Quicksand

Валерио жить не может без наркотиков — только не в доме отца. Вязкое, пьянящее марево затуманивает сознание прямо на рассвете — он делает это осознанно, он делает это, чтобы спастись. Темные глаза Лу перестают преследовать его и во сне, и наяву только тогда, когда его разум уходит в отрыв, измененный психотропными, алкоголем, да чем угодно еще. Лу и ее бесконечное, сухое «нет» в миллиарды раз страшнее передозировки, которой все вокруг ему неустанно грозят Валерио смерти не боится, а вот жить без права звать своей ту единственную, что ему ценнее воздуха — это страшно. — Не будь такой сукой, сестренка, — умоляет ее Валерио, цепляясь за кружевной подол юбки, словно маленький мальчик. — Разве не это во мне ты так любишь? — жестоко усмехается Лу, вновь ускользая, чтобы следовать по пятам за Гузманом и быть ему не нужной. — А я, мой дорогой Валерио, люблю в тебе то, что ты всегда будешь в моей власти и всегда будешь ждать, когда я вернусь, чтобы поиграть с тобой. — Что ты вообще знаешь о любви, Лу? — с горечью выдыхает Валерио, но она уже скрылась за дверью, она снова бросила его ради того, кто никогда не оценит ее по достоинству. Валерио хотел бы взять с Гузмана пример, хотел бы вытравить Лу из своего сердца раз и навсегда, чтобы не гореть изнутри каждый раз, когда чужие руки смыкаются вокруг нее в объятии, чтобы не замирать при звуках ее голоса от проклятого щенячьего восторга, чтобы не жаждать ее скупых и даже грубых ласк, чтобы не принимать ее насмешки как знаки внимания, чтобы… Но Валерио отравлен однажды и навсегда, когда-то Лу отравила его своим запретным поцелуем и превратила в одержимого безумца, и это вряд ли уже остановишь простым «нет», хотя Лу часто делает вид, что пытается. Вот только она и сама неизменно возвращается к нему — разбитая, разочарованная и одинокая, заполненная горечью до самых краев, и Валерио всегда готов стать ее утешением. Пусть на несколько часов, пусть не по-настоящему, не так, как ему того хотелось бы, но Лу все же нуждается в нем — в своем порочном брате. Но однажды ему начинает хотеться большего. — Мы никогда не будем вместе по-настоящему, смирись уже, ненормальный. Наши родители будут в ужасе, если узнают, — схватив его за подбородок, Лу смотрит брату в лицо с раздражением и даже злостью. — Прекрати давить на меня, иначе я прекращу даже то, что есть сейчас. Валерио хотел бы прекратить давить на Лу, но когда отказывают тормоза, то уже не до благоразумия. Он прилагает все усилия, чтобы этот чертов слепец, который зовется их отцом, увидел, насколько близки его дети — если Лу стыдится этого, то он сам ни капельки, и если эта тайна так тяготит ее, то пусть перестанет быть тайной. — Ты чудовище, Валерио, — в глазах Лу дрожат слезы, она смотрит перед собой, словно бы даже взглянуть на него ей гадко. — Но таким меня сделала ты, сестренка, — горько улыбается ей Валерио. — Разве не помнишь? — Нас теперь разлучат навсегда, понимаешь? Ты больше меня никогда не увидишь! — Ты счастлива, или тебя убивает это, Лу? Лу молчит целую вечность, а затем вытирает слезы, поднимается с дивана и выходит прочь из комнаты. Наверное, ее молчание должно бы делать ему больно, но не делает. Валерио кажется, что она согласится сбежать с ним — фальшивые документы он раздобыл для них обоих уже давно.