Сырая зима

Улица шумела быстрыми автомобилями и грохотала составами, что шли прямиком через город по мосту, настолько крепкому, что он, казалось, мог выдержать ядерный удар. От дорожной ниши шёл серенький дымок, но это не мешало детям собираться и смотреть, как внизу пролетают машины. Только когда глаза начинали слезиться от смога, все уходили. Да уж, не самое подходящее место для придорожного рыночка, хоть и люди тут ходят. Посидишь немного, и на твоём урожае уже сидит плотный слой чёрного осадка, а лёгкие превращаются в тлеющую сухую губку. Но дорожка была людная: пассажиры, готовившиеся сесть на автобус, поднимались, а те, кто выходил на остановке — поднимались, прикрывая нос и глаза. Тут снега не было, возле таких больших дорог. Машины, выезжавшие на окольные пути, встречным ветром смывали с себя весь сор и запах, что остался от самой той дороги. Только озоном немного несло от этого транспорта, и маленькие искорки летели из под колёс. До сюда доносилось тепло от той «коптильни»-магистрали, но здесь можно было спокойно дышать. Возле такой дороги в крошечном дворике одна австралиха устроила своё место. Небольшой столик с плёнкой на нём, разложенные разноцветные бруски в пенопластовых ящиках, так же покрытых плёнкой. Овощи уродились хорошими в этот раз, должно быть, из-за нового удобрения. Почву оно подпортило, однако плоды разрослись так, что из лотков корни повылезали. Пришлось лампы отключать тогда, как бы стеллажи растения не поломали своим стремительным ростом. Об этом женщина и думала, сидя на подушке с подогревом и доброжелательно смотря на прохожих, будто зазывая купить такой хороший товар. Конечно, когда обдерёшь шкуру с корня и пропустишь его через пресс с крупной сеткой, уже неизвестно, каких размеров он достиг в процессе роста, но продавщица умело выложила брусочки красивой пирамидкой, что не могло не привлекать любопытных серых глаз. И рыжих, хозяин которых решил подойти первым за этот день. Время восемь утра — неудивительно, что заявился сюда такой «покупатель». — Здравствуйте, тётенька человек, — произнёс он, будто знаком с нею уже много лет, — Можете мне, пожалуйста, дать поесть чего-нибудь? Есть кусочки помельче? С ожогами я тоже проглочу, не подавлюсь. Продавщица подняла голову, встряхнув волосами, которые уже роговели, что делало её похожей на старуху. Она взяла щёточку и смахнула бледные снежинки с иссохшей корки брусьев. Оглядела их глазами с потемневшими радужками. А затем ответила: — Дорогой мой, за деньги я тебя хоть всем товаром угощу, только не лопни, смотри. — Ну, вы же понимаете, — пернатый провёл своими чешуйчатыми руками по пухлым бокам, показывая, что на нём нет никакой одежды кроме резиновых сапог, сделанных специально для четырёхпалой птичьей лапы. — Ну и нечего тогда выпрашивать, — хитро улыбается австралиха, — Ты думаешь, я голубей впервые вижу? Птах боязливо отвёл взгляд широко раскрытых глаз. В этот момент он выглядел довольно мило: обрамлённое пёрышками серенькое человеческое личико с белым пятнышком-сердечком на переносице, круглые ярко-оранжевые глазки, стыдливо смотрящие куда-то. Голубок потоптался на месте, оглядываясь по сторонам — поворачивая голову на длинной шее с тёмным блестящем оперением. И не будь у него такой шеи, птах мог бы поравняться ростом с ребёнком. На фоне взрослого австрала он выглядел миниатюрно, но внушительнее воробья, конечно, если и того брать в сравнение. Голубок прижал ручки и приподнял крылья на спине, желая улететь, но передумал, и вместо того, чтобы взмахнуть расправленными опахалами, стал ими потягиваться. Приподнял он нижнюю лапку, поджимая пальцы на ней, и выставил напоказ своё пёстрое бело-серое оперение. — Может, не будешь мешаться? Люди из-за тебя подходить не будут, — уже настойчиво сказала женщина. — Так, если я не буду разминаться, я совсем замёрзну, — жалобно произнёс собеседник и подошёл ближе, прижав перья, что делало чуть стройнее его толстое тельце, — зима холодная нынче, вот, я и прошу вас. Вы, ведь, мою судьбу решите. — Холодная зима? — уже улыбалась собеседница от того, как жалко выглядели эти попытки убедить её. — Ты чего нажрался такого, чтобы это сказать? — Это вам можно так легко говорить, — переминался он с лапки на лапку в луже из талой воды и сырого грязного снега, — Я на окраине живу. В ответ он увидел, как продавщица достала из своей большой сумки планшет, где был преимущественно только текст на светло-сером фоне, оформленный с стиле старой