Behind the scenes

Утро ворвалось в мой приятный сонный мир мягким светом, пробивающимся через образы прошлой недели. Я медленно открыла глаза, позволяя себе, словно впервые, окинуть взглядом знакомое пространство — мою комнату. Единственным необычным паззлом в этом будничном пробуждении была тяжелая голова Чимина, спокойно сопящая на моем животе. — Твою мать, — я снова прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что вчера случилось, и почему сейчас на мне нет юбки, а на ногах кроссовки «ночного кошмара». Я села на кровати, от этого «спящая голова» пробудилась, и перебравшись на подушку, прохрипела: — Доброе утро, сумасшедшая. Напомни мне, чтобы больше никогда с тобой не пил. — он хрипло захихикал и буркнув — Еще полчасика, — забрался под одеяло, продолжая сопеть. Отчаянно раскрасневшись, я отправилась в душ, чтобы смыть свой позор и восстановить попытки вспомнить, что я вчера творила. Даже не знаю, что именно я подразумеваю под позором. То, что я вчера, возможно, наделала или то, что я не помню, что это я наделала. А может то, что на мне не оказалось юбки, как, впрочем, и во всей комнате. Нет, однозначно, позор — это мои застиранные хлопковые трусы с братц, оказавшиеся под сексуальным ультрамодным костюмом от Ambush со вчерашнего показа. Я отчаянно посмотрела в зеркало над умывальником. — Нет, еще больший позор это мои размазанные по всему лицу стрелки и подсмытая ночными слюнями помада. Включив воду в душе, я встала под струи теплой воды, желая, чтобы они смыли все пункты моего позора и помогли мне вспомнить вчерашнюю ночь. — Пойдем! — Чимин быстро поднялся на ноги, и, взяв меня за руку, потащил к выходу из дворика. — Куда ты меня тащишь? Все вещи остались в ресторане, — я пыталась выдернуть свою руку. — У меня есть это, — указав на телефон, и, с озорным выражением лица, схватив меня за ладонь, потащил к припаркованному возле выхода темному лексусу. Забравшись в салон, Чимин начал злобно хихикать, словно мы совершаем какую-то непоправимую шалость. — Хен, отвези нас к Сухеку, у тебя есть ключи? Когда ключи оказываются в руках у Чимина, я напрягаюсь. Сижу в машине с почти незнакомым парнем, еду к какому-то Сухеку. Этот парень еще и хихикает, смотрит на меня своими янтарными глазами и хихикает, чертенок. Клянусь, если бы не эти два бокала Совиньон, я бы дралась и молила меня отпустить. Но напряжение пропадает, когда чертенок кладет голову мне на плечо и вздыхая, тихо говорит: — Посидим в баре вдвоем? Нет настроения смеяться в компании, когда не смешно. Мы действительно приехали в бар, я зашла в уютное помещение, где пахло деревом и чем-то терпким. Чимин щелкнул выключателем, и по бару разлился теплый свет. Я села у барной стойки, а мой «напарник по преступлению», зашел за нее, чтобы найти нам что-то подходящее. — Что желаете, леди? — Чимин начал трясти пустым стаканом для коктейлей. Рубашка, обтягивающая его мышцы на руках, заставила меня залипнуть на пару секунд. Я смутилась: — Соджу, бармен. Мы пришли пить! Мой бармен засмеялся, доставая стаканчики. Его смех был настолько заразителен, что я, во что бы то ни стало, решила развлекать его весь вечер, наблюдая, как «смешные» морщинки трогают его глаза. После первой соджу я уже успела рассказать все веселые истории из своего арсенала. Чимин только смеялся все заливистее, падая на барную стойку, и просил еще. Все мои внутренности радовались, что атмосфера расслабилась. Больше нет раздражения, разрывающегося телефона, мыслей в другом месте. Только мы, пустой бар, соджу и переплетенные пальцы. Но рассудок начал стремительно покидать мой пьяный мир после очередной стопки соджу. После этого воспоминания появлялись отрывками. И ни вода, ни Всевышний, не могли заставить меня вспомнить, как мы оказались дома. Вот мы спорим, кто лучше танцует. Я уверяю, что дам фору всем девочкам-айдолам. Он снова смеется и провоцирует меня: — Да говорить все горазды, докажи! С вызовом во взгляде, поднимаюсь на ноги и тут же понимаю, что меня довольно развезло. Стараясь идти прямо, прошу музыку в