When It Comes To Us

Клаусу шестнадцать лет, когда он впервые слышит голос у себя в голове. Звонкий, тонкий, совсем ещё детский, голос ввинчивается ему в виски, недовольно комментируя все, что он делает. Конечно, Клаус знает о родственных душах, Элайджа как-то рассказывал. Рассказывал долго, нудно, с обилием пафоса и патетики – так, как умеет, должно быть, только Элайджа. Рассказывал и неосознанно поглядывал в сторону подружки Кола, Кэтрин. Ещё тогда, будучи тринадцатилетним подростком, Клаус пришел к простому выводу: эти родственные души – та ещё головная боль. Клаусу шестнадцать, и он знает, что найти своего соулмейта – практически невозможно, об этом красноречиво свидетельствует статистика: только двое из десяти находят. Он знает, что его родители не были родственными душами. Он старательно гонит от себя мысль, что не заладилось у них именно поэтому. Клаусу шестнадцать, он слегка импульсивный, самоуверенный подросток, и последнее, что он собирается делать – ждать свою вторую половинку, скорбно вздыхая на луну. Ему шестнадцать, и он зовет на свидание одноклассницу, белокурого ангела по имени Кэролайн, а после трахает ее на заднем сидении BMW. И если ее голос ни на йоту не похож на надоедливое сопрано у него в голове, то это – поверьте! – только к лучшему. Клаусу двадцать один, и он официально готов признать: он ненавидит проклятое жужжание у себя в голове. Этот нравоучительный тон, по мнению которого он все и всегда делает неправильно. Все и всегда. Он выбирает подарок на свадьбу старшего брата, игнорируя замечания бесплотного голоса, и пытается заставить себя почувствовать что-нибудь хотя бы отдаленно похожее на радость за брата. Ведь тот – разумеется – нашел свою вторую половинку в лице бесцеремонной Кэтрин Пирс (ей, кажется, нравятся лилии?). В битве с самим собой он, как обычно, проигрывает, потому как соулмейты или нет, а от этой стервы по определению ничего хорошего не жди. И все же она его родственная душа, - справедливо отмечает голос. А не пойти бы тебе нахрен, милая? Клаусу двадцать один, и он окружён людьми, мечтающими найти свою родственную душу и обрести с нею счастье. Он, безусловно, тоже хочет найти свою вторую половинку. И сжать руки на ее шее. Он скользит взглядом по разномастным букетам, мечтая о таблетке аспирина. Черт с ней, пусть будут лилии. Клаусу двадцать пять, и все чего он хочет – избавиться, наконец, от чувства ничтожности. Найти соулмейта сложно? Похоже, это правило не работало в его семье: Элайджа уже года четыре как счастливо женат; Кол, успешно излечившись от болезни под названием влюблен-в-родственную-душу-брата, обрёл счастье в объятиях Бонни Бен-Как-Ее-Там, а Ребекка нашла вторую половинку просто сбив собаку в правильном месте в нужное время. Ради всего святого, даже Финн – старый добрый зануда Финн – умудрился откопать где-то эту Сейдж. Клаусу двадцать пять, и он мечтает перестать чувствовать себя бракованным. Как там отец (который вовсе и не отец, как оказалось) говорил? Выродок. Точно. Клаусу двадцать пять, и он (подчас успешно) избавляется от мыслей о своей родственной душе. Строит неплохую карьеру, меняет машины каждые полгода, и женщин – каждый месяц. Устраивает выставки и вечеринки, всячески следуя образу Гэтсби. Он с малых лет понял: если хочешь стать кем-то, создай образ и заставь окружающих поверить в него. Дальше – какая малость! – только соответствуй. Помирись с сестрой, - мерзко диктует правила звонкий голосок. Катись-ка ты в преисподнюю, - в сердцах отвечает Клаус.

