками аллея служила образчиком в деле садово-паркового искусства и вряд ли содержала в себе какие-либо данные о преступлении или его исполнителе.      — Вы неплохо смотритесь вместе, — продолжала гнуть свою линию Энфорсер, не спуская чёрных очей с брюнетки и замечая, как в кофейно-карих глазах Инспектора промелькнула растерянность, вызвавшая в свою очередь лёгкую, проявившуюся на лице бледно-алой краской сконфуженность, отчего, замешкавшись, Щинобу попыталась пресечь попытки Ёроко вести неинтересный разговор как можно более строгим голосом и вернуться в нужное русло:      — Не отвлекайся.      — Мы всё равно ничего не найдём, — с минимальным, едва чувствующимся раздражением отмахнулась от прямых обязанностей неподатливая подневольная гончая, но на какое-то время решила отложить расспросы, и так прекрасно зная, что её жертве не уйти.      Погрузившись в привычное и греющее особым теплом молчание двух друзей, девушки медленно, стараясь ничего не упустить, двигались в сторону уже показавшегося Минами Мон, не отставая друг от друга: обычно предпочитавшая неторопливую ходьбу Китагава на этот раз несколько опережала подругу, ловко и горделиво вышагивающую на достаточно высоких каблуках — Хиодощи изредка мучил комплекс маленького роста. Но надолго воцарившаяся между ними тишина удержать власть не смогла, поскольку неугомонная Энфорсер вспомнила одну важную вещь и пожелала её немедленно выведать:      — А что там с определением Сибил идеального партнёра для тебя?      На этот раз Ёроко удалось застать начальницу врасплох: та вполне заметно покраснела и нервным движением руки по ей одной ведомой причине поправила короткие, идеально ровно подстриженные, струившиеся прямой волной до плеч волосы, словно они вдруг показались ей растрёпанными и она только что это обнаружила, поспешно исправляя оплошность.      — Пока ничего, — бессовестно соврала своей же подчинённой брюнетка, не желая обсуждать эту тему и понимая, что если сейчас и удастся избежать разговора, то рано или поздно настырная подруга добьётся цели и заставит всё рассказать.      Инспектор, почти добежав до конечной цели, тут же развернулась обратно, ускоряя шаг и надеясь, что подобное действие как-то поможет ей в данной ситуации: становилось предельно ясно, что больше ничего найдено не будет, а посему можно вернуться на место преступления, где от неё наверняка временно отстанут до какого-то момента и где нужно будет, к счастью для неё, заниматься расследованием, а не болтовнёй.      «Усоцки!..» — радостно возликовала Энфорсер, не считая нужным догонять девушку и откладывая беседу на потом, как оставляют десерт на последний приём пищи: реакция Щинобу на столь простой вопрос определённо забавляла, а значит, за таким проявлением эмоций кроется что-то интересное — осталось разузнать, что. В приподнятом настроении Хиодощи, никуда не спеша, направилась к покинутой Дэаи-но-Хироба, глядя вслед быстро удаляющейся фигуре в тёмно-синей форменной куртке, на спине которой красовалась средних размеров известная, вероятно, каждому белая, обведённая в круг эмблема Отдела Уголовных Расследований: две символизирующие жизнь змеи обвивали ножку весов правосудия — нельзя было создать более лаконичный и глубокий образ для несущего возмездие за нарушение закона и тем самым сохраняющего порядок в мире Кэйджика.      Раздосадованная приставаниями Ёроко с расспросами на тему её личной жизни Щинобу возвращалась на место преступления и не обращала больше внимание на голограммные произведения искусства, имитировавшие природные творения и обманывавшие взгляд каждого несведущего человека изумительным исполнением, до того похожим на оригинал, что сомнения в неподдельность увиденного могли возникнуть лишь у закоренелого скептика или того, кто знал инструменты, коими создавались сии чудеса, или кто в действительности имел возможность лицезреть подлинники. Порядком смущённая девушка мысленно сетовала на бестактность подруги, с долей сердитости восклицая: «Сколько можно! Неймётся же ей!..» — и неосознанно припоминая ей всё, что только приходило на ум: сколько раз та намекала на необходимость начать встречаться с кем-то и иметь отношения с живым человеком, а не только с неодушевлёнными обязанностями, сколько раз подтрунивала и посмеивалась над её нежеланием ввязываться в череду свиданий и поиска «того самого»… Привыкшая считать себя человеком практичным и рациональным, взвешивающим все решения и обдумывающим каждый шаг, Щинобу, не до конца осознавая, что переоценивает собственный характер, не собиралась принимать тот факт, что выросла достаточно восприимчивой ко всякого рода романтичным деталям девушкой и что её требования к претендующему на должность её мужа кандидату превосходят по количеству условий самую строгую работу, которая только существовала в этом мире: с таким же усердием и расчётами Сибил отбирала для Коанкёку Инспекторов — только лучших и отличившихся студентов по всей стране, коими становились единицы и иногда никто. В то же время преследовавший Китагаву отвлечённый и несколько книжный образ мужчины, способного когда-нибудь бы стать её партнёром, был настолько абстрактен, что вершившая дела и судьбы практика ставила под сомнение его существование и превращала в сильно распространённую, расплывчатую теорию, доказательства к которой найти было бы сложно не одному математику.      Поэтому неудивительно, что Ёроко, спрашивая подругу о её предпочтениях, всякий раз получала невнятный и странный ответ, сопровождавшийся категоричным отказом думать о будущем, полном радости от общения с противоположным полом, и недоумевала подобному скорее негативному настрою подруги и её откладыванию на потом такого важного — на взгляд прочно привязавшейся к Хироки и никогда не жалевшей об этом Хиодощи — вопроса, так как решать его сейчас, в самую пору молодости, было бы лучшим вариантом, но, с точки зрения Щинобу, данное соревнование в том, что являлось бы самой удобной опцией лично для неё, выигрывало с большим отрывом упование на неизвестное. «Так ты можешь ждать вечность, какой в этом смысл? А так ты определилась хотя бы со своими вкусами», — предлагала явно не разумеющая позицию руководительницы рыжеволосая Энфорсер, внутренне негодуя, что подруга не желает прислушиваться к дельному совету и сводит все уговоры на нет. Для заключённой в цепи латентной преступницы оставалось за гранью понимания, что Инспектор может добровольно тратить всё своё время на работу и никак не заниматься другими не менее значимыми и ещё более восхитительными аспектами данной людям жизни: приверженность Китагавы Бюро иногда немало раздражала сидящую в клетке Коанкёку Ёроко, упорно пытавшуюся вытащить из рутины слишком усердную и трудолюбивую начальницу, отдававшуюся делу порой больше, чем оно того требовало.      Впрочем, избегавшая и отношений, и разговоров о них Щинобу изредка всё же находила аргументы Хиодощи заслуживающими внимания, но не собиралась ей в том признаваться: тогда настырная девушка не отстанет, пока не добьётся своего и не отправит её на свидание с кем-нибудь. «Ещё чего мне не хватало», — довольно-таки кисло рассуждала Инспектор, будучи не в состоянии сознаться себе же, что ей самой временами кажется весьма соблазнительной идея последовать заманчивым рекомендациям и добавить к открытым страницам, прочно связанным с Кэйджика, хотя бы одну новую, обещающую более интенсивный ход достаточно скудных событий, нуждающихся в большем разнообразии.      ...— Тебе заняться нечем, — ворчливо ругалась гончая на свою же хозяйку, — всё время торчишь у меня!      — Прости, — тихо и покладисто отзывалась Китагава, наблюдая за тем, как Ёроко ловко обходится с однотонной тканью небесно-голубого цвета, из которой вскоре должно выйти чьё-то лёгкое и воздушное платье. — Если я тебе мешаю, я могу уйти.      — Ты не мешаешь, — на секунду вымученно закатив глаза, устало простонала Энфорсер, аккуратно раскраивая полотно по выкройкам, над чьими чертежами она наверняка в виду перфекционизма просидела весь день, а то и больше. — Я к тому, что это я должна сидеть в четырёх стенах, если нет выездов, а не ты. Ты свободна, но продолжаешь проводить всё время у меня. Здесь что-то не так или я не права?..      Оставив почти риторический вопрос подруги без ответа и только еле слышно вздохнув, Щинобу продолжила следить за её выверенными и неоднократно повторяющимися действиями: одетая в балахонистую футболку Хироки, неопрятно висевшую на ней и едва подпоясанную сантиметровой лентой, и сидевшая за огромным широким столом, прикрытым одеялом из бардака и всевозможных нужных предметов для кройки и шитья, Хиодощи меньше всего напоминала собой модельера, чью одежду могут раскупать даже в эпоху всевластия кос-девайсов и голограммных, гораздо более изощрённых нарядов, повторить которые в реальных условиях при помощи ткани и швов иногда было абсолютно невозможно. Однако именно так и обстояли факты: своё искусство превращения тканей из бесформенных полотен в нечто прекрасное рыжеволосой девушке передала когда-то спасшая её от голодной смерти на улице Огивара Кацуми, женщина уже в годах, потерявшая популярность и способность мастерить оригинальные и неповторимые вещи. Теперь проектированием чертежей и дизайном занималась Ёроко, она же начинала работу, следуя полученным Огиварой сведениям от заказчика, и затем возвращала рукоделие своей неформальной опекунше для дальнейшего завершения — подобная схема работала уже два года и полностью себя оправдала, но Щинобу периодически задумывалась, что, вероятно, для клиентуры Кацуми-сан будет губительным узнать, что их одеяния созданы при частичной помощи латентной преступницы, и старалась контролировать ситуацию, не позволяя лишней информации пролиться за пределы жизни нашедшей дело мечты и успокоение в нём Энфорсера.      Сама Инспектор сейчас с комфортом устроилась в дорогом мягком кресле-качалке и по привычке прижала к себе согнутые в коленях ноги, полностью откинувшись на спинку: ей отчего-то нравилось находиться в несколько захламлённой, но будто из-за необъяснимой магии уютной квартирке Ёроко, словно только здесь, в присутствии единственного близкого на данный момент человека, она могла отдохнуть морально и ощутить себя в безопасности от внешнего, жаждущего общения и решения каких-то срочных и не очень проблем мира. «Какая глупая ирония, что я могу это сделать именно в комнате у подчинённой, которая практически замурована тут как в конуре», — с грустью размышляла Щинобу, понимая негодование подруги на сию же тему, но для избегания Китагавой собственной квартиры существовала причина, поначалу не докучавшая ничем и постепенно ставшая достаточно серьёзной обузой, избавиться от коей пока не представлялось возможности.      — Когда тебе надо отдать это Огиваре-сан? — попробовав перевести разговор в другое русло, осведомилась Китагава, медленно покачиваясь в своём убежище, отчего расслабленность тягуче растекалась по уставшему телу и окутывала приятной мягкостью мышцы, позволяя хозяйке погрузиться в полудрёму, от коей она лениво, но пыталась всё же отмахнуться — остаться снова на ночь у Ёроко было бы заманчиво в своём удобстве, но, пожалуй, она и так отнимала у неё много времени, ведь та наверняка больше желает проводить его с Хироки, а не с ней.      — В пятницу, — неразборчиво откликнулась Хиодощи, занятая каким-то особо сложным участком. — Но ты не уходи от темы, — строгим и уже гораздо более чётким голосом произнесла сметливая девушка, наградив подругу хмурым взглядом ониксово-чёрных глаз, и вызвала этим у собеседницы ещё один тяжкий вздох. — В конце концов, если мне не веришь, то есть же Сибил, — разумно заключила она, закончив, как показалось Щинобу, работу с выкройками.      Лёгкое и ненавязчивое удивление, прошедшееся волной по успокоенным эмоциям девушки, заставило её несколько вздрогнуть и очнуться от летающей вокруг и желающей заполучить её в свои объятия сонливости: «Действительно, как я могла забыть…»      — Уж ей-то ты веришь, — уверенно продолжала швея, оставив занятие, и, подняв голову, теперь прямо-таки сверлила растерявшуюся подругу проницательным взором агатовых очей. — Она подберёт самого идеального партнёра для тебя, о котором ты и сама не мечтаешь, — Ёроко не упустила возможности хмыкнуть, посмеиваясь над неспособностью Китагавы хотя бы описать желанного мужа. — А тебе и делать ничего не придётся, — с некоторой досадой, происхождение которой было неясно, добавила она. — Никаких волнений о том, сложатся ли у вас долгосрочные отношения или нет. Если уж ты боишься сама начать какие-то шаги в эту сторону, то Сибил сделает это за тебя. Разве не удобно?..      Предпочитая пока отмалчиваться, Щинобу ощутила, будто её поймали в некую западню, выбраться из которой представлялось возможным лишь при использовании не самого привлекательного способа, чьи преимущества — рассматривать которые мешало внутреннее сопротивление — были всё ещё не особенно заметны.      — Ты права, конечно, — согласилась она после недолгого обдумывания слов подруги. — Но таким образом я могу обратиться к ней в любое время, когда мне точно захочется заняться личной жизнью, — довольная своим ответом девушка ожидала, что на сей раз победа в бесконечном споре за ней и что напор непрекращающихся уговоров наконец-то безвозвратно схлынет, но не тут-то было:      — Даже Сибил не станет заставлять тебя оставаться с ним или выходить за него замуж, поэтому найти его как можно раньше было бы полезно для тебя, — резонно возразила Ёроко, заставив собеседницу скорчить несчастную рожицу и воззриться на неё умоляющим прекратить обсуждение взглядом кофейно-чёрных очей. — Мужчину, как и хорошую одежду, нужно сначала примерить, прежде чем покупать, даже если его создавали специально по твоим меркам, — философски и с долей пафоса в голосе рассудила она, не замечая, что такая грубая житейская, пусть и вполне оправданная логика немного покоробила Щинобу, не умевшую запросто сравнивать людей с неодушевлёнными вещами и сложно воспринимавшую подобные метафоры.      — Даже и если так, то… — жалобно начала отбрыкиваться Инспектор, но осталась невыслушанной, ибо Энфорсер нагло перебила её с ликующим возгласом и с по-детски непосредственной радостью в глазах воскликнула:      — Решено! Ты отправишь запрос Сибил на определение пригодного лично для тебя партнёра, а там мы посмотрим, кого она нам подсунет, — возбуждённо постановила девушка, не обращая внимание на поражённый «ох» подруги, не ожидавшей такого поворота. — Протест не принимается, — на всякий случай сурово добавила Ёроко, пока бесправная в дружеских отношениях с Хиодощи Китагава горько жалела, что не убежала домой несколькими минутами ранее.      Именно в тот вечер, незадолго до трагедии девятого сентября, подруга вынудила Щинобу обратиться к системе Сибил за помощью в обретении личной жизни и по сути сумела предопределить многие события в её жизни сим поступком заранее.      … «Надеюсь, она забудет хотя бы ещё на сколько-нибудь об этом», — мрачно думала служительница правосудия, вышагивая по аллее ровно и быстро, и осознавала, что её надеждам, вероятно, не суждено сбыться по одной простой причине: неугомонная Энфорсер наверняка просекла ложь — вездесущий «кэйджи но кан» работал безотказно — и только и ждёт удобного момента заговорить об этом снова, а поэтому стоило вернуться на работу как можно скорее, ведь так есть шанс избежать порядком поднадоевшего обсуждения.      