неизлечима

      Сентябрь заканчивается, и Алиса снова просыпается в странном, раннее незнакомом месте. Перед ней огнем пылают белоснежные стены, холодной вьюгой будоражит разум воспоминание, тихое, совсем неясное, но такое манящее, сладкое, желанное.       И она заинтересованно осматривает представительного мужчину с позолоченными очками, выглядит он, к слову, достаточно интеллигентно, но совсем не внушает доверия. Говорит, вроде бы, правильные вещи, в относительном порядке, разумеется.       Она понимающе кивает, вглядываясь в свое отражение позади него. Ведет размеренный счет, сверяясь с часами. Очередное опоздание — чаепитие вновь началось без нее, шляпник будет огорчен, думает она, неодобрительно качает головой.       А мужчина настойчиво говорит о тяжком, душевном заболевании, тяжело вздыхает, скрещивает руки. Ему сложно с Алисой. И он прикрывает глаза на крохотное мгновение, протягивает очередную порцию пилюлей. Она выпивает все, просто глотает разом и пожимает плечиками так невинно, словно ребенок.       Лекарь морщится и отсылает ее прочь, в белоснежные покои. Лечение затягивается, его размышления подтверждаются. Алиса ведь с невероятным блеском в глазах смотрит на юношу в белом халате, называет его храбрым рыцарем, просит провести ее в покои к белой королеве.       Она продолжает верить в свою сказку, мечтательно попивая чай с пирожными, принесенными тем самым лекарем. Правда, ей неизвестно вовсе, что его сладкие дары медленно, но верно отравляют ее разум. Хотя, где-то в подсознании мелькает эта мысль, но ее заглушают размышления об ином. Она, словно умалишенная, не слушает никого вокруг, постоянно вторит о Стране Чудес, безумном Шляпнике и Чеширском коте.       А рядом, за столиком сидит лекарь, ведет разговоры о серьезных вещах. Алиса совсем нетактично перебивает его, напыщенно цокает язычком, указательным пальцем тыкает на его наручные часы, мол, намекает, что пора. А после смеется, громко, заливисто, истерично.       В комнате появляются рыцари в белых доспехах, как привыкла их называть Алиса. Они толкают речи о спокойствии, а в следующее мгновение она ощущает холод металлической иглы под кожей. Сознание радужными всплесками помутняется, и Алиса оказывается вновь счастливой, жизнерадостной девочкой.       Солнце светит, невесомо касается девичьей коже, расплывается бликами на белоснежном платье с вкраплениями драгоценных камней. Алиса улыбается, приподнимает подол платья и бежит. Смеется, так счастливо, беззаботно, ярко. В глазах детская радость взрывается сотнями фейерверков.       Она бежит навстречу восточному ветру, касается кончиками пальцев горящего солнца, чувствует священный поцелуй на своем лбу — клеймо счастья, высшая степень эйфории. Листья шелестят, блестят кристальной росой, а рядом слышится тихий звон. Шляпник близко, на расстоянии вытянутой руки. Она чувствует.       Тропинка расстилается волшебным образом прямо перед ногами, колючие ветки кустарников расползаются по сторонам. Алиса вновь смеется, подхватывает местами потрепанный подол платья и бежит. Вновь. Ветер подстрекает ее движения, и она оказывается на той самой поляне.       Шляпник сидит за большим овальным столом, попивает из фарфоровой чашки ароматный чай, ведет непринужденную беседу с кроликом. И улыбается так непринужденно, радостно, что у нее по позвоночнику пылкой волной пробегают мурашки.       Она забывает обо всем на свете, срывается с места, стремится к нему — в сладкие, тягучие объятия. Слышит позади себя всплеск крыльев, поднимающийся вихрь. Почти добегает, но… он тает, подобно сахару, исчезает, становится эфирным.       И сама она проваливается куда-то в гущу облаков, неясной мыслью пробегает в остатках иллюзии. Резко принимает сидячее положение, осматривается вокруг — остатки сна растворяются в очередном принятии таблеток.       