32 градуса по Фаренгейту

— Ю-ху! Вот это класс! Огромный огненный феникс взмахнул сверкающими крыльями и через секунду, взорвавшись ослепительной вспышкой, осыпался разноцветными искрами. — Обалдеть! — Просто нечто. — Самый крутой фейерверк, который я видел. — Чарли Уизли проследил, как гаснут последние искорки, и пару раз с восхищением хлопнул в ладоши, повернувшись к младшему брату: — Джордж, ты все-таки гениальный выдумщик. Да, кстати, спасибо, что это феникс, а не дракон: хоть дома хочется от них отдохнуть. — Брось, я не гениален. И даже не особо выдумщик. — Джордж натянуто улыбнулся. — А дракон уже был как-то раз. Не хотелось повторяться. Среди гостей и обитателей Норы, высыпавших из тепла, чтобы посмотреть рождественский фейерверк, повисла неловкая пауза: каждый из них понимал, какого дракона имел в виду Джордж — того, что довел до полуобморока Долорес Амбридж. Того, что они придумали вместе с Фредом. — Так, у нас еще десерт! — Молли, как никто понимавшая Джоржда в этой потере, поспешила разрядить обстановку: сегодня не время для грусти. Тем более что Фред никогда не захотел бы, чтобы из-за него испортили веселье и праздник. — И много-много грога, — Джинни уловила маневр матери и выразительно подмигнула Золотому трио. — Отлично! Идемте! — Почти мгновенно раздалось не в меру бодрое согласие Гарри: Поттер не любил в этом признаваться, но ему до сих пор давили на плечи могильные плиты тех людей, кто погиб, пока он ковырялся с поисками крестражей. И вновь думать об этом в Сочельник совсем не хотелось. — Герм? — За спиной Гермионы раздался тихий голос Рона. По телу ведьмы мгновенно скользнула морозная дрожь: возможно, конечно, это был всего лишь порыв ветра, пробравшийся ей под пальто, но гораздо скорее это был просто страх. Страх неудобных вопросов и нелепых мычаний в ответ. — М? — Вот, пожалуйста: уже началось. Она уже мычит вместо членораздельных «да?» или «что?». — Может… чуть прогуляемся? Черт. Будь проклята твоя интуиция, дорогая — не зря Трелони гнобила тебя за прорицательскую бездарность: неужели нельзя было понять, что Рон попытается вызвать тебя на разговор тет-а-тет, и держаться от него подальше? Гермиона сделала глубокий вдох, словно перед погружением в воду, и обреченно выдохнула: — Конечно. — Эй, вы идете? Я съем вашу часть пирога, если не пойдете — так и знайте, — Джинни назидательно погрозила пальцем, но Рон и Гермиона только прыснули: — Это будет печально, но мы постараемся справиться этой утратой. — Гермиона, ухмыляясь, покосилась на Рона. Тот незамедлительно кивнул, выражая полное единодушие: — Да. Тем более, что мне не привыкать: в большой семье you snooze — you lose*, как говорится. У нас так всегда было. — Это точно. Поэтому, Джордж, пойдем, — Джин взяла за руку старшего брата и с силой потянула вперед. — У нас есть шанс урвать самые сочные кусочки. Чур, кто первый добежит до крыльца — тому самый крупный, да, мам? Молли не успела ответить, как мимо нее с одобрительными криками пронеслась почти вся честная компания, не считая Рона, Гермионы и Чарли. Тепло усмехнувшись, миссис Уизли взяла под руку своего второго сына и кивком указала на убегающих: — Ну, а что ты, мой храбрый укротитель драконов? Неужто позволишь этим шалопаям оставить тебя без десерта? — Драконы не едят сладкого, мам. И это быстро передается тем, кто их разводит. Воздушно-пламенным путем. Они засмеялись и тоже направились в тепло. Проследив за тем, как исчезает наконец в дверном проеме спина Чарли, замыкающего общую вереницу, Рональд и Гермиона коротко переглянулись и направились в противоположную сторону. Первые несколько шагов прошли в неловком молчании: оба, как по команде, опустили взгляд и сосредоточились на громком, почти оглушительном хрусте снега под ногами. От этого молчания в воздухе с каждой секундой становилось все больше напряжения, так что Гермионе казалось, будто между ней и Роном медленно надувается большой воздушный шарик, натягиваясь всеми своими резиновыми боками и грозясь вот-вот с грохотом