Во взволнованной пришедшим благословлением Сибил душе девушки мелкими, но настырными светлячками то и дело вспыхивали нарушавшие уверенность в предпринятом больше месяца назад шаге и вызывавшие шёпоток среди мыслей сомнения, грозя в один миг воспламениться и создать настоящую бурю из обеспокоенных происходящим эмоций — для их владелицы было совершенно несвойственно выходить за рамки привычных и в своём роде «одобренных» переживаний. Частично они были рождены тем, что, даже связавшись с системой-прорицательницей и попросив её заботливого покровительства методом щадящего вмешательства, Щинобу до самого последнего не верила, что ответ действительно может прийти и прийти так живо, не давая ей осмыслить всю реальность, посему она постоянно прокручивала в голове высказанный ей Хиодощи аргумент, пытаясь убедить себя в нём: «Меня никто не заставляет… Никто не заставляет. Кроме Ёроко, ха-ха». Но хоть подруга и могла позволить себе настаивать на встрече с избранником Сибил для своей подопечной, терявшая всякую власть перед более сильными морально людьми, чем она, и старавшаяся бороться с этим Китагава ясно осознавала, что в её праве отказаться и всё-таки свести все упорства Хиодощи на нет, поэтому невыразимое и довольно крепкое смятение обрушилось на неё в большей степени из-за того, что кандидат на роль возлюбленного был всё-таки найден и что, когда воспользовавшаяся служебным положением Инспектор проштудировала всю известную о нём информацию, этот ещё не знакомый ей человек показался достаточно интересной личностью, нуждающейся в более детальном рассмотрении. «Я действительно не верила, что такое реально», — поражённо поняла Щинобу и мысленно содрогнулась: ставить под сомнение способности Сибил было смерти подобно — кому вообще сейчас придёт такое в голову?.. «Какие глупости. Разумеется, реально. Чему я вообще удивляюсь?..»      Двадцать второй век, максимально облагороженный мудрым правлением всевидящей и всезнающей системой и безмятежно устроившийся в истории человечества как достигший настоящего счастья для людей, характеризовался упрощением или, иначе говоря, облегчением бытия для каждого, кому повезло попасть в число удачливых и пребывать в границах Японии, и обладал несметным количеством преимуществ перед любым кусочком летописи от древних времён до современных. Благодаря изобретению «сайкопасу» и повлёкшимся за этим реформам, затрагивавшим все сферы жизни и изменившим саму суть существования отдельно взятого индивидуума, как и коллектива в целом, повысилось качество предлагаемых удобств, начиная с комфортабельных условий как для проживания дома, так и для нахождения вне его, и заканчивая переставшим быть необходимым выбором — как завтрака, обеда и ужина, так и определяющего дальнейший путь образования, практически несменяемой работы и самого истинного, самого идеального партнёра для сердечных утех. Посему всё, что оставалось, — это наслаждение от процесса пользования данными благами и от получавшихся в итоге результатов, наслаждение, которого добивались сражавшиеся за него и в итоге не успевшие его вкусить предыдущие поколения и которое являлось смыслом всего и вся, предлагая безбедность и упоение полученным всякому желающему, а исключений — кои должны быть почти во всех правилах — в сием случае закономерно не оказалось. Размеренное течение событий, не обременённых вечно возникавшими и требовавшими каких-то решений проблемами, приносило с собой невиданную благодать: всемогущая, исполняющая множество ролей — заботливой и ласковой матери; строго, но справедливо наказывающего за провинности отца; никогда не ошибающейся предсказательницы всего и вся; бдительного сторожа общественного спокойствия; образчика правосудия и так далее — единовременно, невидимым надёжным крылом обнявшая Японию Сибил определяла судьбы, вершила дела и снисходительно помогала даже в вопросах о том, что посмотреть, почитать, надеть, поесть, где и над чем трудиться и с кем и как провести минутки досуга. Скромно подсматривавшая за всеми мирная и нежная система взяла на себя обязанности божественного толка, нести которые было не под силу ни одному правительству и государству с момента основания цивилизаций, и требовательно к себе и к своим подопечным претворяла их в действительность с присущим неодушевлённому разуму пристрастием, не позволяя и ниточке оборваться без на то её благословления. Кому, если не ей, можно было доверять все тайны и желания в этом дивном, новом мире, основанном на максимальном счастье подавляющего большинства и его же поддерживающем всеми возможными усилиями?      «Я просто не ожидала, что это будет так… быстро», — оправдывалась перед самой собой Щинобу, вышагивая по аллее и пытаясь изгнать из груди некоторое разочарование: вероятно, Ёроко была права, считая, что завышенные требования к партнёру являются следствием собственных неуверенности и несовершенства, что их надобно пресекать на корню и возвращаться к куда более интересным реалиям и что её личные предпочтения на самом деле поддаются дешифровке и способны быть понятыми и угаданными. Не спешившая совершать скоропалительные выводы и поддаваться эмоциям девушка пока особо не вдавалась в подробности того, насколько верным в действии оказалось прорицание Сибил и кто такой при ближайшем знакомстве Акимото Ацущи вне вежливых слов в паре электронных писем, и оттягивала момент встречи с избранником системы, подсознательно пугаясь возможности того, что этот человек и впрямь ей приглянется и что тогда её привычная жизнь, связанная с одной лишь работой, подвергнется перестройке, к которой Китагава, как она ощущала, была абсолютно не готова. Тщетно силясь убедить себя в необходимости выполнить её желание не встречаться с неизвестным Акимото Ацущи как можно дольше, Щинобу мысленно жарко заверяла себя: «К тому же я сложно схожусь с новыми людьми, сейчас и так повышен стресс из-за Хюмэна, мне просто противопоказано, наверное, в данный период нервничать ещё больше… — агитировала она против каких-либо свиданий с незнакомыми знакомцами и возмущённо, почти отчаянно вопрошала внутреннюю, примолкавшую в сих щекотливых вопросах интуицию: — А может, это вообще не мой человек?..»      В неприхотливо текучем, будто прохладные воды просторного океана или жаркие пески пустыни, и на первый взгляд простом времени таились порой невероятные загадки, происхождение которых не было объяснено или раскодировано при помощи ни искусственного, ни человеческого разума: так в морских глубинах обитали невиданные существа, не показывавшиеся на свет и прятавшиеся от него, а скрывавшие под собой немало интересного пески испещряло непроглядное множество удивительной в своей уникальности живности. Крутившееся словно бесконечной спиралью время ясно и чётко декларировало свои условия, грубым и тяжёлым маятником обрезая нити людских жизней и напоминая о своей особенности, заключавшейся в главном принципе: всё преходяще, и дорога и неповторима каждая секунда. Однако привыкшие считать крупными цифрами и мыслящие глобально не видят ценности в песчинке, позволяя ей просочиться сквозь пальцы незамеченной, ведь большинство всегда в приоритете над меньшинством — правило, установленное века назад и до сих пор непоколебимо влиявшее на распределение ролей в обществе. Лишь замечавшие важность легко улетучивающегося времени и почитавшие его несомненное могущество могли полностью воздать ему должное и ощутить соответствующую благодарность за каждый произошедший момент, которому было позволено случиться, за любой момент, чьё значение расцветало иногда годами спустя после того, как он находил своё место в волшебном течении невидимой силы.      