Она плачет навзрыд, наверное, впервые за длительный промежуток времени. Лекарь гладит ее по голове, ощущая шелковистые волосы под пальцами. Девочки увядает на глазах, а ему ничего не остается кроме того, как просто наблюдать за ее медленной гибелью. — Все будет хорошо, — ласково говорит он, накрывает ее белоснежным одеялом, нежно, совсем по-отечески целует в лоб. Алиса невольно подмечает, что от него веет медикаментами, ландышами и весной.       А еще он кажется таким теплым, а вокруг все такое холодное, промерзшее, раздробленное сотнями льдинок. Она жмется к нему, точно кошка в холодные зимние ночи, — так теплее. У нее ведь в венах, под кожей циркулирует холодное пустое ничто, проходящее прямо через сердце.       Шляпника ведь рядом нет.       Алиса продолжает плакать, и они сидят в могильной тишине, вытравленной болью. Она жмется к нему сильнее, питая кристальными слезами его идеально выглаженную рубашку. Белоснежного цвета тоже. А лекарь молчит, внимательно всматривается в ее миловидное личико.       Она невинная, чистая, непорочная и маленькая, в его глазах, девочка, так невероятно похожая на его младшую сестру. Ему хочется излечить ее от болезни, медленно сковывающей, дурманящей рассудок. И просьба ее матери здесь не причем, здесь кроется что-то личное.       Лекарь хмурится, неодобрительно качает головой из стороны в сторону и поднимается на ноги, быстрым шагом приближаясь к белоснежной двери. Она неожиданно резко открывает глаза, испуганно смотрит вперед и на вдохе произносит: — Вы куда? Не уходите, прошу… Мне здесь так страшно и одиноко… — выходит совсем жалобно; он тяжело вздыхает и остается, проклиная себя где-то в глубине души.       Весь оставшийся день они разговаривают о мелочах, звонко хохочут, что смех звенящими колокольчиками отражается в стенах здания, и пьют душистый чай с пряностями. и Алиса совсем не похожа на умалишенную особу, просто она немного странная, одним словом — особенная.       Ближе к вечеру они начинают рисовать: у Алисы все листы исписаны портретами Шляпника, мелкими фрагментами Страны Чудес, лишь последний адресован новому другу; у лекаря мотивом одного единственно рисунка служит красивая женщина с искринкой в глазах. В следующее мгновение лист рассыпается на сотни кусочков.       Алиса не спрашивает ничего, понимающе кивает и начинает рассказывать о своих приключениях, о немыслимом желании вернуться назад, к Шляпнику и остальным. Он неодобрительно качает головой, забирает стопку изрисованных листов и уходит, оставляя за собой шлейф весенних ароматов.       Дверь закрывается с хлопком, а через несколько минут в палате появляются юноши в белых халатах. Ей снова что-то говорят о реальности — под кожу проникает металлическая игла. А внутри колючими шипами прорастает холод.       Перед глазами изображение плывет; Алиса проклинает юношей в белоснежных халатах, ощущая холод мраморной плиты под ногами. Слышатся чьи-то размеренные шаги, тени постепенно начинаются плавится, а издали, навстречу ей движется огонек, переливающийся всеми оттенками алого.       Она тяжело вздыхает, ощущая, как призрачное тепло расплывается по всему пространству, как мраморный пол начинает закипать от повышенной температуры. Пламя, огненное, искрящиеся красным, приближается — Алиса чувствует легкое покалывание на кончиках пальцев.       Из беспросветной темноты, из густого тумана выходит женщина, породившая самые худшие кошмары девушки, разбившая сердце Шляпника в далеком прошлом, желавшая отнять то, что ей не принадлежало. Красная Королева, восставшая из алого пепла. — Ирацибета фон Кримс, — шепчет девушка, мотает головой из стороны в сторону, не желая верить в происходящее. Страшнейший из кошмаров становится явью. — Неужели ты позабыла меня, Алиса? — женщина щурит глаза, приподнимает брови и ухмыляется, притом каждое движение, каждый ее жест сопровождаются злобой, закипающей в груди ненавистью. — Конечно, к чему такие вопросы? Ты же поглощена мыслью о Шляпнике. Но знаешь ли ты, дорогая, что он живет с молодой женой и воспитывает сына. Его, кстати, Чарльзом назвали, в честь твоего отца. Как символично, правда? — Нет, для меня твои слова — пустой звук, — презрительно шипит девушка, скрещивая руки. — Шляпник… он ждет меня… Я знаю это точно. — Ох, милая, мы с тобой обе прекрасно знаем, что все абсолютно не так, — от голоса падшей королевы внутри остается лишь пепел и магма. — Ты говоришь лишь то, во что веришь. Но твои слова не соответствуют действительности. Когда ты была последний раз там, в Стране Чудес?       