студию. Чимин с энтузиазмом подключается к стерео и начинает выбирать трек. Но меня почти ничего не устраивает, а единственный зритель подгоняет своим бесконечным нытьём «ну сколько можно щёлкать». И тогда пьяный мозг идет ва-банк. — Давай Tommorow! Опешивший зритель в восторге, что танцы наклевываются под его песню и обещает присоединиться на своих партиях. Боже, начинаю не особо уверенно повиливать задом и с удивлением понимаю, мне абсолютно плевать сейчас на то, что подумает Чимин. Просто хочется танцевать. Буквально распирает от этого желания. Впрочем, как и всегда, когда выпью столько соджу. Двигаюсь более расслабленно, вспоминая, что у меня есть зрители. Снова провал. Вот возле меня уже танцующий Чимин, подпевающий свою партию. Атмосфера резко меняется, когда его рука касается моей талии, а в динамиках нежно льется Matt Maeson Put It on Me. Мой отключившийся от адекватности мозг кричит, что сейчас или никогда. Я подаюсь вперед, размазанно целуя его в щеку. Он прыскает смехом, вальяжнее прижимая меня к себе, стараясь вести. — Эта песня не для медляка, а для грязных танцев! — я пьяно отталкиваю своего партнера по танцам, отдаваясь музыке. Снова словивший шок Чимин, просто располагается на одном из диванов и, потягивая бокал какой-то коричневой жидкости, с оскалом начинает следить за каждым моим движением. Напевая себе под нос слова песни и не особо ловко передвигая нижними конечностями, двигаюсь к центру, прямо под льющийся теплый свет. Ноги заплетаются, я пару раз спотыкаюсь, но продолжаю танцевать, закусываю губы. Мой зритель смотрит на меня не мигая, так и держа у губ стакан с, кажется, виски. Почему-то ощущаю радость и трепет от подобной реакции. Настолько, что я не нахожу ничего лучше, чем игриво скинуть свои туфли. Одна оказывается в темном углу бара, а другая летит прямо в голову Чимина. Впрочем, здесь нет моей вины, я целилась туда же, вглубь бара. Пока мой зритель убирал туфлю своей Золушки, я уже узрела торшер возле его дивана. Грациозно, по своим ощущениям, крадусь к торшеру и начинаю извиваться около него. Но не рассчитав сил, уже лежу в обнимку с ним на холодном деревянном полу. Веселье пропадает, но только на секунду. Пытаюсь спрятать свой стыд и замечаю, что торшер сломан. Обеспокоенный Чимин уже навис надо мной в немом вопросе, все ли в порядке. Я не нашла ничего лучше, чем брякнуть: — Не хочешь присоединиться? Он сел на пол и громко рассмеялся. — Я так много видел в своей жизни, но это. Черт, лучшая ночь в моей жизни. Я стыдливо, с закрытыми глазами, кинула: — Кажется, я сломала торшер. Мой ночной кошмар еще больше рассмеялся. Видимо алкоголь и его накрыл с головой. Веселье снова окутало помещение. Лежа и прикасаясь головами, я с ужасом осознала, что у нас нет денег, чтобы платить за торшер и пора смываться. Чимин только кивнул и начал подниматься на ноги. Мы пьяно посмеиваясь, закрыли бар и вышли на улицу. Опять провал. Вот я сижу на лавочке в парке, дергаясь под Джими Хендрикса. Чтож, Foxey Lady всегда была любимицей в моем плейлисте. Чимин, сидя на земле, пытается надеть на меня свои кроссовки, заливаясь, что мы забыли туфли в баре. Пустота, а потом снова кружусь возле столба где-то возле Кванхвамун. — Моя подруга научила меня этому. Смотри! Мой зритель пытается оттащить меня от этого шеста, а его смех колокольчиками отдается в моей голове. Я держусь за его шею, ощущая приятный запах цитрусового одеколона, смешанного с алкоголем. Закрываю глаза, ощущая легкий поцелуй в макушку. — Это было прекрасно, пойдем. Вот я снова возле дома, взбираюсь на столб, чтобы показать, как нужно держаться бедрами. — Нет, я не могу зацепиться бедрами, надо снять юбку! — Я сползаю со столба, и кинув ее к ногам моего зрителя, забираюсь вверх по холодному столбу. Мой зритель снимает с себя куртку, и увидев немыслимый пируэт, закутывает меня в куртку. Я отключаюсь прямо на теплых руках под ускользающее мягкое посмеивание и поцелуй в нос: — Ты права, танцуешь лучше любых девочек-айдолов. Господи, я не выйду, никогда не выйду из этой ванной!