Отдохнувший и набравшийся сил после изнурительной тренировки Макищима Щого медленным, прогулочным шагом ступал по красиво украшенной сезонными цветами — в числе коих преобладали гибискусы от молочно-белой до малиново-алой гаммы — широкой аллее, направляясь к выходу из не пришедшейся ему по сердцу имитации парка: надменная искусственность, бездарно вторящая непостижимой, непревзойдённой никакими творениями природе и нелепо копирующая её с претензией на превосходство в деталях и новшествах, не имела ни малейшего шанса создать атмосферу умиротворения для жаждущей истинности во всём души юного философа. Почтивший своим присутствием Ринщи-но-Мори Коэн по собственным интересам, с любопытством крутившимся вокруг дела о Хюмэне, и пожелавший лично уделить внимание месту, осквернённому кровью невинных жертв, молодой человек достиг своей цели, оказавшись на Площади Встреч раньше Коанкёку, и, заняв уютный, будто предназначенный исключительно для его персоны, чайный домик в отдалении, провёл несколько часов в предвкушении, рождённом мыслью: «Предусмотрел ли Хюмэн сюрприз и для Кэйджика?»      Находясь в прохладной тени чащицу и придерживая в руках бесценное сокровище, пребывавший в ожидании, ничуть его не отягощавшим своей необходимостью, Макищима пристальным взглядом золотисто-янтарных очей наблюдал за работой детективов, мельтешащих по Дэаи-но-Хироба так, словно они выполняли не своё дело, ибо не замечали самого важного — нависшей над территорией угрозы. Не способный тратить время зря юноша обратил его невидимое течение на свою сторону и, укрощая непокорное простым людям создание, использовал с пользой: зорко следя за занятыми расследованием Инспекторов и Энфорсеров, он был тем не менее погружён в чтение — коему ничто не могло помешать — лёгкой, на взгляд избирательного читателя, и необременительной, но всё же достойной быть отмеченной книги. И лишь когда стало очевидно, что у изобретательного убийцы, помешанного на романтике свадеб, сорвался — ведь быть так, что тот не продумал дальнейшие действия, судя по предыдущим выступлениям, не могло — жуткий для пятерых служителей закона план, Щого изволил покинуть приютивший его павильон, отправляясь в сторону выхода из парка.      Вышагивавший ровно и неспешно, высокий и статный молодой человек, добровольно взятый в плен миром раздумий, посягавших на его приватность ежесекундно, всё же мгновенно заметил — стоило ей появиться на его пути — движущуюся ему практически навстречу девушку-Инспектора, которую выдавала форменная сапфирово-синяя куртка с чёрно-белой эмблемой Кэйджика на левой груди и которая, как показалось проницательному Макищиме, была поглощена явно тяготившими её мыслями настолько, что даже, вероятно, не видела впереди себя никого и ничто. О полной погружённости незнакомки в размышления свидетельствовали и её агатово-чёрные глаза, словно померкнувшие под натиском внутреннего монолога, и довольно симпатичное лицо, окутанное — будто прозрачной вуалью — тенью определённо тяжких сомнений, и что-то беззвучно шептавшие губы, ясно доказывавшие, что Канщикан действительно на ходу унесена собственными переживаниями и не следит, куда идёт и как выглядит для посторонних. Изучивший её буквально за минуту Щого отклонился в сторону, давая ей пройти, дабы невзначай не соприкоснуться и не вырвать её из облака волнений, и не имея намерений даже вскользь контактировать с представителем власти, однако управлявшее хаотичными завихрениями случайных моментов и обладавшее тонким чувством юмора, ироничное время решило иначе, нарушая планы обоих никогда не пересекавшихся людей.      «А может, это вообще не мой человек? — повторила про себя мучавший её вопрос Щинобу, — Что, если я всё-таки в чём-то ошиблась, ведь...» Не успев закончить только зарождавшуюся мысль, забывшаяся в эмоциях и душевном рассуждении о том, что ей стоит или не стоит предпринимать в отношении избранном для неё великой системой Сибил Акимото Ацущи, и абсолютно погрязшая в этом Китагава, не замечая ничего вокруг себя, неожиданно оступилась, зацепившись кончиком туфли за выступавший самую малость уголок плитки, и оказалась бы в свободном падении, если бы не отчаянный, спонтанный взмах руками: проходивший мимо по левую сторону молодой человек пришёлся как нельзя кстати, ибо благодаря тому, что она ухватилась за рукав его толстовки, девушка уберегла себя от позорного столкновения с камнем, заковавшем аллею в тиски. Находившийся в руке спасителя какой-то плоский, прямоугольный предмет вылетел из своего убежища и совершил приземление вместо Инспектора, тут же с недовольным и жалобным шелестом раскрывшись и обнажив самую малость пожелтевшие страницы. Немного раздосадованный случившимся юноша остановился, ощущая на плече умолявший о помощи достаточно сильный захват, и снисходительно обратил внимание на потревожившую его незнакомку.      Избежав предназначенной ей участи, немало изумлённая произошедшим и растерявшаяся в первые секунды Щинобу, тут же взяв себя в руки, поспешно отпустила захваченный объект и присела, кинувшись поднимать по её вине выпавшую вещь, не фиксируя в памяти, что парень рядом даже не пошевелился, будто не собираясь делать это самостоятельно. Но стоило ей коснуться её, как множество неопознанных импульсов пронзило чувствительные подушечки пальцев, вызывая тысячи воспоминаний, обрушившихся спонтанно и внезапно вместе с пониманием того, что именно она сейчас держит в руках, сидя на корточках: сложив распахнутые страницы вместе, Китагава лицезрела настоящую, почти что «живую» книгу с песочно-светлой обложкой, на коей красовалась минималистичная — одетый в газетные доспехи полыхающий в огне рыцарь словно бы плакал, сокрушаясь над чем-то и прижимая к глазам тыльную сторону левой ладони — и говорящая о многом иллюстрация наравне с красным именем автора и присутствующими в названии цифрами. «Не верю… — мысленно прошептала Инспектор, проводя по корешку бумажного сокровища. — В последний раз я видела книги, когда…» Точно загипнотизированная увиденным девушка медленно встала, поворачиваясь лицом к развернувшемуся к ней владельцу талисмана, но по-прежнему не поднимая головы и не сводя очей с заинтриговавшего её представителя литературы. «Оджии-чан…» Растроганные милым напоминанием, разрозненные, но нашёптывавшие лишь об одном мысли вмиг подсказали ей все связанные с любимым, так много значившим для неё дедушкой моменты и перенесли затуманенный ими разум в прошлое, пробуждая яркие картинки, всплывавшие из омута памяти на поверхность и поглощавшие свою хозяйку, не давая безропотно воспринявшей их нападение Щинобу и шанса на побег.      Построенный Сибил новый мир включал развитие технологий в самой высшей степени, которую только могло достичь человечество, — это был абсолютно не похожий ни на что ранее мир, переведённый на язык электроники — когда даже желающие увеличить продолжительность жизни имели реальную возможность стать частично или полностью киборгом, тем самым продлив своё существование — и выражавший себя через каждую частичку любых инноваций, касавшихся сфер как на уровне быта, так и на уровне государства. Подобная рецептура нововведений и роботизации всех процессов ожидалась людьми прошлых столетий как божественное откровение и была освоена лишь сейчас, щедро награждая поколения своими преимуществами, благодарно воспринимаемыми и применяемыми. Зародившиеся ещё в начале двадцать первого века так называемые «e-ридеры» продолжили развиваться и по сей день, слившись с прогрессирующими планшетами, переносными лэптопами и мобильными телефонами и преобразовавшись в нечто среднее, и постепенно, шаг за шагом, фактически привели к закономерному понижению интереса к бумажным книгам, что в дальнейшем, в свою очередь, стало причиной практически полного отказа от них в пользу электронных. Существовавшие когда-то повсюду библиотеки утратили своё значение и превратились в «хранилище печатной продукции», практически исчезнув с территории Токё и оставшись в малочисленном количестве, как, например, огромная библиотека в торговом районе Сэтагая-ку, а если чьё-нибудь письменное творение осмеливалось затуманить чей бы то ни было сайкопасу, то Сибил без промедления уничтожала причину сего нездоровья граждан, властно контролируя информацию и заботясь о ментальном состоянии подопечных.      