32 градуса по Фаренгейту

— Моргановы панталоны, Герм, что стряслось? Ты цела, здорова, жива? — Голос Джиневры Уизли, доносящийся из камина в переговорном зале центра Орпингтон, звучал громко и не на шутку встревоженно, несмотря на образные фигуры не вполне цензурной речи. — Т-с-с, не надо так кричать, пожалуйста, — Гермиона, чувствуя, что вот-вот загорится от стыда поярче волшебных поленьев, опустилась на корточки перед каминной решёткой и максимально тихо добавила: — Я жива, цела и, в общем, невредима, если не считать остатков моего бедного рассудка. — Слава мерлиновым кальсонам… — С чего вдруг тебя сегодня так тянет на нижнее белье эпохи короля Артура? Смею предположить, в те славные времена его вообще не очень носили. — Носили или нет, а только я едва не свалилась с метлы, когда твоя выдра снитчем влетела на стадион и затараторила, что тебе срочно нужна моя помощь! — Интонации младшей Уизли приобрели обиженно-оскорбленный оттенок, впрочем, недостаточно натуральный. — Учитывая наше славное героическое прошлое и твой не самый нервный характер, как ты думаешь, что я должна была себе представить после этого? — Третье пришествие Волдеморта, по-видимому. — Вот именно! Так, ладно, к делу. Что у тебя стряслось? — Ты будешь дома завтра вечером? — Да, скорее всего, а что? — Можно сделать как-то так, чтобы было не скорее всего, а точно и без свидетелей? — Соплохвоста тебе под подушку, да что случилось, в конце концов? — Мне очень нужен твой домашний камин. На несколько секунд на том конце связи повисло гробовое и очень выразительное молчание, после чего по комнате прокатилось буквально содрогающееся от возмущения: — И это все?! — Джин… — И вот из-за этого ты чуть не свела меня в могилу от испуга?! — Джинни, пожалуйста, прошу тебя, тише… Вопрос глубоко личный, а я тут занимаю казенную связь по непрямому назначению и в неположенное время. — П-ф, я тебя умоляю. Так делают абсолютно все. Кроме разве что моего занудного братца Перси. — Мне безразлично, что там делают другие. Короче: ты же знаешь, у меня в съемной квартирке вообще нет камина. А мне он завтра нужен больше, чем мандрагора пострадавшим от Василиска. — Ого! Ну, раз так, то хорошо, постараюсь быть дома. В крайнем случае, предупрежу маму и... — Ни в коем случае! — Почему? — Джин осеклась на полуслове и с искренним непониманием уставилась в тлеющие угли на своём конце волшебной связи. — Потому что… — Гермиона набрала в грудь побольше воздуха и ещё ниже склонилась над каминной решеткой, — только обещай, что не завизжишь сейчас на всю Нору, ладно? — Клянусь любимой метлой. — … Потому что завтра вечером я приглашена в Малфой-мэнор. — Убиться старым бладжером, да ладно?! — Джинни! Ну, я же просила. — Упс, прости, пожалуйста. Нет, ты сейчас серьёзно? — Более чем. — Грейнджер чувствовала, что ещё немного, у неё окончательно затечет спина от неудобной позы, так что разгибать ее придётся при посторонней помощи, которую Гермиона неизвестно как найдёт в практически пустом центре, но, тем не менее, нагнулась ещё на дюйм ближе к углям. — Завтра в семь вечера мне надо быть там, и кроме тебя мне едва ли кто-то может помочь. — А почему ты не можешь сделать это с работы, как сейчас? Как раз у всех каникулы и… — У всех да не всех, — перебила Джиневру Гермиона, — во-первых, у стен могут обнаружиться уши, а во-вторых, ещё один внятный предлог прийти на работу в неурочное время я вряд ли найду, тем более в семь вечера и при полном параде. — Справедливо. Что ж, ради такого я готова остаться дома и покараулить тебя. Возвращаться тоже будешь через нас? — Вероятнее всего. Хотя, честно сказать, понятия не имею. — И, разумеется, заодно понятия не имеешь, во сколько. — Джинни картинно закатила глаза. — И чего только не сделаешь ради знатной интриги! — А я думала, ради хорошей подруги. — Поправочка: ради лучшей подруги. Но когда у этой подруги такая интрига, я просто не в состоянии остаться в стороне! — Какая же ты… — Чудесная, да, я знаю. И что, он сообщил тебе пароль от камина? — Да. — Умом тронуться