Алиса молчит, думает, сводит брови к переносице, поджимает бледные губы. А потом хохочет заливисто-громко, обращая все слова в пыль. Ей смешно, и она плюется этим чертовым смехом, давится, выскребая белесый слой на внутренней стороне ребер. Не больно совсем.       Алиса верит во все что угодно: искренность Белой королевы, добродетель монахов, благородство белого принца, верность, хранимую Шляпником, вечную любовь, что не сгорает в бесконечности, но не в слова Красной не-королевы. — Милая, — мелодичный звон касается ушей, тягучим медом расплываясь по барабанным перепонкам. — просыпайся, нужно принять лекарства. — От чего вы меня лечите, сэр? — она смотрит на него непонимающе, по-детски наивно, горько; глотает очередную порцию пилюлей, даже не давится. Послушная нынче, даже про Шляпника не проронит ни слова. — Каким недугом я больна? — Самым отчаянным в наше время, — шепотом произносит он, на автомате поглаживая ее шелковистые волосы, пропуская водопад прядей сквозь пальцы. — Верой. — Но… я не могу не верить… — она смотрит на него своими большими глазами, наполненными надеждой. — Кто мы без веры? — Реалисты, — сухо отвечает он, перемещая взгляд на столешницу с рисунками, общими, нарисованными несколькими часами раннее. — Вера во что-либо делает человека слабым, уязвимым, она лишает его рассудка. — Хотите сказать, что я сошла с ума? — с ее губ срывается смешок. — Так знайте: безумцы всех умней. Так однажды сказал Шляпник, и я верю его словам. Верю, слышите? Ве-рю. — Шляпник — плод твоего воображения, — констатация факта. — Чем раньше ты это поймешь, тем скорее вернешься домой, — его ладони мягкие и теплые; Алиса ловит себя на мысли о том, что хочет, чтобы он касался ее чаще — в нем кроется нечто благородное, как в сказочных принцах. — Но… у меня нет дома… — слова тонут в тишине белой камеры. Ушел.       Алиса мгновенно отключается, проваливаясь в глубокий сон. Опять. У нее вся жизнь — замкнутый круг: сон-таблетки-касания-сон-таблетки-касания-касания-касания. Ка-са-ни-я. Последнее расплывается под ребрами алой невесомостью.        У Алисы сны сказочные, сумасшедшие, не имеющие границ и условностей. Она тонет в них, мешает с реальностью. Обилие красок и бесцветность разделяют лишь приемы снотворного.       Алиса не чувствует времени, оно вымывается в сознании мягкими руками Шляпника, выводящими линии на ее теле; ароматом весенних цветов, сладостью вишневых леденцов и новым героем ее сказки. Белым рыцарем, что постепенно окрашивает реальность. Алису штормит: она теряется между мирами. — Я хочу плыть по морю, — говорит она, когда лекарь в очередной раз навещает ее. — И ни о чем не думать. — Снотворное должно… — он не успевает договорить, девушка мгновенно перебивает его, совсем не думая о тактичности и прочих условностях. — Оно не помогает, — Алиса смотрит на него укоризненно и немного вызывающе. — Во сне я вижу Шляпинка. Он касается меня. У него теплые руки. А когда я открываю глаза, то думаю лишь о вас. О ваших касаниях. — Алиса, я… — врач замолкает, цедит на кончике языка слова, выискивая подходящие. — Ты мой пациент, я твой лечащий врач, и я не могу нарушать определенные границы. — Вы сами определяете границы дозволенного, сэр, — она надувает губы, подобно маленькому ребенку. — Вы не отпускаете меня к нему, держите подле себя, но притом не даете возможности принадлежать