Lost and Found

      Темнота над Припятью быстро сгущалась, опустевший многие годы назад город окутал мрак наступившей ночи. Лунный свет не пробивался сквозь низко висевшие серо-чёрные густые облака, шёл сильный дождь. Частые вспышки молний вырывали из темноты бетонные коробки, некогда называвшиеся домами, брошенную технику и одинокого бойца с нашивкой «Монолит» на плече.       Перед ним стоял оставленный кем-то небольшой навес, под котором в почерневшей от копоти бочки трещал горевшими дровами костёр, создавший в ночном мраке островок света.       Но боец сидел словно в стороне от него, дождь его как будто совсем не волновал. Да и кого бы волновал дождь, когда ещё утром он шёл с соратниками в бой, преисполненный уверенности сокрушить неверных и освободить Монолит из безымянной могилы*.       Однако всё вышло с точностью до наоборот, и теперь боец лишь безмолвно смотрел на пламя костра, снедаемый множеством сомнений. Он был уверен, что победа близка – все были уверены, пока на поле боя не объявились они…       «Призраки». Если «Монолит» был волной, которая должна была сокрушить неверных, то они стали той скалой, о которую она разбилась…

Наше доблестное братство докатилось до конца…

      Теперь он не был уверен абсолютно ни в чём. В голове или царило холодное безразличие, или роились сплошные сомнения. Если Монолит был тем средоточием великой силы, обладателем которой мог стать и тот, чья вера непоколебима, почему он привёл своих последователей не к блистательной победе, а к бесславному концу? Неужели он выбрал не его, и даже не куда более достойных бойцов, а «Призраков»? Может, на самом деле они достойны его силы? Спаниель и бродячий пёс… В иной ситуации такое можно было бы назвать бредом, но боец не думал даже об этом.       Он знал, что «Призраков» много, но в том бою успел заметить лишь пятерых из них. Они врывались прямо в ряды его товарищей, рядили и сокрушали их. Так мало, но с каким эффектом.       Казалось, время потеряло смысл или просто замедлило ход. Боец поднялся и медленно побрёл по пустым улицам мёртвого города. Возможно, близилось утро – на горизонте заслон облаков стал просвечивать, и на его фоне выделялся огромный чернеющий силуэт колеса обозрения.       Здесь же остались и иные молчаливо-мрачные следы былого. Боец безмолвно прошёл мимо двух сколоченных из досок крестов без всяких подписей. Судя по тому, как время состарило древесину, эти души сгинули тут задолго до атаки.       Снова вспышка молний разрывает ночную мглу. Иной раз бойцу казалось, что вспышка вырывает из темноты полупрозрачные силуэты в монолитовской форме, которые тут же снова исчезают. Боец шёл один среди… Хотелось бы сказать, что среди призраков, но это имя уже носили те, благодаря которым он остался один.       Единственной живой душой, оставшейся рядом с этим одиночкой, был, какая ирония, пёс. Черношёрстная овчарка, которую за такой окрас все звали Блэкки, хвостом неспешно следовала за монолитовцем.       Он часто оглядывался, хоть не рассчитывал что-либо обнаружить, но вверх свой взор не поднимал. Очередная вспышка молнии вырвала из темноты силуэт в капюшоне, по которому тонкими ручьями стекали дождевые капли. Пара изумрудных глаз, скрытых низко опущенным капюшоном, была устремлена на монолитовца. Ассасин ля Флёр словно сопровождала взглядом бойца-одиночку.

Он здесь. Один.