Выросшая в эпоху романтизации техники и её постоянного присутствия, даже в мелочах, и привыкшая к этому Щинобу с самого детства приучилась использовать данные блага, и если бы не помнившие старое время её родные по отцу дедушка и бабушка, частенько воспитывавшие внучку вместо её же родителей и сильно повлиявшие на неё впоследствии, не пытались привить ей вкус к жизни без предоставленных удобств, она бы не имела такого хорошего и качественного представления о прошлом и не унаследовала бы его элементы, перенеся их в свой уклад жизни. И в первую очередь всегда прислушивавшаяся к старшим девушка усвоила трепетное отношение дедушки — любившего читать и читавшего много ежедневно — к столь уважаемым им книгам, наполнявшим его дом подобно старым друзьям, с которым всегда есть что вспомнить и о чём поразмышлять, и занимавшим каждую свободную полочку. Растивший маленькую Китагаву, ответственно подходивший к делу Нобуёщи старался передать девочке всё своё почтение к бумажным изданиям, несмотря на развитие е-ридеров в его же дни молодости, и имел в наличии великое множество собраний на известных ему языках — родном и английском, желая однажды передать коллекцию будущей Инспектору и храня каждую книжечку так, как берегут собственных детей, так, словно они были частичками его души и нуждались в постоянном внимании и уходе, что, впрочем, было неудивительно: мужчина предпочитал собирать раритеты, требующие особого обращения.      — А по-моему, планшеты гораздо удобнее, — заявившая это двенадцатилетняя Щинобу равнодушно пожала плечами. — Можно менять шрифт на любой удобный или понравившийся, можно носить с собой ровно столько книг, сколько захочется, можно читать в темноте, можно столько всего!.. — с пылом подчинённого прогрессу ребёнка объясняла она, когда они с Нобуёщи прогуливались по расположенному рядом с домом четы Китагава мирному и тихому лесочку, пока ещё не доступному для цивилизации.      Обожавшая подобное времяпрепровождение и разговоры с мудрым дедушкой девочка придерживала его под локоть, как взрослая, и внимательно смотрела под ноги, разбрасывая попадавшиеся под туфельки камешки в стороны.      — Книги, Нобу-чан, имеют непередаваемое количество сходств с людьми, — поучительно и мягко возражал Китагава. — Знакомство с каждой книгой, как и с любым человеком, останется незабываемым, — пожилой мужчина с яркими, не поблёкшими от старости кофейно-чёрными глазами наблюдал за идущей рядом под руку задумчивой внучкой, не глядевшей на него. — Даже если прошло достаточно времени, даже если знакомство произошло неожиданно и случайно, ты всегда будешь способна вспомнить обстоятельства вашей встречи. Разве это не чудесно? Таким образом завязываются плотные узы так же, как и в человеческих отношениях. Иногда эти узы даже крепче, чем те, что возникают между людьми: книга может разочаровать и предать ожидания, но с ней можно познакомиться вновь спустя года и начать отношения заново, тогда как людей же бывает сложно и иногда невозможно простить, — горько вздохнул мечтательно рассуждавший философ, — Людей сложнее понять. Удивительно, что они способны писать книги, так поразительно похожие и не похожие на них одновременно. Благодаря этому, сквозь книги ты можешь общаться с давно умершими, но сумевшими побороть смерть посредством литературы писателями и почерпнуть их знания, что позволяет тебе найти единомышленников и учителей даже спустя века.      — Я понимаю, — заворожённо внимавшая каждому слову дедушки произнесла внучка и задала резонный вопрос: — Но как это объясняет преимущества, по твоему мнению, бумажных книг перед электронными?      — Ты теряешь эту связь с каждой книгой, она становится безликой для тебя в толпе других таких же, напротив которых стоит галочка «прочитано», — просто ответил Нобуёщи и неторопливым, тихим голосом высказался: — Ты теряешь возможность познакомиться с ней на уровне тактильных, осязательных и зрительных рефлексов. Всё, что ты ощущаешь и видишь, — мягкое железо планшета и чёрные знаки на светящемся экране. Ваше знакомство остаётся мимолётным, вы расстаётесь, как только ты дочитаешь её, навечно, и скорей всего тебе сложнее будет вспомнить, где и в каких обстоятельствах ты обнаружила её для себя, а самое печальное, что её содержание может померкнуть как промелькнувшая в стоге сена иголка. Бесспорно, носить с собой библиотеку очень удобно, но разве есть в этом смысл? Редко кто читает больше одной книги за раз, ведь это всё равно что пытаться уловить разговор с двумя и больше людьми одновременно — ты не усвоишь ничего из беседы. Ты точно знакомишься с прохожим: вы обмениваетесь взглядами, осматриваете друг друга, и, где бы — в метро за пару минут или на улице за секунду — это ни происходило, вы останетесь незнакомцами, забывая о случайном встречном в тот же миг, как вы разойдётесь в разные стороны, — с лёгкой тоской в голосе разъяснил свою позицию старший Китагава. — Более того, каждая книга имеет свои особенности, а иногда экземпляры одного и того же издания могут отличаться друг от друга, и нужно уметь осознавать эти особенности, уважая их, как нужно уважать любого человека за его уникальность. Собранные на фабриках электронные книги же должны быть одинаково стандартны, ведь всякое отклонение от нормы именуется браком в их случае, который может привести к поломке или дисфункции. Неужели причина, по которой бумажные книги выигрывают во многом перед электронными, тебе не очевидна, моя дорогая? — он остановился, тем самым вынудив остановиться и внучку, и внимательно посмотрел на девочку.      Благодарно и с интересом слушавшая его Щинобу не спешила отвечать терпеливо ожидавшему отклик дедушке, задумавшись о его словах и не зная, где прячется истина.      — Тебе может быть сложно прийти к чему-то одному, — понимающе начал Нобуёщи, а маленькая Китагава подняла на него глаза в смятении. — Увы, правда не способна вмещаться в один ум, она рассеяна по свету, и её частички становятся нашими знаниями, такими, на первый взгляд, схожими и так невероятно расходящимися. Поэтому и существует литература: она нужна, чтобы человечество смогло зафиксировать всю правду о себе и передать её потомкам. Так не лучший ли вариант узнавать её через знакомство, на которое прореагирует как можно большее количество твоих чувств, а не одно лишь сердце?      Не сумевшая подобрать слова, чтобы выразить свои переживания и мысли по обсуждаемой теме, Щинобу промолчала, и мужчина улыбнулся, догадываясь благодаря жизненному опыту, что его рассуждения достигли цели и дадут однажды хороший урожай.      Подобную трепетную и нежную любовь Нобуёщи к книгам девушка наблюдала с детства и до самой его смерти, а в особенности после смерти его жены Юко в ноябре 2096, когда проживший с ней сорок семь лет Китагава остался один на один с собой и со своими бумажными, немыми, но впитавшими в себя столько мудрости питомцами, заполнившими в доме каждую полочку — несмотря на такое их число, мужчина вовсе не относился к категории «цундоку» и прочитал все, стараясь уделять внимание впечатлившим его или как-то повлиявшим на него в процессе самосовершенствования. Печальный образ одинокого старика, сидящего в кресле и уютно укрывшего ноги пледом, с печатным сокровищем в руках прочно отложился в сознании Щинобу, как каноничный, классический и как самый родной, заставляющий сердце сжиматься от чувств умиления и тоски — дедушка пережил бабушку на год и два месяца, скончавшись в январе 2098, когда будущая Инспектор находилась на распутье определения своего дела жизни.      …Поэтому сейчас, когда она держала настоящую, всем видом демонстрировавшую немалый возраст и оттого будто живую книгу, девушка погрязла в воспоминаниях о счастливом детстве и юности и смогла в полной мере оценить попавшее к ней подлинное сокровище, пробудившее в ней неизмеримые чудеса застаревших, уснувших или спрятавшихся эмоций, которые, однажды показавшись на поверхность, способны всколыхнуть весь до того застоявшийся океан и вызвать, в зависимости от их качества, неожиданную бурю. «Оджии-чан…» Не осознавая, что на губах появилась слабая, блуждающая улыбка, Щинобу ненароком упустила момент, когда владелец бумажного издания протянул руку, дабы забрать принадлежащую ему вещь, и взялся за корешок — в это мгновение статическое электричество слабо щёлкнуло по соприкоснувшимся на долю секунды пальцам обоих молодых людей, и девушка вздрогнула, будто очнувшись от сна, и отпустила пленивший её разум предмет.      — Щицурэй щимащта… — запоздало извинилась Инспектор, по-прежнему заворожённая увиденным и не обращавшая внимание на спасителя.      — Ииэ, — вежливо откликнулся незнакомец мягким, бархатистым тембром, и она медленно, всё ещё оставаясь в мыслях о дедушке и прошлом, начала поднимать голову, дабы взглянуть на стоявшего перед ней молодого человека, однако случиться этому помешал вдруг раздавшийся за спиной обеспокоенный голос её напарника:      — Китагава!      Щинобу резко обернулась, отворачиваясь от не известного ей юноши, так и не посмотрев на него, и увидела быстро приближавшегося к ней взволнованного и абсолютно серьёзно настроенного Когами, обратившего, в свою очередь, внимание на то, как от его коллеги уходит отвернувшийся от неё некто, чьи пепельно-серебристые волосы, собранные в низкий хвост, насмешливо и словно бы с лёгким налётом досады качнулись из стороны в сторону на фоне светло-бирюзовой толстовки, нежным тоном лишь подчёркивавшей невероятную изысканность цвета длинных прядей. Решив, что Инспектор опрашивала посетителей, Щинья тут же забыл о нём и поспешно подошёл к девушке, явно не понимающей причину его тревоги и оттого растерянно спросившей его:      — Что случилось?      — Мы нашли обе записки, — отрапортовал Канщикан. — Но дело не в этом. Амамия проанализировал данные, собранные канщики-дронами, — сделав короткую паузу, он взволнованно выдохнул способную кого угодно свалить с ног информацию: — Дэаи-но-Хироба частично заминирована, и бомбы, судя по всему, должны были сдетонировать какое-то время назад. Предположительно… когда мы только появились там, — менее бойко закончил молодой человек.      Холодный, липкий и пугающий по своей структуре ужас, будто слетевшая с безоблачного неба неожиданная молния, прошил каждую клеточку не ожидавшей услышать подобное Китагавы, буквально ощутившей, как внезапно ожившая и принявшая некий фольклорный облик смерть, караулившая новых жертв в виде целого Отдела Бюро, с невероятной досадой снимает ледяную накидку, наброшенную ранее, словно сеть, на девушку и её коллегу. Чётко и как никогда ясно представив себе, что именно могло бы произойти и что домой она сегодня бы не вернулась, Щинобу почувствовала, как запоздалый страх вливается в вены с повышенной скоростью и дозировкой, заставляя её колени слабеть и подгибаться, отчего устоять под тяжестью обрушенных сведений становилось сложнее. «Ками-сама… Как можно было быть такими беспечными! Мы же Коанкёку!» — ахнула она, не веря собственным ушам и не понимая, каким образом целых пять человек упустили столь важную деталь и не догадались о возможной западне до прибытия на место.      — Ч-что?.. — только и пролепетала дрожащим голосом Инспектор и поняла, что спектр переживаемых в данный момент эмоций напарника примерно равен её собственному, только успевший переосмыслить громоподобную новость Когами воспринимает её уже более спокойно, сумев взять себя в руки и предпринять необходимые в такой ситуации действия:      — Дроны приступили к разминированию Площади, — продолжил докладывать парень. — Амамия передал, что управится за полчаса и что, скорей всего, Хюмэн не рассчитывал на полное уничтожение Третьего Отдела или того Отдела, что прибыл бы сюда первым. Вероятность, что он хотел лишь подбить нас, крайне высока, но и ущерб, нанесённый бы взрывом, был бы непомерно высок.      — Соо ка… — точно оглушённая полученной информацией Щинобу мысленно встряхнулась, усилием воли заставив себя активизироваться и вернуться в рабочую колею, и отругала себя за временное помутнение, решительно выгоняя из сердца пытавшийся всё ещё уцепиться за него ужас и всколыхнувшуюся при запахе едва миновавшей опасности панику. — Идём? — уже более хладнокровно и собранно обратилась она к кивнувшему тут же Когами, и молодые люди направились в сторону оказавшейся несработавшей смертельной ловушкой Дэаи-но-Хироба, каждый думая о своём.      В то время как не уклонявшийся от обязанностей Щинья, размашистым шагом двигаясь обратно к месту преступления, контролировал поступающие ему на канщикан-девайс сведения о разминировании заложенных плохо пошутившим террористом бомб, хмурившаяся и сетовавшая на себя и Сангакари, что они оказались не в состоянии прочесть замысел серийного убийцы и чуть было не взлетели на воздух, избежав этого исключительно по счастливой случайности, Щинобу постаралась успокоиться и невольно вернулась мыслями к никак не оставляющей её теме: встрече с незнакомцем, владевшим настоящей книгой. «Неужто такие люди ещё существуют…»      Однако её всё больше занимал вовсе не неизвестный молодой человек, взглянуть в лицо которому она так и не успела, а всплывший на поверхность омута памяти образ одинокого дедушки, перечитывавшего любимые произведения на старости лет после смерти супруги, буквально погрузившегося в это дело и не обращавшего внимание на остальные детали жизни и её составляющие. Погрязший в горе старик словно бы отгородился от семьи, предпочитая ей бумажные сокровища, точно только они были способны отвлечь его от печальных раздумий и привести в новые, дивные миры, где не существовало случившегося события, и старался свести общение с родственниками до минимума, делая исключение лишь для жившей с ним единственной внучки. Пребывание Нобуёщи в его комнате наедине с печатными томиками удручало Щинобу, желавшую помочь ему и не хотевшую лицезреть его в таком подавленном виде, жалевшую, что не способна оказать в силу возраста необходимую вырастившему её мужчине поддержку, а посему проведший последний год жизни практически в полном одиночестве дедушка стал ассоциироваться у девушки с чем-то невероятно грустным, позволить происходить чему нельзя ни в коем случае, о чём она частенько пыталась поговорить со стариком, пытаясь убедить его, что скрываться от своей же семьи не нужно и необходимо стремиться к объединению, а не находиться одному в полутёмной комнатке.      — Ты словно бы боишься одиночества, — задумчиво заключил выглядящий весьма усталым и слишком резко постаревшим старший Китагава после одной из таких пылких речей внучки. — Но оно ничем не хуже его противоположности, а может, и лучше, — пожал он плечами, сделав попытку вернуться к чтению, но возмущённая его упрямством девочка не дала ему это сделать.      — Чем же это лучше? — не сдержав лёгкого сарказма в голосе, поинтересовалась Щинобу, присаживаясь на кровать дедушки, где он стал проводить большее количество своего времени в виду постепенно ухудшавшегося самочувствия в последние дни жизни, и Нобуёщи со вздохом закрыл печатное издание, готовясь преподать ещё один урок.      — Я живу в том роде одиночества, которое кажется болезненным в юности, но столь восхитительно в зрелости, — начал он, со слабой улыбкой глядя, как младшая Китагава нахмурилась, не одобряя такой подход к делу. — Тебе будет сложно согласиться со мной, пока ты сама не повзрослеешь достаточно, и это естественно. Оставаясь наедине с самим собой, ты начинаешь чётче слышать свои мысли, своё «я», свои желания. С тобой начинает говорить твоя душа, твои воспоминания и сердце, и сей диалог столь откровенен и прекрасен, что не участвовать в нём становится самой большой ошибкой, какую только можно совершить в жизни. Даже если ты услышишь то, что тебе не понравится, уникальность услышанного будет стоить превыше этих минут, которые ты могла бы потратить на иное. Подобный диалог сокровенен, он способен открыть тебе вещи, которые ты могла не знать о себе и о жизни ранее, так рождается опыт и происходит самосовершенствование. Только так человек может вырасти морально, — рассуждал мудрый старик, отведя затуманившийся от мыслей взор в сторону от девочки и рассматривая что-то, что было видно ему одному. — И, в конце концов, «если ты одинок, когда ты один, то значит, ты в плохой компании», — с юмором закончил Нобуёщи, цитируя внучке перечитываемого им Жан-Поля Сартра и возвращаясь взглядом к ней же.      — Может, это всё и так, — мягко возразила Щинобу, не отрицая, но и не соглашаясь с высказанной дедушкой точкой зрения. — Однако… «одиночество — хороший выбор, но тебе нужен кто-то, кому ты можешь сказать, что это хороший выбор», — вышколенная Китагавой девочка, наклонившись вперёд и аккуратно поправив одеяло, спокойно припомнила ему как отпор слова французского писателя девятнадцатого века Оноре де Бальзака, и старик широко и радостно улыбнулся, довольный воспитанием и достойным ответом единственного потомка.      Подобного рода разговоры частенько затевались по вине будущей ученицы Школы Социальных Наук Нитто, ещё не догадывающейся о том, какую стезю выберет в качестве профессии, и происходили в неспешном для двух несогласных сторон темпе, когда одна беззлобно нападала в надежде переубедить другого, а другой нехотя отбивался, полагаясь на умудрённость и опыт и понимая, что та старается повлиять на него в силу незнания и переживаний за него. «Может быть, оджии-чан и прав… Может быть, я действительно боюсь оставаться одна», — изредка задумывалась уже повзрослевшая Щинобу после смерти любимого родственника, постепенно заметив свою странную особенность, выражавшуюся в том, что она старалась никогда не оказываться наедине с собой же, что её всегда кто-нибудь окружал и что она постоянно пыталась проводить время среди людей: прогулки в парках, беседы с Ёроко… и даже редкие минуты чтения, как диалог с писателем, можно было отнести к такому роду времяпровождения.      Кисло-сладковатым, уникальным и неповторимым в своей гамме, постоянно меняющимся и при этом будто неизменным привкусом отдающее одиночество словно бы являло собой сокровенный и специфический мир, доступ куда открывался далеко не каждому и подобрать ключик к коему удавалось лишь избранным, желающим постичь нечто большее из того, что только может предложить жизнь сердцам, жаждущим откровений и режущей иногда струны души, непереносимой правды — неукоснительная плата за вход составляла безмерно огромные для кого-то и несущественные для других жертвы, осуществить которые способен только сильный духом человек, решительно обрубающий внешние связи ради умиротворения в недостижимой для простых людей неге. В эпоху Сибил не рекомендовалось идти на подобные ухищрения, поскольку это приводило лишь к ухудшению сайкопасу и потере сцепления с обществом, и ввиду этого заботливая и любящая своих питомцев система стремилась к тому, чтобы ни один не отбивался от стаи ни на шаг: авторизованность, необходимая всему, способствовала пожеланию всемогущей правительнице сплотить человечество воедино, а случайно или намеренно выбежавшие из собранной в кучку толпы немедля изолировались в специальные учреждения, выбраться из клеток коих было практически невозможно — посему отведать экзотическое лакомство и не отравиться им было под силу не всем, на кого снисходила сия благодать.      — Человек рождается, живёт и умирает в одиночестве, — грустно, но твёрдо произнёс Нобуёщи, лёжа в кровати и невидящим взглядом смотря в потолок, пока внучка крепко держала его за руку, сжимая её так, словно дедушка мог исчезнуть в любую минуту — собственно, это и происходило.      — Не говори так, — стараясь держаться, тихо прошептала Щинобу. Её глаза предательски наполнялись слезами, не спешившими пока покидать своё пристанище, но порядком портившие обозрение.      — Да, моя дорогая, это так, — не слыша её, продолжал старший Китагава. — Мы обречены самой жизнью быть одинокими, даже когда нас окружает множество людей, даже самых близких людей, иначе откуда бы возникать этому щемящему чувству в груди, когда ты рядом с кем-то и всё равно ощущаешь себя обособленным? Но в этом нет ничего страшного. Это естественно, и когда-нибудь ты тоже поймёшь.      — Нет, я не хочу это понимать! — девочка упрямо помотала головой, из-за чего несколько слезинок горошинками скатились по её щёкам и, упав с подбородка на кофту, затерялись в ткани, а короткие, остриженные по уши смоляные волосы растрепались. — Неужели тебе было плохо со мной, с обаа-чан?..      — Вовсе нет, — ответил слабеющий Нобуёщи, говорение которому давалось всё с большим трудом. — Я благодарен вам, что вы скрасили минуты моего личного одиночества, наполняя меня самого хорошими эмоциями и давая стимул внутреннему диалогу с собой же развиваться. Можно сказать, что одиночество горчит, но однажды понимаешь, что этот вкус не так уж плох, как казалось ранее, и даже хочется отведать побольше, начинаешь жадничать, ибо эта трапеза способна затягиваться на непомерно долгое время, — он попытался улыбнуться, но вышло несколько жалко и печально, отчего Щинобу невольно всхлипнула и произнесла только:      — Оджии-чан…      — Не бойся одиночества, Нобу-чан. Оно внутри тебя, но оно не опасно, как тебе может показаться. Познакомься с ним поближе, когда наберёшься смелости, и тебе откроется множество тайн, о существовании которых ты и не подозревала. И запомни: одиночество не делает тебя пустой, оно наполняет тебя уникальными знаниями и опытом, получить которые ты не могла бы, сколько бы ни училась и ни работала; это своеобразный огонь, дающий силы и питающий тебя изнутри, если ты научишься правильно распоряжаться его теплом.      Не желая воспринимать такие горькие и безрадостные речи дедушки серьёзно, пятнадцатилетняя девочка упала на кровать, плача и обнимая умирающего родственника, и пролежала так, пока её с силой не оттащил Китагава Такао, приехавший попрощаться с собственным отцом, находившийся рядом и порядком не одобрявший поучения, которыми Нобуёщи потчевал его дочь. Это была вторая смерть в жизни Щинобу и первая по невероятной значимости, на осознание коей у неё ушли месяцы и годы.      