газеты без фотографий. Прямо под заголовком виднелась дата — десятое января, а под нею ячейка, именуемая «средняя температура по городу +15°», а под ним и сама область, в которой было даже жарче. А жарче понятно из-за чего — из-за разрастающейся сети железных и промышленных дорог, которые нещадно эксплуатировались с тех пор, как только были проложены. — Может, не будем перекладывать задачи естественного отбора на меня, м? — сказала австралиха, возвращая на место устройство, именуемое «самоосвежающейся газетой». И, кажется, это был уже весомый аргумент для голубя. Он отошёл, распушившись и присев, а после поднял в воздух неловкое на земле тело, гулко хлопая крыльями. Присев на квадратную перекладину между электрических столбов, он расслабился. Птах вжал голову и руки, превратившись в пернатый комочек со светлым пятнышком-сердечком по середине. Такой комочек был практически незаметен на фоне городской серости. Подобные ему где только не ютились: и на уголках зданий, на крышах, у окон заботливых людей, которые не видели ничего зазорного, чтобы угощать за бесплатно этих милых пухлячков, да и не только их. Пернатый теперь просто смотрел, как разные люди подходили к импровизированному прилавку и как складывали брусья в бумажные пакеты, которые продавщица давала за дополнительную плату. Но люди тут были хорошего достатка, не считая некоторых, которые и не совсем австралами-то были. Так прошло некоторое время, и птица не выдержала. Но терпеливо подождала, пока собратья пролетят мимо, не хватало ещё лишнего хвоста за собой. Голубок расправил крылья и спланировал обратно, хлюпнув лапами по луже. У него и так промокли перьевые «штанишки», а сейчас, когда начал падать сырой тяжёлый снег, зерноед был взъерошенный и неопрятный. В этом же виде он подошёл к женщине, которая настраивала зонт, а точнее, жезл с подставкой. Когда жезл слабовато засветился, снежинки рядом с ним как будто ветром начало сдувать в разные стороны. И так было даже с теми, что падали сверху. Интересно было на это смотреть, но вечно голодному сизарю было не до этого. Он лишь поморгал белыми веками, наблюдая за причудливым танцем снежинок, улетающих к верхнему ярусу какого-то здания. Но затем он шмыгнул носом и дёрнул хвостом, который шлёпнул по луже. Состроив жалобный взгляд, голубок скромно подобрался к прилавку. Он вёл себя почти что как ребёнок, которому единственному не дали конфетку. — Ну, вот вы сейчас посидите тут. Что-то купят, а что-то не возьмёт никто, и в-вы это выбросите! — промямлил он. В ответ послышался лишь усталый вздох. Птицу даже не смущало, что в её лицо летел снег, она стояла почти с закрытыми глазами, но затем вновь распахивала их до круглой формы. — Ну, допустим, — ответила продавщица, — так, примерно подумаем. Может, я знаю, что мне делать с остатками? Может быть, они для меня будут чем-то полезны? Даже самого захудалого сухого брусочка на суп хватит. — Тогда можете мне хотя бы бульончика оставить? От супа этого... — собеседник сложил ладошки вместе, скрестив розовые пальцы с серыми коготками. И подошёл ещё ближе, уже достаточно близко, чтобы быстро схватить что-нибудь. А когда что-то окажется в птичьих лапках, уже все меры будут бесполезны. Австралиха перестраховалась, схватившись за снегоотгонщик. — Иди отсюда! — спокойно, но довольно громко предупредила женщина, ткнув жезлом в мягкое птичье брюхо. Хоть и сам голубок отскочил недалеко, перья в месте касания разошлись в стороны, оголив кожу. Поёжившись от пробравшегося через открытое место холода, птах пригладил свою природную одежду. Теперь он точно куда-то утопал, оставив на дороге трёхпалые следы в полоску. — Так-то, прожора, — только и услышал сизарь. Больше он не возвращался, хотя, был один. Спустя полчаса или чуть больше заявился другой голубь. Был он без сапог, хотя подозрительно смахивал на предыдущего. На шее у него была надета самодельная поддерживающая конструкция, видимо, созданная из бинтов с приклеенными к ним палочками для растений. Прохожий был не весел, он часто смотрел вниз, шёл медлительно, но остановился у прилавка. — Бесплатные бруски только из железа, на заводе, — сразу сказала австралиха. — Надеюсь, вы меня поняли? Нечего бездельникам попрошайничать. — Так я же не могу работать, — голосом, слегка отличным от предыдущего, произнёс птах, — Меня из-за вертячки не берут. А как обычно делается — птиц в первую очередь выгоняют, чуть что с ними случается. — А затем он даже всхлипнул. — Ну, актёр. Ты