      Наступил рассвет. В другом районе города шли вперёд уже сами «Призраки». Леди и Бродяга. Ночью Саша радировала об уцелевшем монолитовце, и теперь спаниелька-стрелок и её верный друг-варден шли по следу. Кэрол как ни старалась, не могла выкинуть из головы представления о последней встрече – с последним врагом. Проходя мимо уже остывших трупов в сером камуфляже, Кэрол чувствовала лишь, как от злобы притупляются другие мысли, закипает кровь, а к глазам норовит подступить красная пелена. Хорошо лишь, что под капюшоном и противогазом** её друг этого не видит.       Сам же монолитовец чувствовал и знал, что по его душу рано или поздно придут. В оптику оставшейся с ним СВДК. Но наблюдением дело и ограничилось, монолитовец опустил оружие. Он часто видел в оптику патрули и проезжавшие где-то вдалеке БТР’ы, понимал, что его положение делало бесполезным дальнейшее сопротивление.       Он часто останавливался, делал привалы даже при подобной угрозе быть обнаруженным. Мог подолгу сидеть, откинувшись, словно на спинку кресла, на старый кузов какой-то машины. И смотреть в небо…       Он медленно поднял руку чуть выше. Словно на секунду хотел дотронуться до небес. Странные мысли роились в голове. А в небе пролетали стаи ворон, многие садились на серые, голые ветви деревьев, но многие летели дальше. И кто знает, может, среди них были и товарищи бойца-одиночки. Была же когда-то старая военная песня, в которой пелось, что все павшие бойцы на самом деле не погибли, а превратились в белых журавлей. Только «Монолиту» повезло меньше, и они могли стать невзрачными во́ронами.       Боец лишь безмолвно смотрел воронам вслед. В голове одни вопросы, сомнения, и никакой ясности. Лишь птицам хорошо – вольны улететь в любом направлении, лишь он один остался.       Один. Наедине с вопросами, наедине с неизвестным. У бойца остались наручные армейские часы, но он давно на них не смотрел. Время шло своим непонятным ходом. А боец медленно шёл дальше по пустым, серым улочкам мёртвого города.       А Стрелок и Варлок шли по пятам.       Снова одиночка забрёл в одно из зданий. Он часто сворачивал с улиц, заходя в случайную постройку. Плана у него не было, а торопиться было попросту некуда. Разве что на тот свет, изредка горько усмехался он. Блэкки не отставал, крутился где-то под боком, что-то вынюхивал. Боец смотрел на него, но лишь опускал полный тоски взгляд. Хоть кому-то тут лучше, чем ему.       В одной из комнат стоял большой сейф с проржавевшими петлями, по полу было разбросано много пожелтевших, полусгнивших листов бумаги. Наверное, когда-то была какая-то контора. А в дальней комнате остался старый скрипучий диван и витрины без стёкол.       Винтовку боец поставил у стены, сам стал выискивать в кармане смятую пачку сигарет.       Прислушавшись, он сперва ничего не услышал, даже проигнорировал. Затем слух отчётливо уловил чьи-то шаги, как будто с верхнего этажа. Затем касание. Видимо, где-то в потолке была дыра.       Обернувшись, монолитовец увидел её. Кэрол Денверс – так её вроде теперь звали. Впервые он мог увидеть её так близко, она стояла на столе, выпрямившись во весь небольшой рост. Что же в ней такого могло быть, что Монолит отметил её, дал силу Света? Дело точно было не в чёрном жилете с четырьмя кармашками для боеприпасов.       Стрелок сняла противогаз, желая, чтобы её последний враг видел читавшуюся в глазах злобу. Сейчас в комнате были лишь они, боец одиночка и его враг, Стрелок.       Леди откинула тёмно-синюю накидку, чтобы достать из кобуры на поясе свой револьвер.

Вот мы и встретились снова. В последний раз.

      К её удивлению, монолитовец… ничего не сделал. Он просто сидел, положив где-то под боком смятую пачку, и апатично смотрел на неё. Мол, вот он я, перед тобой, мсти, если хочешь.       Леди даже показалось, что на секунду она замешкалась. Обычно при встрече с фанатиками из «Монолита» у неё особо времени не было думать, да и понимали они лишь язык оружия, в боевом симбиозе со своим револьвером и Светом она успешно сокращала численность отрядов «Монолита».       А сейчас её цель была перед ней, совершенно безучастная. На момент по загривку пробежал холодок – интересно, думала Кэрол, у них у всех глаза такие мутные, как у зомби?       Но по взгляду Стрелка читалось, что злоба никуда не делась.       Она подняла револьвер, нацелив его на апатичного одиночку, палец лёг на курок, с щелчком оттянул его назад и взвёл, приведя оружие в боевое состояние. Оставалось лишь нажать на спуск…       Но как это часто бывает, в последний момент всё изменилось. В проходе появился ещё один силуэт, в травянисто-зелёной броне** с большим (по меркам его обладателя) двуручным мечом. Бродяга. Конечно, Стрелок и Варден всегда вместе.       Оживился Блэкки, до этого вынюхивавший что-то в другом конце комнаты, настороженно заворчав в сторону входа. Но Бродяга стоял в противоположном конце комнаты, а овчарка смотрела на третьего «Призрака».       Монолитовец повернул голову в его сторону, но не сразу узнал. Большую часть морды скрывала чёрная маска со стоячими острыми ушками, тело скрывал похожий на доспех матово-чёрный костюм. Лишь по мелькнувшему кончику хвоста одиночка определил в нём волка.       Лунный рыцарь. Так вроде его называли. В «Монолите» о нём знали немного, почти так же мало, как и о лидере «Призраков». Но этот рыцарь успел сделать себе имя, о нём говорили почти как о царе теней…       Колыхнулся его плащ, от одного этого движениям Блэкки предупредительно оскалился, но Хамфри с ледяным спокойствием поднял лапу, а зрачки его стали мерцать светло-голубыми оттенками, став похожими на две неоновые точки. Блэкки перестал скалиться, словно заговорённый, он прижал к голове уши и отступил поближе к одиночке.       Кэрол, заметив, что монолитовец смотрит в сторону, краем глаза взглянула туда же, встретившись взглядом с Омегой. Тот смотрел ей прямо в глаза…