можно. Это уже серьёзно. — Нет, это просто сумасбродство. Впрочем, ему свойственно, как оказалось. — О, нет, не соглашусь. Пригласить тебя домой — это чертовски серьёзно. Интересно, куда он сплавил жену и Хорька? — Да тише ты, Джин! Ну, правда, вдруг кто услышит! Моей карьере придет мгновенный и бесславный конец, он ведь сейчас наш клиент. — Прости-прости, не подумала. — Интонации Уизли наконец-то тоже опустились до полушепота. — А почему ты, кстати, не поставишь заглушающие чары? — Потому что они уже стоят, — Гермиона отвела взгляд в сторону, представив, с каким выражением лица на неё сейчас бы посмотрела Джинни, если бы была рядом, — Но я все равно переживаю. — Ладно, понятно, бытовая паранойя. Это лечится, слава Моргане. — Так ты мне поможешь? — Мерлин, ну, конечно, глупая, — в голосе Джин вдруг зазвучали по-матерински теплые ноты, придавая ее речи сходство с голосом Молли. — Разве может быть как-то иначе? — Джин, ты самая лучшая. — Даже лучше Гарри-чтоб-его-Поттера? — весело осведомилась Джиневра. — М-м, да, пожалуй. Хотя Гарри тоже чудесный. — Ты можешь воспользоваться его камином… — На этот раз Джинни уже откровенно смеялась. — Нет. Только не это. Я даже не хочу думать, как объясню ему это все. — Когда-нибудь все равно придётся. — Философски заметила Уизли. — Надеюсь, что не придётся. — Брось. Мы обе надеемся, что однажды придётся. В общем, жду тебя завтра в половине седьмого — нельзя же отпускать тебя без напутствий. — Спасибо, Джин. Я просто не представляю, что делала бы без тебя. — Давай уже, беги выбирать платье. До завтра! — До завтра. Спасибо еще раз. И Гермиона отключилась от связи. * * * — Шампанское прошлогоднего урожая на аперитив, закуска из гребешков в бузине, голубь с мускатной тыквой в качестве основного блюда и десерт из запеченной груши. Белое рейнское к основному блюду. — Все верно. Приборы на две персоны. — Люциус опасно посмотрел на домовика. Строго говоря, беспокоиться было решительно не о чем: за долгие годы службы в мэноре старший эльф безупречно разучился удивляться чему-либо и комментировать это. Скользящая по гостиной гигантская змея или лежащие на обеденном столе трупы* были, в частности, куда более весомым поводом для изумления, чем приказ накрыть ужин на двоих во время отъезда хозяйки — и даже тогда домовик не произнес ни единого звука. Однако сейчас Люциусу все казалось подозрительным. Если быть до конца честным, слово «подозрительно» описывало ощущения Малфоя примерно так же, как слово «прохладно» описывало морозные узоры на стеклах и пышные сугробы в саду их поместья. Глядя в окно на восходящее солнце сегодняшним утром, Люциус был почти уверен, что видит зарницы своего полного краха, и только столовая ложка «Жидкой удачи» перед обедом смягчила его звенящие от напряжения нервы. Она же, как и предполагалось, помогла без лишних усилий выставить из дома Драко — сын оказался приглашен провести остаток дня с любимой невестой — а кроме того вселила уверенность, что Нарцисса не вернется с Сицилии раньше, чем обещала. И все-таки Люциус не был совершенно спокоен: с того момента, как порыв внезапных эмоций спровоцировал его пригласить Гермиону в поместье, покой не спешил ему даже сниться. — Сегодня вечером у нас будет гостья, — в голосе Малфоя, обращенном к домовику, угрожающе лязгнул металл. — Если ты или кто-то другой в этом доме хоть одним словом обмолвится… — Ни леди Нарцисса, ни молодой лорд Драко не узнают о гостье, мой господин. — Прекрасно. — Относительно удовлетворенный ответом эльфа и действием зелья аристократ кивнул и уже направился к выходу, как вдруг домовик остановил его нежданным вопросом. — Что пожелаете сделать с портретами, мой лорд? — Портретами? — Малфой в недоумении обернулся. — Да, сэр. — Домовик смиренно опустил взгляд и сложил замком костлявые пальцы. — Эльфы будут молчать, но эльфы не могут заставить портреты лордов молчать тоже. На долю секунды Люциусу показалось, что что-то внутри него сделало тошнотворный кульбит: ну, конечно, портреты. Целая династия чистокровных и