лопнуть. — Кхм… — Рональд откашлялся. Мысленный шарик лопнул и клочками яркой резины упал на землю. — Как ты? — Замерзла немного, если честно. Рон улыбнулся: — Дать тебе мой шарф? Гермиона с благодарностью кивнула, Рон размотал свой огромный гриффиндорский шарф из числа тех, что они носили на школьные квиддичные матчи и обернул вокруг шеи девушки. — Держи. Но только я не совсем это имел в виду, когда спрашивал, как ты. — Спасибо. — Гермиона зарылась было носом в красно-желтую шерсть, вдыхая до боли знакомый запах, однако вопрос Рона выдернул ее из воспоминаний обратно в реальность: туда, где в отличие от Хогвартса, они с Роном были до странности чужими друг другу людьми, и где им обоим приходилось судорожно подбирать слова в разговоре друг с другом. — Да, конечно, я понимаю. Извини, глупый ответ — даже стыдно. А вообще… я нормально. Ушла из Министерства, работаю в исследовательском центре, занимаюсь охранными чарами… Очень интересно. — Здорово. Никогда не сомневался, что ты в итоге займешься чем-то подобным. Наука — это однозначно твое. Рон замолчал и зябко поежился, засунув руки в карманы и втягивая голову в плечи. Его молчание неприятно горчило нотками сожаления, но Гермиона предпочла этого не заметить: Рон явное многое не договаривал, но она, признаться, была не слишком готова слышать то, что он по каким-то причинам опустил. — И, что? Скоро тебя можно будет назвать «профессор Грейнджер», да? — Рон потрясающе спародировал тон Минервы МакГоннагал. — О, боже, нет! — Гермиона прыснула и в шутку пихнула Рональда в бок. — Ни за что. Не раньше, чем ты станешь «профессор Уизли». Оба засмеялись, напряжение спало. Почувствовав, как замерзают пальцы, Гермиона засунула правую руку в карман пальто и потянула оттуда перчатки. Быстрее, чем девушка успела понять, что именно выпало у нее из кармана, Рональд уже поднимал и отряхивал от снега маленькую черную коробочку. — О-у... — Парень помрачнел быстрее, чем можно было успеть взмахнуть палочкой. Тон голоса еще оставался относительно непринужденным, но окаменевшее разом лицо и сверкнувшие злобой глаза не оставляли сомнений, что он уже был так же далек от дружелюбия, как молодая венгерская хвосторога. — Рон, верни пожалуйста… Уизли не отреагировал, словно загипнотизированный, глядя на шкатулку. — Рон. — Гермиона протянула руку, явно давая понять, что требует вещь обратно, но Уизли проигнорировал просьбу и открыл коробку, после чего на несколько секунд завис, с выражением глубокого и почти брезгливого удивления разглядывая подвеску: — Ну, надо же. А я думал, там кольцо. Гермиона сжала губы так сильно, что от них отлила кровь: это было ударом под дых. Она и сама сначала подумала точно так же, но Люциус Малфой быстро развеял ее воздушные замки. — Верни. Пожалуйста. В ночных сумерках вряд ли можно было много увидеть, но Рональду хватило — с глухим хлопком защелкнув коробочку, он медленно прокрутил шкатулку в руке и полным яда голосом заметил: — Ну, да, действительно, зачем тебе я, когда есть любовнички побогаче. — Рон! — Голос Гермионы сорвался на крик. — Что… Как ты можешь так говорить?! — А как я, интересно, должен говорить? — Я… Это не то, что ты думаешь. И я собираюсь вернуть это. Уизли только и смог, что открыть от изумления рот и усмехнуться: — Да неужели! — Парень потряс коробочкой в своей руке и с вызовом посмотрел Гермионе в глаза. — Ты правда думаешь, что я поверю в эти сказки? Эта штука стоит несколько сотен галеонов, и вряд ли… — Сколько?! — Ой, вот только не надо притворяться святой наивностью! — Рон закипал все менее контролируемым гневом. — Не делай вид, что не знаешь, почем продаешься. — Да как ты… — Гермиона молнией преодолела разделявший их шаг и с размаху влепила Рональду звонкую пощечину. — Как ты смеешь?! Однако пощечина, вопреки надеждам Гермионы, не только не подействовала отрезвляюще, но и напротив, еще сильнее распалила и без того полыхающего злобой парня. Уизли взорвался подобно Бомбарде: даже не отерев порозовевшую от удара щеку, он отбросил