вам! — Никакого его не существует, Алиса! Шляпник — плод твоего воображения, ты сходишь с ума! — он подходит близко-близко и трясет ее за плечи, желая привести в чувство, а затем делает пару шагов назад. — Прости, я… Я слишком долго терпел, я слишком сильно верил. Твой недуг неизлечим. — В таком случае, вы тоже больны, сэр, — тихо произносит девушка, и мужчина в белом халате останавливается возле двери, поворачивается и смотрит на нее уставшим взглядом. — Однажды вы сказали, что вера лишает людей рассудка. Мгновение назад, вы сказали, что верили. — Это было ошибкой, — горько произносит он, хватаясь за дверную ручку. — Когда вы придете ко мне в следующий раз? — ее голос наполнен детской наивностью; он еще не ушел, а она уже грезит о новой встрече. — Следующего раза не будет, — холодно отзывается лекарь. — Береги себя, Алиса.       Он уходит тихо, практически бесшумно, оставляя в палате запах табачного дыма и охапку недосказанностей. Палата лишена всяких звуков, словно закутана в мягкий кокон спокойствия и безмятежности. Алиса смеется: тишина бывает громкой — у нее звенит в ушах.       Время замедляется; она спит плохо и обрывисто. И сны у нее теперь совсем не сказочные, напротив, — чудовищные. В них правит одиночество: Шляпника больше рядом нет, он ушел с другой, красной королевой-ведьмой, забыл про нее, Алису. Ровным счетом, как и доктор.       Алиса больше не верит, не ждет. Она учится ненавидеть: по ночам проклинает Шляпника, по утрам — доктора. Она пробует ненависть на вкус — та горчит на кончике языка металлом, как одиночество — солью.       В один из дней приходит кролик, белоснежный, нарядный, вечно спешащий куда-то. Внутри девушки шевелится что-то, тянет ее в волшебный мир, где можно затеряться среди таких же безумцев, как она. Прошлое и будущее не имеют значения, есть только настоящее. Она мчится навстречу безумию.       Юноша с болезненно светлой кожей, тонкая металлическая игла, голубые вены и какое-то внеземное вещество, отправляющее людей в космос в буквальном смысле. Алиса ищет путь в Страну Чудес, но снова мажет мимо вены. Новый лекарь неодобрительно качает головой и бросает холодный приказ санитарам. Он не ее доктор, он не белый рыцарь.       Алиса засыпает, мечтая больше не проснуться. Но наутро она открывает глаза, все как и прежде: белые стены и слепящее солнце. Все дни одинаковые, пресные, безвкусные. Больше в ее жизни не было ни вишни, ни соли, ни металла, одни лишь часы ожидания, ожидания скорого конца.       Вера вновь поселяется в ее сердце, когда очередное утро встречает ее запахом табака и марципанами на прикроватной тумбе. Он навещал ее сегодняшней ночью, а значит ему не все равно. Алиса впервые за долгое время улыбается. «Поправляйся, Алиса». Два слова — безграничное тепло. — Когда он придет? — все внутри нее замирает и трепещет, она хочет, но вместе с тем боится услышать ответ. — Я не знаю, никто не знает… — девушка поправляет подушки, смотрит на нее сочувствующе, жалеет ее. — Он улетел в Америку с женой и не планирует возвращаться, насколько я знаю. — Нет, это какая-то ошибка! Нет-нет-нет! — Алиса хватается руками за голову, ошарашенно смотрит на девушку в белом халате, мотает головой из стороны в сторону, отрицая реальность. — Он не мог так поступить со мной! Не мог… Марципаны и записка… Не мог… не мог…       У Алисы нервный срыв. Врачи забрасывают в нее множество разноцветных пилюлей, но от этого, честно, лучше не становится. Она по-настоящему сходит с ума: рвет на себе волосы, впивается ногтями в ладошки, разбивает стаканы и оставляет порезы по всему телу.       Алиса кричит от боли, непонимания. В черепной коробке тысяча вопросов, каждый из которых начинается с пресловутого «почему». Она не находит ответы, и вспарывает вены. Палата из белого окрашивается в алый. Запах медикаментов смешивается с металлом и чем-то неуловимым. Печать смерти расцветает яркими бутонами.