благородных родственников, которые уничтожат его, не поведя и нарисованной бровью. — Оставьте их. С ними я разберусь сам. — Слушаюсь, сэр. — И существо, поклонившись, аппарировало прочь с характерным легким хлопком. Хотя эльф исчез, Люциус еще почти минуту простоял в опустевшей гостиной, задумчивым взглядом смотря в точку, где только что был домовик, и тщетно пытаясь собраться с мыслями. Переживание, захватившее Малфоя в этот момент, было похоже на выпитый залпом полный бокал мутной смеси азарта с тревогой; ощущение, которого он, Люциус, не испытывал уже более двадцати лет — нет, не с момента помолвки, свадьбы или рождения сына, а с того дня, когда на его предплечье появилась метка Пожирателей Смерти. Именно тогда он первый и последний раз отчетливо чувствовал, что переступает неосязаемую черту, которая разделит его жизнь на вечные «до» и «после». Тогда он верил, что «после» будет стократ лучше, чем «до». Сегодня, спустя два с лишним десятилетия, это дикое чувство поднялось вновь, и в этот раз он не был ни на йоту уверен в исходе. Да, Гермиона Грейнджер была не единственной любовницей его в жизни и даже не единственной приглашенной на свидание в мэнор, однако… Не желая развивать дальше эту шальную и тревожную мысль, Люциус сделал глубокий вдох и решительным шагом направился к парадной лестнице — туда, где висели портреты его матери и отца. Они встречали всех, кто входил в Малфой-мэнор через главные двери: два величественных парадных портрета высотой в человеческий рост возвышались над площадкой, разделявшей центральную лестницу на симметричную пару отдельных пролетов, и изображали до изумления похожих друг на друга белокурых мужчину и женщину в мантиях цвета чистого серебра. Такие же молодые и благородно-красивые, как и три с половиной десятилетия назад, когда были написаны эти картины, покойная чета Малфой походила на архангелов, что по преданиям охраняют лестницу в рай от грешников, предназначенных аду. Не желая давать себе ни права, ни времени засомневаться, Люциус быстро поднялся по ступенькам и остановился на площадке перед портретами. — Отец, мама, вечером здесь будет женщина. — Без лишних прелюдий начал он, обращаясь к изображенным на полотнах родителям. — Если хоть кто-то из нашей семьи сегодня или впредь произнесет хоть одно слово в связи с этим, — Люциус откашлялся, — я распоряжусь снять все фамильные портреты и до конца моих дней запереть на чердаке в восточном крыле. — Лица на волшебных холстах передернуло едва заметной гримасой. Люциус выдержал короткую паузу и добавил: — Все до единого. Рассчитываю на вашу поддержку. Несколько секунд фигуры покойных Абраксаса и Мелиссы** Малфой оставались неподвижными и безучастными. Мысленно прокляв Мерлина, Люциус уже начал поворачиваться к портретам спиной, как вдруг супруги коротко переглянулись между собой — и утвердительно кивнули своему сыну. Молча, без тени эмоций, но отчетливо и определенно. У пораженного Люциуса вырвался вздох облегчения. Произнеся отрывистое: «Спасибо», — и уважительно поклонившись портретам, аристократ развернулся и спешно спустился обратно в холл. Одновременно с этим в доме раздался пятикратный бой часов: до появления в мэноре Гермионы Грейнджер осталось каких-то сто двадцать минут. Бросив последний беглый взгляд на портреты родителей, Люциус кивнул собственным мыслям и направился к гардеробным. Возможно, «Felix Felicis» и был бесполезен в том, чтобы очаровать женщину, но он чудесно справлялся тем, чтобы устроить безупречное свидание с ней. _____ *Имеется в виду труп бедной Чарити Бербидж ** Имя матери Люциуса не упоминается в каноне, так что автор взял на себя смелость присвоить оное на свое усмотрение * * * — Мерлин, дорогая, на тебя же даже смотреть холодно! — Открыв Гермионе дверь и быстро окинув ее наряд с головы до ног, Джиневра демонстративно поежилась и выразительной жестикуляцией указала проходить внутрь. — Входи срочно. — Все в порядке, я под действием согревающих чар. — Это не отменяет того, что смотреть на тебя очень холодно, хотя… — Джин