думаешь, я тебя не узнала? Голубок пошёл дальше, пытаясь до последнего остаться другим: — Для вас-то мы все одинаковые. Конечно... — Да потому что кроме тебя тут никто так не побирается! — встала с места австралиха, в её угольных глазах уже читалось раздражение. — Ты один тут такой умный, да не очень далёкий. — Понятно, до свидания. Раз не хотите простым птицам помогать, — сердито ответил пернатый и присел, чтобы взлететь с места. «Он же сейчас тут всё разметает своими крыльями!» — опомнилась женщина и вновь схватилась за светящуюся балку. В этот момент голубь подпрыгнул на своих тонких розовых ножках, окатив продавщицу порывом ветра. Брусья, к счастью, устояли, а вот волосы растрепало так, что некоторые даже поломало. — Ещё раз вернёшься, я тебе по твоей тупой черепушке тресну! — услышал вслед пернатый халявщик. Следующий раз, впрочем, и наступил. Когда продавщица отошла в туалет, что был тут неподалёку, чуткая птица спустилась на тротуар. От таких тяжёлых приземлений в мокрое снежное месиво голубок уже наполовину вымок, его перья небрежно свалялись и уже вода доходила до кожи, покалывая холодком. Но это не останавливало городского жителя, судя по всему, за него думал желудок. Вот и очень хотелось прямо с этого прилавка взять что-нибудь. Вытягивая уже «здоровую» шею, птах осмотрелся вокруг. И, когда он убедился, что австрал ушёл по своим делам, то подступил к товару, который как лежал — так и лежал. Но подвох, конечно же, был. Под длиннопалой лапкой-рукой прошла светящаяся волна, которая чуть её не коснулась. Голубок не стал рисковать пальцами и тут же убрал руки, смотря, как красиво переливаются разряды, кочующие между нескольких антеннок, расставленных вокруг прилавка. Отключить их мог только хозяин установки. Чтобы не попасть под действие защитного поля, вор решил действовать хитро. Стянув резиновый сапог, он надел его на руку, а её уже запустил в «мёртвую зону». То ли от страха, то ли от статики перья на шее и голове встали дыбом. Милые большие зрачки в рыжих глазах не могли насмотреться на светло-серые брусочки, один из которых уже почти был у птаха. Да и поскорее бы он оказался в зобу. Но пронзительный крик «Эй!» заставил воришку выронить почти украденный кусок еды. Так, с одним сапогом на руке, голубь решил пуститься на утёк, но стоял слишком близко к защитному полю, за что и поплатился, когда крылом задел электрическую плёнку. В одно мгновение он засветился, да так, что австралиха закрыла глаза рукавом. Вспышка так же внезапно исчезла, и вместо неё вывалился, казалось, бесформенный комок перьев. Только когда этот комок начал подниматься на лапы, стало понятно, что он являлся птицей. Слабенький дымок развеяло ветром. Стоило бедняге подняться, как он свалился обратно. Так бы и лежал сизарь безжизненно, но чьи-то руки его подобрали и донесли до сухого места, чего он ещё не чувствовал. Еле-еле раскрыв глаза, он осмотрелся. Рядом был прилавок, прямо совсем близко, и... человек. Смотрящий прямо на него. Австралиха приглаживала мокрые пёрышки птаха и, вроде как, немного посмеивалась. — Получил свой обед? — она потрепала его по голове. Инстинктивно сизарь встряхнулся, это движение взбодрило его однако затем он зажмурился, приложив лапку к голове. В следующий раз, когда он открыл глаза, рыжая людская рука перед ним держала светло-серый большой брусок, заветренный со всех сторон. Кусок еды не выделялся особо на столь же мрачном и выцветшем городском фоне, но для пернатого он «светился», как яркая конфета. Невольно голубок даже улыбнулся. Он потянулся тонкой лапкой, чтобы взять свой утешительный приз, но он лишь скребнул коготком сухую корочку: — Повремени с этим. Женщина выждала, пока птица не заглянет ей в глаза. — Надеюсь, это был хороший урок для тебя. Так ведь? Молчаливый собеседник кивнул, поблёскивая шеей. Судя по ответному молчанию австралихи, она ожидала от зерноеда ещё что-то. — Но некоторые люди давали нам еду — и ничего, — приподнялся пернатый, обнаружив себя сидящим на стульчике. — Ничего, потому что еды у них навалом лишней. Ты, в сравнении с дикими птицами, очень грамотен, способен выполнять какую-никакую работу. И всё это благодаря людям, которые вас, неразумных гулек, всему обучили. И до сих пор хорошо кормят за труд! Птах показал ладонь с растопыренными пальцами: — Ладно-ладно, я всё это знаю, я в школу ходил. — Так что же ты тогда попрошайничаешь? И воруешь, к тому же. Пернатый промычал что-то невнятно, что-то похожее