Уже не нужно. Он побеждён, и сам это признаёт. Так обуздай же свою ярость.

      Могло показаться, что Бродяга никак на это не отреагировал. Но это было не так. Как и Кэрол, Джей питал к «Монолиту» и сгинувшему проекту «Луч» ничего, кроме ненависти и злобы. Противостояние с этими фанатиками, их общее прошлое было их общей болью. Однако в нём словно что-то надломилось… или же просто Хамфри в этой ситуации был прав.       Только не было похоже, что такого же мнения сама Кэрол. Леди невозмутимо держала револьвер, взгляд снова встретился с монолитовцем. В висках ощущался пульс. Сердце, охваченное злобой, пропустило удар-другой. Кэрол слышала сказанное, но вид её не стал дружелюбнее…

Нет. Я этому научена. Чтобы хорошо сражаться, воин не должен сочувствовать врагу.

      Бродяга отрицательно мотнул головой, хотя прекрасно понимал, как тяжело её переубедить. Возможно, он потом пожалеет, но он не стал пытаться отговорить её. Лишь опустил меч остриём в пол, держа рукоять обеими лапами.       Снова цель Леди была перед ней. Одно лишь нажатие на спусковой крючок. Одно небольшое действие, чтобы покончить с последним врагом…       Однако теперь уже сама Кэрол обнаружила, что не может выстрелить, словно уже в ней щёлкнул внутренний выключатель. В голове отчаянно пытались перевесить чашу весов две противоположности: озлобленность и какой-то странный внутренний зов, призывающий опустить оружие. Но только ли её внутренний голос? Не Омега ли, как тогда, у озера, воззвал к её скрытым чувствам, задел за живое?..       Лапа, держащая револьвер, едва заметно задрожала. Кэрол раздражённо выдохнула. Выстрелить… Или же отступиться, когда враг сам сдался?..       Монолитовец смотрел ей в глаза. Возможно, ему становилось страшно, как во время того боя – если бы взглядом можно было убивать, Леди бы сейчас его испепелила.       Установившуюся в комнате и во всём городе мёртвую тишину нарушил хлопок выстрела и тут же стих…       На стене, в точке, куда попал выстрел, образовалась сначала алое пятно, а после – чёрная оплавленная лунка. За секунду до выстрела Леди зажмурилась и отвела револьвер чуть выше.       А сейчас открыла глаза и, не сводя с монолитовца холодного взгляда, убрала револьвер обратно в кобуру.

Но ты лишь часть моего прошлого, болезненная его страница. А прошлое остаётся в прошлом… И теперь тебе держать ответ перед живыми…

      Бросив секундный взгляд сначала на монолитовца, а потом на Хамфри, Кэрол спрыгнула со стола, без единого слова прошла мимо Джея и, на пару мгновений остановившись, пошла куда-то прочь. Уже покинув здание, она снова надела противогаз, за которым, как за маской, она неосознанно хотела скрыть свой взгляд и мысли.       Внезапно она ощутила дежавю. Она усомнилась, но ведь рядом всегда оставался верный друг, была и команда. Кэрол пока не знала, правильно ли она поступила. Но она сделала выбор и теперь ей оставалось лишь надеяться, что правильный.