Золотая жемчужина

      Лицо Диппера уже мало что выражало — он, в какой-то мере, стал похож на свою сестру, что сжимала его руку и слегка улыбалась сама себе. Их природа, их идентичность, будто бы до последнего цеплялись друг за друга, пытались соответствовать своему близнецу, своей зеркальной половине, не желали отпускать, хоть и понимали, что время уходит. Младший Пайнс чувствовал себя птицей, которая вот-вот лишится одного крыла, не сможет летать и, в конце концов, до скончания своих дней сможет лишь напевать грустную мелодию, пока не привлечет своей песней хищника и не увянет в его острых когтях. Диппер смотрел на свою сестру и вновь видел своё отражение, даже не имея возможности заглянуть ей в глаза, парень знал весь спектр чувств, что бушует в душе девушки. Младший Пайнс был полностью поглощен проблемой Амабель, обращал внимание только на её чувства, совершенно забывая о своих основных потребностях и желаниях. Потрепанный Диппер сжимает тонкую ручку Мейбл, одним прикосновением прощупывая связки и кости, одинокая слеза катится по его щеке.       — Скоро сюда прибудут родители, они очень хотят с тобой поговорить. — голос хриплый, но в нем нет ни намека на грусть, жалость, апатию. Пайнс должен излучать только положительные эмоции, не позволять себе слабости в такой момент.       — Зачем? — она вопросительно поворачивается, все еще улыбаясь, второй рукой теребит новый браслет на свой руке. И парень не хочет даже думать, откуда он взялся.       — Мейбл, я понимаю, что ты против этого, но… — кадык дергается, голос в моменте ломается, Диппер откашливается и спокойно продолжает. — Мы согласились на экспериментальное лечение. Они приедут подписывать документы.       В секунду Амабель встрепенулась, одернула руку и тихо зашипела, задев катетер. И все же, несмотря на боль, вся ее сущность кричала о недовольстве: некогда густые волосы, наэлектризовавшись от ткани подушки, встали дыбом, рот скривился в неизменной, противной гримасе, в целом, девушка была похожа на побитую кошку — недоверчивую и противную, но некогда горячо любимую.       — Ты не желаешь меня слушать, не так ли?! — в силу возможности прокричала девушка, отползая к спинке кровати. — Мне казалось, что мы пришли к понимаю, Диппер! И теперь я не понимаю, почему ты проворачиваешь подобное за моей спиной!       — Мей, я всю жизнь был рядом с тобой, неужели ты думаешь, что я вот так просто опущу руки? Ты не допускаешь даже мысли о том, что это лечение сможет тебе помочь, а доктор дает гарантии!       — Я перестала верить в подобное ровно в тот момент, когда мне сказали, что Санты не существует, Диппер. Я просто перестала верить в сказки, тебе тоже не помешало бы перестать быть слепцом.       В голосе Мейбл слышались едкие нотки, она говорила уверено, расправив плечи, вещала так, будто заседает в парламенте, не иначе; а младший Пайнс вслушивался и полностью узнавал эту манеру речи. Он понимал, что сам привел сестру к этому, не отреагировал вовремя, пустил всё на самотек. Наивно полагал, что общение с демоном как-то поможет Мейбл, если не с ее недугом, то с эмоциональным состоянием точно. Теперь в парне кипели злость и отчаяние — токсичный коктейль чувств разливался по венам, ударял в голову, но вместо того, чтобы выплеснуть всю свою злость прямо сейчас, Диппер встал, быстрыми шагами направляясь к выходу, по пути зарываясь рукой в копну своих сильно отросших волос и с силой их оттягивая. Однако, услышав веселое фырканье со стороны сестры, остановился, шумно набирая воздух в легкие. Гнев захлестнул сознание, притупил боль от тысячи осколков, разлетевшихся от одного только надменного смешка.       — В какой момент ты решила, что никому не нужна, Мейбл? Почему для тебя стало ценно только то время, что ты проводишь с ним? У тебя всё еще есть семья, всё еще есть люди, которые о тебе беспокоятся! Неужели ты правда думаешь, что никто, кроме твоего Сайфера, ничего после твоего ухода не почувствует?! С чего ты вообще решила, что он сам будет горевать, ведь до сих пор он единственный остается безучастным! — сказал и замер. Возможно, все эти недели, что Пайнс провел в подвешенном состоянии в итоге отразились на его терпении. Эмоции, конечно, были лишними, младший Пайнс понимал, что сестра уже не способна здраво мыслить — в силу болезни или, должно быть, особенностей характера. И в самом деле, всё это было вовсе не важно, ведь голосом разума в данной ситуации должен выступать именно Диппер. Именно он должен принять решение на них двоих, как раньше делала Мейбл.       — Ты всегда была влюбчивой, но это уже перебор, — горько проговорил Диппер, в ответ слыша лишь завывания ветра за окном. Девушка даже головы в сторону брата не повернула — сложив руки на груди она демонстративно отвернула голову в сторону окна. Простояв с минуту в оглушительном молчании, Диппер что-то пробурчал себе под нос, хмыкнул и, быстро развернувшись, покинул палату, хлопнув дверью.       А старшую Пайнс даже после тирады брата не терзали сомнения — она была полностью уверена в том, что лечение быстрее сведет ее в могилу, нежели простое игнорирование проблемы. Мейбл хотела утешить брата, ведь понимала степень его отчаяния, но она не могла этого сделать. Диппера нужно было отдалять от себя, чтобы в итоге ему было не так больно. Амабель растирает пальцы — ей холодно. Будет ли ей также холодно после смерти?       Лицо Пайнс обезображено ожогами — результат ее слепоты и неуклюжести, первый крест на надежде. Хотя какая разница, что происходит с ее лицом, если она никогда больше не сможет посмотреть в зеркало? Да и, признаться, Пайнс уже не так сильно горела желанием увидеть то, во что прекратилось её лицо. Врачи уже точно не смогут вернуть прежнюю Мейбл — они разрежут ее голову и девушка попросту умрет на операционном столе, так и не взглянув на мир. Она больше никогда не сможет почувствовать запах утра, прикоснуться к прохладному покрывалу, не сможет зарыться ладонью в, предположительно, пшеничные волосы и провести руками по нечеловеческим плечам, раздражая их владельца. Пайнс любила вольничать и любила, когда ей это позволяли. Так есть ли теперь смысл отдавать все это, в погоне за сомнительной мечтой?       Всегда, когда Билл появлялся в ее палате, комнату окутывал запах хвои и дождя — с его появлением девушка будто бы вживую видела все краски леса, вновь могла различать цвета и дышать полной грудью. Мейбл забывала о том, что живет в ее голове, в эти моменты она была способна только на то, чтобы счастливо пересчитывать бусины браслета и улыбаться, несомненно незваному, но такому желанному гостю. Амабель не знала, почему нашла отдушину именно в демоне — повлиял на это груз отчаяния на ее плечах или медленно накапливающаяся ненависть в сердце девушки, было не ясно. Возможно, корень проблемы и заключался в его безжалостной природе. Пайнс допускала, что ее очередная влюбленность могла быть ничем иным, как печальным стечением обстоятельств, в котором Сайфер сначала выступал последней ниточкой, а после стал неподъемным балластом. И с каждым днем девушка всё сильнее чувствовала паническую потребность в обществе Билла — она становилась спокойнее, когда он был рядом, могла часами слушать то, о чем он говорил, не вставив ни одного своего слова, чувствовала разрушающие эмоции, когда демон пропадал. В итоге Пайнс пришла к пониманию того, что попросту не сможет жить без Сайфера, поэтому какой был смысл рисковать своим новым, пусть и недолгим, смыслом жизни, в обмен на призрачную надежду остаться в живых? Это был равноценный обмен — время с любовью всей её короткой жизни на всё оставшееся в этом бренном мире время Мейбл.