Зараза

» Тебе вероятно тесно, быть в чужой голове и куплетах. »

«Девочка — истеричка» судорожно обнимает гитару. На часах три ночи, по счёту десятый кофе и почти пустая пачка сигарет. Её блокнот исписан отрывками куплетов и изрисован созвездиями его родинок на щеке. Аня рисовала Олега максимально точно. Глубокий, почти тяжелый, темный взгляд, легкая улыбка, взъерошенные волосы — как след от холодных пальцев, которые потались в них только что. На каждом рисунке он выглядел живым, настоящим.

«Ты другим показался сначала — отчаянные, неподдельным.»

Аня вырывает листок с только что написанными словами, сминает его в холодных, всегда-блядь-холодных, руках, он летит в стену и падает, составляя компанию куче таких же «комочков». После проекта Аня бросила Велие Луки, родителей, мужа и сорвалась в Москву. Нет, не за музыкой — за ним. Тогда всё казалось так просто и ясно. Они любили, она была уверена, любили. Улыбка касается уголков её губ, когда она вспоминает первые недели после проекта, он был таким же, как и на кастинге — настоящим, простым. Они гуляли, смеялись, каждую ночь меняли отели. Он оставлял десятки отметин на её теле, кусал, терзал, л ю б и л. Она дарила ему стихи, улыбки, делилась мечтами и страхами.

«Столичный мэр сносит «Хрущевки» в которых нам сносило башню.»

Слёзы снова катятся по щекам и девушка настойчиво вытирает их рукавом рубашки, его-блядь-рубашки, которую так и не посмела вернуть или выкинуть. Не з а х о т е л а. Олег умел получать то, что ему нужно, всегда умел, она это видела. Во всей его заботе, понимании и искренности таилось что-то жестокое и столкнувшись с этим вне «Меркурия» Ксендзик четко ощутила — от него нужно бежать. Только куда? Объятия становились холоднее, короче. Ночи на студии, интервью, выступления, для неё просто не осталось места. Лишь ночью, когда он возвращался домой, он находил время. Квартира на двоих в спальном районе, море секса и минимум разговоров, в этом был весь Терновой. Любил? Наверное. Только вот до конца не понял и когда Аня оставила ключи на столе и забрала все вещи Олега переебало. «Моя девочка сон, со своим в животе кладбищем бабочек» шептал он на каждом концерте, почти что рыдал как ребёнок, у которого отняли игрушку, кричал в микрофон, сходил с ума, только она уже не слышала. Удалила его из всех соц. сетей и пропала, сменила номер, он слышал, что она в Питере, но искать не решился. Только надеялся, что однажды вернется в квартиру, увидит её, маленькую, в своей дурацкой футболке, такую домашнюю. Около пяти утра на другом конце Москвы Аня по памяти наберет его номер, сил хватит лишь на тихое: — Привет, ты не спишь? Терновой бежит по лестнице, по пути одевая куртку, лишь бы не терять больше ни минуты. Машина, полчаса, и она рядом, немного дрожит в его руках, а он не верит в ее присутствие. Шепчет тихо, куда-то в пространство: — Прости, прости меня, я не смог, я исправлю. На её глазах снова слёзы и Олег целует её. Спустя год, в холодной квартире, во время первого рассвета весны. И первый раз обоим становится теплее. Неужели любовь и правда зараза?