еще раз, теперь уже более внимательно, посмотрела на Гермиону. Та была одета в чудесное белое коктейльное платье в стиле минимализм с открытыми плечами, серебристые лодочки и, в сущности, более ни во что. Длинные и стройные ноги не обтягивали даже чулки, что, учитывая соблазнительную длину платья, было понятно, но все еще очень смело для разгара зимы. — Хотя с такими ногами твой образ, конечно, стоило бы назвать очень жарким. — Спасибо. Мама дома? — Грейнджер опасливо огляделась в гостиной. — Нет, хвала и честь нам с Фортуной: выпроводила в Косой переулок за ингредиентами для ее фирменной бодрящей настойки. Сослалась, что начинаю тренировки для отбора в «Холихедские гарпии». — А ты разве не собираешься? — Собираюсь, конечно, поэтому это и прозвучало вполне убедительно. Ты же знаешь, мою маму просто так не проймешь: она девятнадцать лет воспитывала Фреда с Джорджем. — Лицо Джинни на едва уловимый миг помрачнело. — Но, строго говоря, эта настойка нужна мне примерно так же, как отвар для окрашивания волос в рыжий цвет. — Ох, — Гермиона тяжко вздохнула, представив, что скажет миссис Уизли, если ненароком застанет ее отбытие в Малфой-мэнор. — А папа? — В гараже, разбирает по винтикам очередную маггловскую штуковину. Все в порядке. Ты готова? — Готова. — Грейнджер решительно кивнула и крепко сжала волшебную палочку, которую держала в правой руке так, будто собиралась не на свидание, а на дуэль. — Если, конечно, кто-то вроде меня вообще может быть готовой к такому. — Пустяки, тебе приходилось быть готовой и не к такому. — Вот именно, что не к такому! Я просто голову сломала, что надеть. С одной стороны, номинально это свидание, с другой — домашний ужин, с третьей — практически прием в Букингемском дворце… — Напомни, пожалуйста, а что такое Букингемский дворец? — Резиденция маггловской королевы! — А, ну да, точно. — Джинни с простодушным спокойствием махнула рукой. — Ну, и что? — А то, что мой выбор одежды простирался от джинсов с пуловером до вечернего платья. — Но ты же справилась. — Да уж, справилась… Справилась я или нет, мы поймем только тогда, когда я увижу, во что решил нарядиться хозяин банкета. — Едва ли он будет в домашнем халате или маггловских джинсах, — резонно заметила невозмутимая Уизли. — Ну, вот и я рассудила приблизительно так же. — В крайнем случае, любую неловкость можно быстро исправить, просто сняв неуместное платье… — В глазах рыжей шельмы сверкнул озорной огонек. — О, да, безусловно. — Гермиона почти задохнулась от подкатившей тревоги. — Джин, скажи честно, я совсем сошла с ума, да? — Не без этого, конечно, — начала было в шутливом тоне Джинни, но тут же стала предельно серьезной. — И это нормально. Такое кого угодно сведет с ума, но ведь именно в этом вся прелесть. Не смей портить себе вечер, ты слышишь? Хватит думать, сегодня твоя задача — ловить волшебный момент. Даже если из этой истории не получится никакого «долго и счастливо», такие воспоминания стоят того, чтобы потом до конца своих дней хранить их в отдельном флакончике и раз в год пересматривать, восхищаясь тем, какая интересная у тебя жизнь. — Интереснее некуда. — Гермиона опустила взгляд в пол. — Я… Джин, я даже не представляю, как появлюсь там. Я помню это место, я была… — Ты не была там. Ты была в ставке Волдеморта, а не в доме мужчины, которого… — Джин, не надо, умоляю, не произноси при мне еще одну порцию пафосных слов. Мне и так тяжело признаваться себе во всем этом безумии — слышать их еще и со стороны я пока не готова. Уизли понимающе улыбнулась и посмотрела на часы. — Хорошо, как скажешь. Ну что, ты готова? Время уже семь — ты опаздываешь. — Да… Да, я иду. — Гермиона одернула платье и решительным шагом прошла к камину. Сердце внутри стучало сильнее, чем колокола в кафедральном соборе. Она идет в Малфой-мэнор. Она идет к Люциусу Малфою домой. Грейнджер переложила палочку в левую руку и зачерпнула правой горсть летучего пороха. — Графство Уилтшир, поместье Малфоев, — отчеканила девушка, с трудом одолевая волнение и заставляя свой голос