коробочку обратно в снег и накинулся на Гермиону, с силой схватив ее за запястья, так что Грейнджер едва не взвыла от боли. — Как я смею?! Я?! — Кричал он не своим голосом, — Как ТЫ смеешь?! Как ты вообще можешь смотреть мне в глаза после такого?! Ты… Теперь мне все ясно. Ты бросила меня просто потому, что я был недостаточно богат для тебя! Дрянь! — Что?! — Гермиона едва не задохнулась от негодования и что было сил рванула руки вниз, освобождаясь от хватки. — Да пошёл ты! Тщеславный придурок! Я ушла от тебя, потому что поняла, что не чувствую к тебе той любви, о которой мы оба мечтали, а не потому что ты был беден. Не смей перекладывать на меня свои комплексы! Рон на мгновение замешкался. Было видно, что слова Гермионы наконец достигли его рассудка, хоть и не смогли возыметь пока решающего действия. Девушка тем временем продолжала: — Интересно, а на что, по-твоему, я позарилась у Снейпа? На целых две черных мантии?! Или, может, на принадлежащие школе котлы?! Уизли стушевался сильнее, но сдаваться в этой перепалке пока не собирался: нельзя отступать с таким позором, так глупо, а главное, так некрасиво подставив этой мерзавке свое слабое место. Правда все равно на его стороне — Грейнджер не должна, не может быть права. Эта продажная зазнайка просто запутывает его, как обычно, жонглирует фактами, будто резиновыми мячиками, но ничего, он выведет ее на чистую воду. Главное, не поддаваться на ее увещевания и «зрить в корень». Думай, Рон, думай. Есть! — Не надо выставлять его нищим оборванцем! У Снейпа был собственный дом и неплохой счет в Гринготтсе — насколько я помню, Малфои отнюдь не расстроились, что Хорьку упало наследство крестного! Гермиону буквально перекорежило от упоминания злосчастной фамилии, но она постаралась не подать виду — нельзя, ни в коем случае нельзя приплетать сейчас сюда еще и их. Иначе Рональд натурально убьет ее. — Не знаю, что там чувствовали Малфои, но лично я вплоть до оглашения завещания понятия не имела, есть ли у него хоть кнат за душой. О, Мерлин, Рон! Ты сам себя слышишь? Северус. Просто. Школьный. Учитель. А кроме того, бывший Пожиратель… На этот раз перекорежило Рона — от этого простого и очень личного «Северус». Только сейчас ему до конца стал очевиден известный, но до сих пор сомнительный факт: они правда были близки. На самом деле. Никто не рискнул бы назвать Снейпа по имени просто так. Гермиона, между тем, продолжала: — … почти сорокалетний сальноволосый социопат, циник и мизантроп. Я тебе клянусь, что останься он жив — никто бы даже близко не узнал его подлинной подноготной. А это значит, что он загремел бы в Азкабан уже на следующий день после падения Волдеморта. И, вероятно, скоренько поцеловался бы с дементором за убийство Дамблдора — сомневаюсь, что Северус стал бы защищаться. Ты серьезно хочешь сказать, что он был более перспективным и выгодным вариантом чем ты? Ты, молодой, талантливый, храбрый… Герой войны и обладатель Ордена Мерлина?! Рон окончательно потупился. Слова Гермионы лились прямо в душу, как эликсир, и так же, как многие медицинские зелья, нещадно саднили, вызывая желание зажмуриться и скривиться, словно от настоящей боли. — Что молчишь? Ну же, скажи, за какие такие золотые горы я продалась, по-твоему, тогда? Не можешь?! — Прекрати. — Что прекратить? Говорить правду? — Гермиона шумно выдохнула и, стиснув зубы, повернулась к Рону спиной. Мерлин, ну почему, почему с ним так всегда? Почему нужно все испортить? Неужели нельзя по-нормальному, по-человечески? Особенно в Рождество. Со времен четвертого курса воистину ничего не изменилось: его больное эго все так же не в состоянии простить другим их превосходство. Эй, очнись, Ронни, так бывает, и это не делает плохим ни тебя, ни… — Гермиона внезапно осеклась на середине мысли, почувствовав, как твердая почва уходит у нее из-под ног. Она сейчас говорит и думает почти теми же словами, что каких-то пять-шесть часов назад бросил ей в лицо Люциус. Точно такими же, точно так же — содрогаясь от злости и даже не