***

Спроси кто у Давины, когда она начала слышать нахальный голос у себя в голове, она бы только скорбно покачала головой: сколько себя помнит – столько и слышит. Иной раз ей казалось, что и родилась она с ним. Мама рассказывает ей о родственных душах, когда девочке исполняется пять. Женщина сидит у ее кровати, поправляя одеяло, и рассказывает Давине о соулмейтах — вторых половинках, которые предназначены друг другу судьбой. Пятилетняя Давина слушает с неподдельным интересом: ну надо же, неужели в мире есть человек – тот самый, единственный! – который уже ее любит и ждет. - И папа был твоей родственной душой? – округляет глаза девочка. - Нет, милая, - ласково, хотя и немного сконфуженно, отвечает Айлин Клэр. И тут же добавляет, заметив удивление дочери: - Видишь ли, не всем удается найти своего соулмейта. Той памятной ночью девочка долго ворочается во сне, прежде чем Морфею удается забрать ее в свои владения. Но даже во сне она видит свою вторую половинку, и хотя лица ей рассмотреть не удается в памяти намертво отпечатываются серо-зеленые глаза. Давине двенадцать лет, когда ее внутренний голос впервые практически доводит ее до слез. Бархатный музыкальный баритон всегда приправлен изрядной долей насмешки. (У ее соулмейта, как она заметила, все эмоции пополам с насмешкой). Она спряталась в туалете для девочек, потирая скулу в том месте, куда пришелся удар кулака противной Моник. Ничего страшного, но синяк назавтра обеспечен. Ну ты ещё расплачься, ага, - противно подначивал голос. Издевательство. Она коснулась макушки и, изловчившись перед зеркалом, постаралась оценить ущерб, нанесенный ей одноклассницей. К счастью, Моник не удалось выдрать достаточно волос, чтобы это и вправду стало проблемой. Давина выходит из уборной и забирается на подоконник, обняв руками колени, с твердым намерением прогулять английский. Минут пять она раздумывает, не плюнуть ли ей и на физкультуру, сходить в медпункт за справкой и провести остаток дня дома, но… Конечно, ведь прятаться под одеялом от проблем – идея достойная Нобелевской премии! Дьявол. Этот самовлюблённый придурок определенно прав. Давине двенадцать, и она исправно ходит в школу, прилежно делает домашнее задание и помогает больной матери всем, чем может. Давине двенадцать, и она все реже позволяет себе окунаться в романтические мечты о своей родственной душе. Давине двенадцать, и она вовсе не уверена, хочет ли встретить обладателя насмешливого баритона. Давине шестнадцать, когда ее мир распадается на осколки, рушится, точно карточный домик от малейшего порыва ветра. Мать умирает от тяжёлой болезни, оставляя ее одну. Ты же знала, что этим все и закончится, - вкрадчиво шелестит голос. Предсказуемый сценарий, - продолжает он. Жизнь вообще штука несправедливая, милая, - тянет издевательски. Давина от души желает ему гореть в аду, всматриваясь в надгробие. Когда на кладбище опускаются сумерки, а с неба начинает накрапывать мелкий дождь, чьи-то руки накидывают на ее плечи пиджак. Мир немного расплывается перед глазами (то ли из-за дождя, то ли из-за потока слез, который никак не закончится), но девушке все же удается идентифицировать мужчину. Марсель, друг матери. Давине девятнадцать, и она с отличием заканчивает школу (поскольку учеба – неплохой способ бегства от личной драмы, да), поступает в Калифорнийский, подрабатывает баристой в кофейне напротив дома и мило улыбается хорошему парню с простым именем Тим. У него в голосе – ни капли насмешки, и это – поверьте! – только к лучшему. Давине девятнадцать, и она обязана жизнью Марселю Жерару, без помощи которого она наверняка умерла бы ещё три когда назад, там, под дождевыми каплями, среди надгробий, захлебнувшись собственными слезами. Давине девятнадцать, и ей удается окончательно выкинуть из головы все романтические бредни о родственных душах, хотя голос в голове все ещё докучает день ото дня. Соулмейты. Пф, чушь какая! Многие люди так и не находят тех самых, предназначенных судьбой, и спокойно себе живут с людьми, которых выбрали себе сами. И это, по мнению девушки, куда разумнее, нежели пустые грёзы. Какого вообще черта? Она не позволит никому манипулировать собой! Даже гребанной вселенной. Давине девятнадцать, и она совсем не завидует Марселю, который нашел свою ту самую (ничуть, нет). Она с улыбкой принимает приглашение на этот странный семейный ужин, проводит положенные два часа у зеркала, выбирая наряд, и улыбается собственному отражению. Она продолжает улыбаться на протяжении всего ужина, потому что Ребекка Майклсон и впрямь удивительно мила: молодая, но не ветреная, не улыбается приторно, чтобы понравится; она искренняя и весь вечер болтает: о работе, о собаке, которую сбила недавно (так они и познакомились с Марселем, тот ведь ветеринар, да) и которая теперь живёт с ней. Болтает о погоде, искусстве и охране окружающей среды (избегает разве что политики и религии). Много говорит о семье, перечисляя всех поименно и вскользь