на воющий голубиный звук. Извинившись и пообещав, что не будет так делать, он огляделся в поисках сапога, лежавшего рядом, поспешно обул его и поднялся, чтобы вновь улететь. — Погоди ещё, — но его эти слова остановили. — Может, начнёшь с чего-нибудь прямо сейчас? — австралиха обвела ладонью прилавок. — И за помощь я получу себе поесть? — голубок оглядел всё перед собой. — А это точно? — Посмотрим... Женщина представила крылатому кассовый аппарат, показывая, как с ним надо обращаться. Она взяла одну пластинку, напоминающую картридж, и подключила к ней проводок от высокого ящика, где среди чисел на маленьком экране засуетилась бегущая строка. После подключения голубая полоса на картридже стала падать, пока не остановилась, отмерив столько единиц, сколько нужно. — Вот, эти кошельки люди будут подключать сюда. А ты следи, чтобы снялось с них столько, сколько для оплаты нужно. Я буду за тобой наблюдать, — продавщица перевела взгляд на палочку, похожую на массажёр для головы, только было в ней всего четыре струнки, но длинные. — А вот это — весы. Демонстрируя прибор, женщина подобрала его со стола, затем растопырила на нём струнки и навела на брусок, который сама держала в руке. Стоило ей зажать кнопку, весы подхватили овощной кусок, каким-то чудом держа его на этих тоненьких антеннах, а на дисплее, в свою очередь, уже появились числа. Хозяйка прилавка легко перевела прибор к другим брусьям и разжала кнопку — корнеплод осел на вершину пирамиды из таких же. — Вроде... это не так сложно, — вильнув хвостом, птица забралась на стул, по привычке поджимая ноги и схватившись их пальцами за сиденье. — Вот видишь, как хорошо, — ответил человек, приводя лавочку в порядок. — Да вам ничего сложного обычно и не дают. Вы сами говорите, что кроме еды вам ничего не надо. — Как будто я эти резиновые сапоги из воздуха взял, — нахмурился голубок. — И откуда они тебе достались тогда? — Представляете? Заботливые люди мастерят и раздают птицам. Просто так, бесплатно. Некоторые даже еды немного дают, и я решил таких по городу поискать. Хочу к морозам откормиться. — Что ж, это их личное дело. Я своим товаром дорожу, и эти овощи своим трудом выращиваю. Кто-то из прохожих издалека присматривался к прилавку. Видимо, его заинтересовали бруски, а то, что их продавала птица, особой роли не играло. Тот человек явно уже собирался сделать покупку или просто оглядеть товар. — Ну, давай, не подведи, малыш, — продавщица ласково пригладила гладкие пёрышки на холке сизаря. Она иногда подсказывала ему, а сама почти ничего не делала, ведь голубок сам справлялся, хоть и без явного интереса. По его круглым глазам было видно, чего он хочет. В свободное время он взглядом изучал брусочки, что так и манили к себе, но он вытерпел некоторое время, пока австралиха не застала его уставшим. — Ну вот, теперь заслужил, — услышал пернатый и взбодрился. — Можешь выбрать три любых бруса, я нарежу... Но не успела женщина договорить, когтистая лапка уже добралась до первого попавшегося овощного бруска, и голубок затолкал его себе в глотку, чуть не подавившись. — Ну куда ты, маленький такой, такие громадные куски берёшь?! — человеческая рука перехватила птичью, но доставать еду обратно было уже поздно. Совершенно не жуя маленькими зубками, крылатый старался быстрее проглотить сухой брусок, выпирающий в его шее. И только, когда еда опустилась до зоба, крылатый успокоился и даже заулыбался. — Я совсем не маленький, — он встал на стуле и присел на корточки, разведя хвост веером и слегка опустив крылья, — Мне пять лет уже — я взрослый и знаю, как мне есть правильно. Он вернулся обратно, выбирая следующий брусок: — Вы тоже обо мне кое-чего не знаете, кстати говоря. Будучи занятым следующим бруском, голубь не заметил, как к прилавку подошёл ещё кто-то, оглядев серыми глазами товар. — Я тут вижу, ты птичек угощаешь? — не скрывая заинтересованности, проговорила чёрно-серая высокая птица, щёлкая когтями на пепельно-серой лапе. — Ну что ж, меня тоже тогда угости, бабуля. На её чёрном лице были хорошо видны только блестящие глаза и белоснежные острые зубки, обнажённые в лёгкой улыбке. С собой у пернатого была сумка, на которой висел как брелок швейцарский нож. Эта «птичка» явно не хотела просто поесть на месте, сколько влезет, а набрать и унести с собой в укромное место, а может, и не только еду, но и ещё что-то ценное или блестящее. Австралиха сразу начала настраивать защитное поле: — А с вороной будет посложнее...