особенно надеясь докричаться до собеседника. Мерлин. Гермиона до боли закусила губы. Неужели она ведет себя с ним так же нелепо и глупо? Нет, только не это… Осознание того, насколько она, вероятно, схожа с Рональдом в этой бессмысленной и беспощадной гордости, окатило девушку, словно ледяной душ. Да, безусловно, они ведут себя не совсем одинаково, но изящность формы не отменяет сути. Это ужасно. Так мелочно и жалко. Господи, если Люцуис воспринимает ее так же, как она сейчас Рона… Девушка спрятала лицо в ладонях. Руки, так и оставшиеся без перчаток, были приятно холодны, остужая горящие не то от гнева, не то от стыда щеки. Какая же она дура… Это просто сумасшествие — надеяться на что-то при таком отношении. Она должна извиниться. Чем скорее, тем лучше. Осмотревшись по сторонам, Гермиона нашла отброшенную Роном коробочку и, подняв, положила обратно в карман, после чего быстрым шагом направилась к дому. Что бы ни происходило между ней и Люциусом, разбрасываться его подарками она не позволит. — Гермиона… — Тихий голос, прозвучавший за ее спиной, был бесцветен настолько, что уже почти не походил на голос Рональда. Грейнджер не обернулась, но остановилась. — Прости меня. Я… не хотел тебя обидеть. Все так же не оборачиваясь, девушка кивнула и сделала еще пару шагов, но Рон вдруг добавил: — Да, и… Прекрасное украшение. Тебе очень повезло с тем, кто его подарил. Гермиона шумно выдохнула и, произнеся короткое «спасибо», проследовала в дом. Сердце колотилось, как молот. «Если бы ты только знал, Рон, о ком говоришь. Если бы ты только знал…» _________ * "You snooze, you lose" — английская вариация поговорки "Не щелкай клювом". * * * Стрелки часов пересекли отметку в четверть третьего ночи: с большим облегчением выпроводив восвояси их без пяти минут новую родню, Люциус Малфой поднялся обратно в свой кабинет, разжег камин и опустился в любимое кресло, устало потирая глаза. Взгляд непроизвольно зацепился за стоящую на столе бутылку, которую Малфой в конечном итоге забыл убрать в шкаф, и ставшую тому причиной записку под ней; Люциус подался вперед и взял со стола бумагу. «Г.Г.» — Гермиона-дьявол-ее-побери-Грейнджер. Со злостью смяв пергамент в руке, Малфой порывисто встал, подошел к камину и швырнул записку в огонь: к чему играть на собственных нервах, словно смычком по металлу? Пусть катится ко всем чертям со своим остроумием. Мужчина вернулся к столу, взял бутылку виски и повернул на просвет, любуясь игрой огненных отблесков на красивом фигурном стекле. Мысли против воли вернулись к проклятой гордячке: ее глаза такого же цвета, как это Огденское, такие же глубокие и так же коварно пьянят. Малфой саркастически усмехнулся. Но ее здесь нет, а виски есть и может быть сиюсекундно налито в бокал — и в этом его бесспорное преимущество. Не выпуская из рук бутылку, аристократ прошел к барному шкафу, достал оттуда бокал и наполнил гриффиндорским подарком. «С Рождеством, Люциус. Ты старый дурак, и я искренне желаю тебе поумнеть. Cheers», — с этой мыслью Малфой опустился обратно в свое кресло и сделал глоток. Потом еще один. И еще. И еще, пока внезапно в дверь кабинета не раздался тихий отрывистый стук: - Отец? Люциус не обернулся — только наклонил голову к правому плечу; пальцы, крутившие рокс с огневиски, замерли у краев бокала. Никакой реплики при этом не последовало. Секунду помедлив, Драко сделал осторожный шаг внутрь комнаты: - Можно? Вместо ответа Люциус молча кивнул и свободной рукой указал на соседнее кресло. Драко нахмурился: молчание отца было дурным знаком. Равно, как и на треть пустая бутылка. Мотнув головой, будто надеясь стряхнуть неприятные мысли, Драко закрыл дверь и занял место напротив отца. На Люциуса это, однако, никак не повлияло: старший Малфой оставался погружен в собственные мысли, мрачным взглядом глядя куда-то в глубину пляшущих в камине огненных всполохов. Повисла неловкая тишина. Драко шумно выдохнул, стараясь сохранять спокойствие, и переменил позу таким образом, чтобы попасть отцу на глаза: он ненавидел, когда Люциус смотрел на него вот так — будто по касательной, мимо лица, словно Драко был неудачно размещенным элементом интерьера. Люциус частенько смотрел так, когда был сильно недоволен поведением отпрыска, и сколько Драко себя помнил, под этим взглядом всегда в считанные секунды становилось просто невыносимо. Кажется, что даже с Волдемортом было чуть легче — тот внушал страх, наказывал, причинял боль... Но уничтожающему безразличию ему явно стоило бы поучиться. «Профессор» Малфой наверняка смог бы дать ему пару исключительно полезных уроков. — Тебя настолько утомили будущие родственники? — Драко постарался взять саркастический тон, но встретившись, наконец, глазами с отцом, мгновенно стушевался. Он ошибся: настроение старшего Малфоя не имело ничего общего со знакомым Драко презрением. Взгляд Люциуса был не просто холоден и мрачен — он был пугающе пуст. Как будто все предыдущие полчаса тот просидел в одном кабинете с дементором. — Что? — Люциус не сразу уловил смысл вопроса: слова, каждое из которых было ему определенно знакомо, воспринимались сейчас, скорее, набором звуков, чем связной фразой, однако разум, еще сосредоточенный на прежних размышлениях, все-таки смог с запозданием соединить их в цельную конструкцию. — Нет, Гринграссы здесь не при чем. — Тогда… боюсь даже спрашивать, в чем дело. Что-то случилось? — Нет, не случилось. — Люциус едва заметно отрицательно покачал головой. Со стороны это выглядело не слишком убедительно. Драко казалось, что он почти услышал так и не произнесенное «к сожалению». — Все в порядке. Будешь? Старший Малфой взглядом указал на бутылку виски. — Да, спасибо. Люциус кивнул и к удивлению Драко сам поднялся из кресла, после чего подошел к барному шкафу и, молча достав оттуда бокал, поставил на стол перед сыном. Обыденно и просто — не призвав эльфа, не предложив Драко «help yourself» и не бросив вскользь ни одного остроумного замечания. На долю секудны младшего Малфоя взяла холодная оторопь: Мерлин, что происходит? Что должно было случиться или не случиться, чтобы его отец вдруг так пренебрег своими привычками? В бокал тем временем с мелодичным плеском полилась огненная жидкость. Люциус наполнил бокал на треть, пододвинул к сыну, и прежде чем тот успел сделать глоток, вдруг спросил: — Скажи, ты любишь Асторию? — Что, прости? — Драко едва не поперхнулся. Горло неприятно сильно обожгло алкоголем. — Ты любишь Асторию? — Отчетливо, разделяя слова, повторил Люциус. — Кх-кх… — юноша коротко откашлялся. — Что за странный вопрос? К чему он? — К тому, что ты скоро женишься. Ты уверен, что она та, с кем ты сможешь прожить до конца своих дней? — Ну… — Драко замешкался. — Да, вполне. — И очень плохо, что уверен. При этих словах брови младшего Малфоя непроизвольно поползли вверх. Люциус тем временем продолжил: — Я предпочел бы услышать, что ты понятия не имеешь, что там будет в конце твоих дней, но в данный момент жизнь без нее тебя не интересует. Вот это надо было сказать, понимаешь? — Голос Люциуса повысился, зазвучав угрожающими нотами. — Отец, что с тобой? — Драко подался вперед и пристально присмотрелся к Люциусу. В ноздри ударил сильный запах огневиски. — Мерлин и Моргана, ты совсем пьян? — Да, Драко, я пьян. Но, к сожалению, не так сильно, как хотел бы. — Малфой-старший на минуту замолчал, стеклянным взглядом глядя куда-то в центр ковра, покрывавшего большую часть паркета в кабинете. — Пойми, сын, я всегда желал и желаю для нас только лучшего. Но лучшее, как оказалось, — весьма скользкая категория. — Отец, я тебя не понимаю… О чем ты?! Объясни хоть что-нибудь. — Боюсь, не могу. Но я настаиваю, чтобы ты раз и навсегда усвоил: не смей руководствоваться при создании семьи одними только соображениями удобства. Даже своими — а моими тем более. Драко не знал, что сказать или думать. Человек перед ним был не его отцом. По крайней мере, Драко никогда, ни секунды не был знаком с тем Люциусом Малфоем, которого видел сейчас. Поэтому все, что юноша смог, — это молча и в