упоминая о роде деятельности: Фрея – старшая сестра, владелица клуба в Новом Орлеане, Финн – занимается продажей оружия, Элайджа – бизнесмен (большая шишка, так-то), Клаус – владетель галереи и Кол – этакий Питер Пэн, вечный ребенок, скачущий по миру, в одной руке – косяк, в другой – бутылка бурбона. Давина на пару минут теряет нить разговора, рассматривая Жерара, сидящего напротив, и с удовлетворением отмечает – счастлив. Когда она вновь возвращает своё внимание Ребекке, та уже вещает о выставке постмодернистов, что на днях будет проходить в чьей-то галерее. Марсель одаривает ее задумчивым взглядом. - Что думаешь? Давина в ответ хмурится, пока Майклсон, обладающая ко всему прочему цепким умом и проницательностью, переводит на нее взгляд. - Увлекаешься живописью? – спрашивает Ребекка. Это звучит так, словно ей и впрямь интересно, поэтому Давина отвечает. - Немного, - пожимает плечами, и Жерар скептически вскидывает брови. - Малышка Ди потрясающе рисует и может в любой момент прочесть тебе лекцию об основных направлениях в современной живописи, - почти с отеческой гордостью заявляет Марсель, и у нее нет ни единого шанса удержаться от смешка. - О, это замечательно! – хлопает в ладоши младшая Майклсон, точно маленький ребенок, чем ещё больше нравится Давине. – Думаю, ты должна составить мне компанию на выставке в эти выходные. Этот вот, - она бросает обвиняющий взгляд в сторону закатившего глаза Марселя, - меня сопровождать отказался. Давина неловко ерзает на стуле, стараясь придумать себе отмазку поправдоподобней, но с фантазией у нее всегда были проблемы, да и лгунья из нее тоже так себе (по заверениям ее однокурсника Джоша). - Брось, будет весело! - Похоже, у меня нет выбора, - усмехается девушка, и Ребекка согласно кивает. Клаусу двадцать пять, когда на очередной выставке он слышит голос. Снова. Единственное отличие – теперь этот голос, кажется, слышит не только он. Он не вслушивается в сами слова, но эти интонации… Клаус трясет головой, пытаясь привести мысли в порядок, убеждая себя, что он не сошёл с ума. Невысокая шатенка продолжает что-то говорить (Давина, да, кажется так ее представила сестра), даже задаёт какие-то вопросы, но мужчина просто не в силах совладать с собой. Он стоит столбом, пока его внутренний голос (копия голоса Давины) не требует сделать хоть что-нибудь и прекратить выставлять себя идиотом. - Ты, - пораженно выдыхает он. Это – максимум того, на что он сейчас способен. Девушка тут же замолкает и резко поднимает на него свои глаза, а руки судорожно сжимают клатч. Она пару раз потрясённо моргает, словно не верит, что это не сон, не шутка, не один из тех причудливых снов, снившихся ей давно в детстве. Открывает рот, будто собирается что-то сказать, и тут же захлопывает его. Клаусу двадцать пять, когда он встречает свою родственную душу. Клаусу двадцать пять, когда его родственная душа отвешивает ему звонкую пощёчину и, развернувшись на каблуках, устремляется к выходу. Давине девятнадцать, когда она встречает свою родственную душу. Давине девятнадцать, когда ее родственная душа выкрикивает ей вдогонку: «Ну и катись к черту!». Ребекка недоуменно хлопает ресницами. Давине девятнадцать, когда Клаус заявляется к ней на порог на ночь глядя. В одной руке у него букет роз, в другой – бутылка вина. - Никаких нравоучений и проповедей. И, быть может, у нас что-то и получится. Сам мужчина выглядит растерянным, а погода за окном отвратная, и только поэтому Давина впускает его в квартиру. Разговор поначалу не клеится, но пара бокалов вина решают проблему, и вот уже через полчаса они общаются, точно знакомы не первый год. Давина задорно улыбается, демонстрируя миру очаровательные ямочки, и Клаус на секунду прикрывает глаза, думая, что, возможно – только возможно! – судьба не такая мерзавка, какой он её считал. Клаусу двадцать шесть, когда широкая улыбка на его лице уже перестает шокировать родственников и друзей. Он мирится со старшей сестрой, и уже через неделю они всей семьёй собираются в каком-то дорогом ресторане, баснословные цены которого шокируют среднестатистического человека. Они много смеются, Кол рассказывает байки, которых за время его путешествий накопилось немало, и ни на секунду не расстается с привлекательной мулаткой по имени Бонни Беннет. Фрея весь вечер танцует с Винсентом, Элайджа перекидывается колкостями с бойкой Сейдж, а Финн о чем-то тихо беседует с Марселем. Клаусу двадцать шесть, и он не уверен, что когда-либо чувствовал себя более счастливым. Давине двадцать два, когда на ее безымянном пальце поблёскивает тонкий ободок. Давине двадцать два, когда ее картины украшают выставку ее жениха. Давине тридцать, когда она садится на кровать маленькой Лили и объясняет перепуганной девочке, что чужого голоса в голове бояться не нужно. Давине тридцать, когда она рассказывает своей дочери о соулмейтах. Давине тридцать, и она от всей души благодарна злодейке-судьбе за дарованный шанс на счастье.