Рано или поздно когда-то сказанные дедушкой слова находили отклик в сердце молодой Китагавы, воплощаясь из безликого и полузабытого в конкретное и ясное и находя своё отображение в зеркале реальности, но его последние проповеди пока ещё оставались для неё непонятными и таинственными, пребывая в зыбком омуте из воспоминаний в качестве неяркого, но вызывающего тоскливые эмоции образа, забыть который девушка не смогла бы, как ей казалось, никогда. «Смерть — всего лишь кратковременное состояние, меняющее твою форму существования. Так текучая вода становится имеющим чёткие очертания льдом — это всего лишь остановка движения на какой-то срок, даже если срок этот — вечность; и наоборот, когда лёд тает и становится текучей водой — тогда происходит рождение», — подготавливая внучку к собственной кончине, рассуждал пожилой философ, и девочка внимала ему со всем уважением, пусть подобные метафоры и представляли для неё, не умевшей моментально расшифровывать сравнительные обороты, определённую сложность. В её исказившемся после ухода дедушки в иной мир личном понимании, смерть и одиночество шли, взявшись за руки, — одно неспешно и верно следовало за другим, и разорвать сей порочный круг казалось невозможным ввиду непрерывности и незыблемости процесса. Впрочем, не постигнув до сих пор смысл произнесённого Нобуёщи в полузабытьи, Щинобу не видела особых причин для себя, чтобы модифицировать спонтанно и самостоятельно возникший у неё ассоциативный ряд, пусть и безотчётно стремилась к тому, чтобы декодировать речи старика и оказаться на одном с ним уровне — сама того не осознавая, она хотела бы походить на любимого родственника духом и умудрённостью, начитанностью и эстетикой рассуждений и уметь видеть чудесные и удивительные фокусы, которыми изобретательная, обладающая великолепным чувством юмора природа мастерски начинила лишь только кажущуюся простой жизнь. «Когда-нибудь… когда-нибудь я действительно пойму, что оджии-чан имел в виду. Надеюсь, что контекст будет не столь печален, каким его вижу я сама», — Инспектор забрела в мысленные дебри, но ей помог выбраться из них задумчивый, но уверенный голос Когами.      — Я думаю, бомбы были заложены не просто для того, чтобы подбить Коанкёку, — высказался находчивый и смекалистый молодой человек, и девушка искоса взглянула на него, ожидая продолжения теории. — В каждом из четырёх предыдущих случаев были пострадавшие, поэтому, вполне вероятно, Хюмэн специально выбирает место и время так, чтобы задело взрывной волной кого-нибудь ещё кроме обречённых жертв. Возможно, это как-то проистекает из его идеологии, — продолжал рассуждение Щинья, — Допустим, если взрыв — это, на его взгляд, аналог брачной церемонии, то на церемонии всегда должен кто-то присутствовать, и поэтому Хюмэн рассчитывает преступление так, чтобы обязательно были дополнительные жертвы. В этот раз жертвами должны были стать мы или тот, кто нашёл место первым, однако, вопреки его планам, бомбы не сдетонировали, и никто не пострадал.      — Логично, — лаконично согласилась Щинобу, замечая, что они приближаются к Дэаи-но-Хироба, где их должны были ожидать Масаока и Кано, но, услышав за спиной поспешный стук каблуков, оглянулась через плечо: Ёроко быстро настигала их с хитрейшей улыбкой на свете и, как только рыжая Энфорсер заприметила её взгляд, заговорчески ей подмигнула, отчего Инспектор с лёгким раздражением покачала головой и отвернулась, но на этом неуёмная Хиодощи не успокоилась.      Обогнав обоих начальников, подневольная служительница Бюро на ходу обернулась к ним с умилённым лицом и ласковым, певучим голоском произнесла:      — Вы так мило смотритесь вместе! Ах!..      Меньше всего ожидавший услышать подобное от подчинённой, абсолютно сбитый с толку Когами на секунду остановился, ощущая разлившееся в теле тепло смущения, а покрасневшая из-за бестактности подруги Щинобу с досадой простонала:      — Ёроко… Сколько можно!..      До обескураженных Инспекторов донёсся смешок улепётывающей после свершённой подлости девушки, однако Китагава, сообразив, что та несётся в сторону места преступления, и ужаснувшись этому, громко крикнула ей вслед, заставив обратить на себя внимание:      — Ёроко! Остановись! Хюмэн заложил бомбы!      Обладательница золотисто-медной копны волос резко затормозила, с подозрением взглянула на начальницу через плечо и, поняв, что та не шутит, тяжко вздохнула, не позволяя, впрочем, своим надзирателям поравняться с ней, и затем индифферентно произнеся:      — Соо ка… Что ж, этого следовало ожидать. Странно, что мы сразу не догадались.      — Если бы все думали о расследовании, а не о посторонних делу вещах, может, и догадались бы, — не удержалась от сарказма Щинобу, намекая на ненадлежащее поведение подруги, но та лишь повела плечами, демонстрируя хозяйке неповиновение и якобы непонимание того, по поводу чего ей высказывают сие негодование.      Относительно скоро взявший себя в руки, ещё не привыкший к не считавшейся с окружающими и тем более с руководством Ёроко и не находивший игнорирование лучшим способом в воспитании гончих Когами всерьёз задумался о том, что ему стоило бы сделать в отношении Хиодощи-Щиккокан, дабы она прекратила свои посягательства и научилась вести себя соответственно субординации и собственному статусу, однако его размышления на эту тему прервала мелодичная трель канщикан-девайса, и молодой человек автоматически поднёс руку к лицу, собираясь ответить на вызов, но его коммуникатор оставался безмятежно спокоен и молчалив.      — Это не Амамия-кун… — севшим голосом прошептала остановившаяся как вкопанная Щинобу, и Щинья встал рядом с ней, из-за чего Ёроко тоже замедлила ход, дабы услышать продолжение фразы, которая заставила и её принять позу истукана. — Это Кёкучо…      На доли секунды застопорившись и словно не зная, как поступить, Китагава собралась с духом и, машинально нажав необходимые кнопочки на похожем на ручные часы прошлых веков девайсе, как можно спокойнее произнесла:      — Хай.      — Китагава-Канщикан, зайдите в мой офис, — раздался холодный, размеренный, равнодушный и одновременно не сулящий ничего хорошего, строгий голос начальницы Коанкёку, в то время как Щинобу невидящим взглядом рассматривала фотографию шефа.      — Щоочи итащимащта, — вежливо, чеканно и без запинки, на одном дыхании откликнулась, как и подобает подчинённой, замершая от испуга Инспектор, и звонок был разъединён без каких-либо пояснений со стороны Касэй Джощу — действующей главы Бюро Общественной Безопасности.      «Что ей может быть от меня-то нужно?» — с унынием и лёгким страхом, какой испытываешь перед вышестоящим, властным лицом, с тревогой попыталась догадаться Китагава, неожиданно понимая, что не находит себе места от волнения: за два года службы «навещать» шефа — да ещё по её личному приказу — ей ещё не приходилось.      Вспомнив о своих непосредственных обязанностях и обведя взглядом выжидающе смотрящих на неё Когами и Хиодощи, Щинобу, не задумываясь, отдала новое распоряжение:      — Возвращаемся в Бюро, как только Амамия-кун закончит работу по разминированию, — Ёроко, пожав плечами и ничего не сказав, направилась к месту преступления, а Китагава обратилась к напарнику: — Когами, у меня будет к тебе задание. Сегодня я должна была забрать из Центра Коррекции и Ухода в Токорозаве нового Энфорсера, но теперь ввиду изменившихся обстоятельств я хотела бы перепоручить это тебе, — коротко объяснила свою просьбу девушка и закончила классическим элементом речи, фактически требующим от собеседника выполнения поставленной перед ним задачи: — Онэгай щимас.      Неосознанно выпрямившись из-за наложенной на него ответственности, Щинья чётко и беспрекословно ответил формально и временно старшей Инспектору:      — Рёкай дэс.      1. Дэаи-но-Хироба — Площадь Встреч      2. «Чащицу» — чайный домик      3. Комисса-чан — маскот Бюро Общественной Безопасности      4. Цубаки Мон и Минами Мон — Ворота Цубаки и Южные Ворота соответственно. «Цубаки» — «камелия», «минами» — «юг».      5. «Соо датта ка…» — «Вот как это было…»      6. «Яппари соо датта…» — «Реально так было…», «Я так и знал, что так было…»      7. «Бака» — «дурак»      8. «Усоцки!..» — «Лгунья!..», «Врушка!..»      9. «Кэйджи но кан» — «интуиция детектива»      10. «Цундоку» — игра слов, обозначающая «покупать и не читать книги».      11. «Щицурэй щимащта» — «Прошу прощения», очень вежливо. Буквально: «Совершила грубость».      12. «Ииэ» — «Нет», здесь: «Ничего страшного»      13. «Ками-сама» — «О боже»      14. «Обаа-чан» — «бабушка»      15. «Хай» — «Да»      16. «Щоочи итащимащта» — о-о-очень вежливая форма от «рёкай щимащта», т.е. «Вас понял»      17. «Онэгай щимас» — «Будьте так добры», дословно: «прошу вас».      18. «Рёкай дэс» — то же самое, что и «рёкаи щимас», т.е. «Вас понял».