смятении откинуться обратно на спинку кресла и просто ждать, что будет дальше. Ждать, между тем, было чего. Люциус встал, медленно подошел к окну и, всматриваясь куда-то в темноту, отстраненно обратился к сыну: — Скажи, что ты действительно ценишь в людях вообще и в женщинах в частности? Только, ради Мерлина, не надо нести эту нашу фамильную чушь о чистокровности, статусе, воспитании, умении держаться на публике и так далее. Полагаю, ты ценишь силу. Верно? — Драко молчал и с тихим ужасом смотрел на отца. — Верно, я тебя спрашиваю?! — Д-да. — С трудом сглотнул Малфой-младший: в горле внезапно пересохло до состояния рези. И уже более твердо и осознанно добавил, — Верно. — Так вот, запомни, что сила — это умение открыто бросить вызов обстоятельствам. Сила идет рука об руку со страстью, смелостью и некоторой долей безумия. Она не свойственна соплякам, и не надо надеяться, что женившись на флоббер-черве, ты через некоторое время обнаружишь рядом Нагайну. Возможно, ты когда-нибудь и увидишь эффектный поступок в исполнении слизня, но он будет скорее следствием отчаяния, чем силы. Такое, знаешь ли, тоже случается. — Люциус опять ненадолго замолчал. — Идем дальше. Что еще? Ум, может быть? — Да, пожалуй. — Прекрасно. На этот счет тоже есть парочка наблюдений. Ум, Драко, — это не глубокие энциклопедические знания о том, каким прибором положено открывать устриц. Ум — это способность делать выводы и находить нестандартные решения. Это талант рассуждать своей головой, а не общественным мнением. Понял? — Да, отец. — Еще? — М-м… — Драко замешкался. — Красота? — Глупости. — Люциус едва не сплюнул. — Если женщина умна и в ладу с собой — она будет красивой. Если нет — ей ничто не поможет. Ни деньги, ни наследственные данные. Красота — это обаяние, естественность, шарм, а не просто идеальные маникюр и прическа. Да, согласен, если есть и то, и другое — это великолепно. Но если нет первого — второе тебе осточертеет. Дальше. — Ну… — Дальше! — Отец, я не знаю! — Плохо. Очень плохо. — Люциус почти что шипел от раздражения. — А надо бы знать. Иначе тебя ждет весьма приятное времяпрепровождение в компании с бутылками Огденского. Не обманывай сам себя, Драко: верность по привычке или из страха за свою крысиную шкуру не имеет ничего общего с преданностью. И вечные уступки твоим желаниям — это не признание твоей значимости, не следствие общих идеалов и уж тем более не следствие чувств. Это никчемность! — Люциус остановился, шумно вдохнул и тихим усталым голосом добавил, — Смотри, на ком женишься, сынок. И будь честен с собой. — Отец, я… — Знаешь, Драко, — прервал сына Люциус, — ты просто рискуешь тем, что однажды в твоей жизни появится она — Женщина с большой буквы. И все, что было у тебя до встречи с ней, окажется не стоящим ни кната. И ты будешь сидеть и, мантикора это все раздери, спрашивать пустоту, что тебе делать. На несколько минут в кабинете воцарилась глухая душная тишина. — Отец? — Что? — Кто она? Люциус не произнес ни звука. — Я ее знаю? — Иди спать, Драко. Уже поздно. — Скажи, кто она. — Я не хочу обсуждать это. Ее я обсуждать не готов. Иди. Оставь меня. — Ответь — и я уйду. Вместо ответа Люциус вновь сохранил выразительное молчание. Драко не унимался: — А как же мама? Однако отец и в третий раз промолчал, лишь коротко и презрительно фыркнув при упоминании Нарциссы. Разговор окончен. Драко стиснул зубы, но встал с кресла, забрал с отцовского стола бутылку Огденского и пошел к выходу. Больше он сегодня ничего не добьется. — Мы продолжим этот разговор завтра. Доброй ночи, отец. Люциус обернулся на сына и, прищурив мутные от алкоголя глаза, произнес: — Подумай как следует над тем, о чем мы сегодня говорили. — О, поверь, я еще очень долго буду над этим думать. Люциус отстраненно кивнул, всем видом давая понять, что разговор на этот раз однозначно закончен. Драко сквозь зубы выпустил тяжелый вздох и вышел, плотно затворив дверь, после чего залпом выхлебал несколько глотков огневиски и на ватных ногах побрел в свою спальню.