***

      Мистер Кэрролл возвращается в Лондон осенью следующего года; город встречает его холодными ветрами и равнодушием. Он по привычке пьет много чая и курит, как паровоз. А еще слишком много думает о девочке, цепляющейся за него, как за спасительный круг. О девочке, полюбившей его.       Он усмехается, выпуская изо рта кольцеобразные потоки. Лондон — город воспоминаний, он умело вспарывает наложенные швы, обнажая прошлое. Мистер Кэрролл бы не вернулся, если бы того не требовали обстоятельства.       На третий день пребывания в городе, возведенном у Темзы, он решается навестить коллег в больнице и ее. За прошедший год многое поменялось: большинство его приятелей покинуло это местечко, отправившись в Америку на поиски лучшей жизни.       Америка — сахарный рай, придуманный мечтателями или идиотами (одно другому равнозначно). Но там лучше, чем здесь. На другом континенте, под слепящим солнцем люди забывают о прошлом, словно его и никогда не существовало. — Как она? — спрашивает он как бы невзначай, затягиваясь. — Она мертва, — сообщает коллега. — Перерезала себе вены в августе прошлого года. — Это было весьма ожидаемо, — сухо отвечает он, бросая окурок в пепельницу. — Вы, мой друг, говорите об этом так спокойно. Мне казалось, что… — Вам казалось, — он приподнимает уголки губ в подобии улыбки и хлопает товарища по плечу. — Она была хорошей девчонкой, но поехавшей на всю голову. Я заранее знал итог. — Она часто звала вас, — добавляет мужчина в очках. — До последнего ждала, когда вы приедете. И… не дождалась. — Оно и к лучшему, — в заключении говорит лекарь. — Пойдемте в мой кабинет, у меня затисалась бутылка коньяка и… — алисин рыцарь забывает про этикет и правила приличия, перебивая бывшего коллегу. — Не могу, мистер Вебер, у меня дела. — Тогда, возьмите это, — он протягивает папку с листами, изрисованными цветными карандашами. Алиса любила рисовать. — Прощайте! — наконец произносит мужчина, перехватывая папку с рисунками. — Прощайте…       Он возвращается в отель, и там в полнейшем одиночестве рассматривает ее рисунки. Красная королева, Шляпник, Чеширский кот, Валет Червей, Белый Кролик — плоды ее разыгравшегося воображения, нашедшие свое воплощение в карандашах и бумаге. И книге мистера Кэрролла, которую он напишет спустя года.       Он напишет историю о девочке, попавшей в сказочный мир. О девочке, верившей в чудеса. Он напишет историю об Алисе, и мало кто будет знать об ее истоках.       В реальности Алиса мертва, в его книгах — она живет и дышит чудесами.