звучать достаточно ровно, чтобы не ошибиться с местом назначения. Наблюдавшая за ее действиями Джинни отошла от камина на противоположный конец комнаты и, прижав руки к груди, замерла, почти не дыша. — Пароль. — Раздался холодный и словно неодушевленный голос откуда-то из темноты дымохода. — Noblesse oblige. — Гермиона не была до конца уверена, что произнесла все безупречно, потому что никогда не учила французский, но отступать было некуда: набрав в грудь побольше воздуха, Грейнджер зажмурилась и бросила летучий порох себе под ноги. Круговорот воздуха, поднявшийся вслед за этим, утянул ее вглубь каминной сети и через несколько минут доставил точно туда, куда Гермиона просила — к большому камину в холле поместья Малфоев. * * * Сухо откашлявшись, Гермиона смахнула остатки волшебного пороха с плеч и, ступив на мраморный пол, тихо ахнула: в холле было пусто, просторно и головокружительно… красиво. Наполненный светом нескольких десятков свечей, парящих над полом, и тонкими звуками арфы, холл Малфой-мэнора был словно аллюзией на Большой Зал Хогвартса, с той лишь разницей, что потолок здесь не повторял английское небо, а вдоль стен вместо столов располагались массивные камины. Джинни была права: она, Гермиона, не бывала здесь раньше. То светлое, теплое, будто воздушное помещение с играющими вдоль стен огоньками, в котором она стояла сейчас, даже отдаленно не напоминало мрачный и влажно-холодный замок, куда их с Роном и Гарри притащили егеря весной девяносто восьмого. Объятая восторгом и любопытством, Грейнджер обошла зал кругом и замерла перед парадными дверьми, украшенными сложной витиеватой резьбой. «Такое чувство, словно эти стены знают чары Obliviate», — едва успела подумать она, как вдруг за спиной раздался вкрадчивый голос: — Ты вновь заставляешь меня ждать, мой прекрасный друг. Вздрогнув, Гермиона обернулась — и во второй раз тихо ахнула. Он стоял на площадке парадной лестницы, у портрета неизвестного ей мужчины, с которым был похож, словно родной брат. «Или сын», — запоздало догадалась она, скользя по фигуре Люциуса восхищенным взглядом и от волнения не замечая такого же восхищенного взгляда в ответ. Он выглядел безупречно: слегка зауженные черные брюки, белая рубашка, расстегнутая у горла, и черный галстук-бабочка, не завязанный, а просто свободно свисающий из-под ворота — торжественный, но по-домашнему расслабленный облик, будто часы только что пробили полночь, и светлейший лорд вернулся в свои покои после шумного бала. Тот самый идеальный баланс и безошибочное чувство момента, какого ей, Гермионе, вероятно, не достичь никогда — во всяком случае, так сейчас думалось очарованной Грейнджер. Малфой, тем временем, спустился вниз, не отрывая пронзительного цепкого взгляда от тонкой фигуры своей удивительной гостьи: — Понравилось мучить меня неизвестностью? В его интонациях явственно прозвучал смех, однако Гермиона вмиг покраснела и сбилась с дыхания. Если представить, что словами и голосом можно было бы прикасаться, то Малфой словно скользнул ими по всей ее спине от шеи до поясницы — по крайней мере, дрожь от них прокатилась такая же, как если бы вместо звуков это сделали его пальцы. — Что? Нет, я… я не специально, — с трудом подбирая слова, выдохнула девушка и спрятала было глаза, но подошедший вплотную Малфой тут же вновь приковал взгляд ее обратно к себе. — В таком случае, добро пожаловать. — Наклонившись к щеке Гермионы для короткого поцелуя, мягко произнес он, с наслаждением прислушиваясь при этом к тонким летним нотам ее аромата. — Я рад, что ты здесь. «Я тоже», — хотелось ответить Гермионе, однако слова предательски застряли в пересохшем горле. На несколько секунд в холле повисла душная пауза, скрадываемая лишь треском пламени волшебных свечей. — Нас впереди ждет долгий вечер, — продолжил, наконец, Люциус, так и не дождавшись ответа, — однако прежде чем мы его начнем, я бы хотел сделать тебе небольшой сюрприз. Идем. И Малфой, положив свою ладонь на обнаженное плечо Гермионы, повлек ее наверх, на второй этаж поместья.