Fiamma di ghiaccio

      Тонкие изящные пальцы медленно проводят по золотой, будто сверкающей, зеркальной раме, которая впрочем совершенно не привлекает к себе внимания, затмлённая отражением в магической глади, показывающим самое лучшее проклятие из всех. Лучшая реальность, страшный кошмар любого человека в своей недостижимости, ложь, окутанная позолотой желания и удивительного сходства с жизнью. Грустная улыбка чуть трогает уста. Большего себе не позволишь. Многие пропали в отражении зеркала, в изображении на стекле, лишь отражающем лучи света, желавшие слишком сильно, слишком много, они тонули в своих же мечтах и мыслях, сходя с ума. Желая получить то, что получить могли не всегда, а если и могли, то упускали все шансы, смотря на старинную серую гладь, за которой был самый страшный монстр из всех. Монстр, хуже любого образа, созданного боггартом… Подушечками пальцев приятно ощущать холод, исходящий от стекла, в мыслях почему-то, будто случайно, думать о том, как выглядели бы осколки стекла, блистали в лучах солнца, попадающих в просторную комнату через окно, как правильно лежали бы в ладони, раскрытой специально для этого. Слышать в голове звон слишком громкий даже для столь внушительной комнаты. Но глаз не отрывать от отражения слишком далёкого от внешнего вида стоящего перед ним. Смотреть, но не тонуть. Смотреть и видеть в хрупком хрустале, стекле всего лишь, иллюзию, которая не даёт утонуть в себе. Слишком. Смотреть и не сгибаться, сохраняя себя, лишь отмечая про себя: как же глупо это. Всё. Очень-очень многое. Но не тебе решать. Кажется обычно люди ничего вокруг себя не слышат, смотря, забывая обо всём, лишь бы не расставаться с лучшим в себе. Зачем же здесь? Почему так открыто? Почему так сильно хочется встать перед ним и смотреть, не замечая течения времени. Не за что схватиться здесь, выхода нет, это зеркальная ловушка, которая всегда ищет свою жертву. И всегда находит. Она отражается в желании своём и выбирает быть мишенью: никому не хватит сил бороться всегда, особенно с собой. — Я показываю не ваше лицо, но ваше самое горячее желание, — сдерживать смешок удивительно легко. — О иллюзия, ты так чудесна, — длинный ноготок проходит по глади, слышен противный скрипучий звук. — Но нет, ты всего лишь игра, которая, увы, меня не привлекает, — голос мягок, но сталь звучит в нём чётко. Жёстко и безжалостно смотрит на отражение и кривит губы в ухмылке без стеснения. Маленькая игра. С собой? Волей? Правдой? Нет. Всего лишь с ложью.       Скрип двери кажется громом среди ясного неба, слишком он глушит и выбивает из колеи. Приятная тишина не исчезает, благо, но напряжение и недоверие витает в воздухе, и кажется ещё немного и вся эта смесь взорвётся, отбросив к стене, не дав и слова молвить, что уж там что-либо сделать. Альбус, профессор Дамблдор уж очень давно и для многих, думает: очередной ученик нашёл зеркало. Интересно порой видеть их реакцию, помогать им справиться с тем, чего они не понимают, увидеть их истинную суть. Таких доверчивых и открытых чаще всего. Но самому всегда говорить одну лишь фразу про отражение; не смотреть никогда в зеркало при других, лишь изредка, оставаясь в одиночестве, кормить свою боль и несбыточную мечту. Зеркалу давать новую-старую жертву из верениц воспоминаний и невысказанных слов, не принятых решений, не сделанных действий, забытых планах. Но стоящая перед зеркалом не похожа на ученицу. Она старше и сильнее, увереннее. Она не попала, кажется, под магическое действие Еиналежа. И так же неспешна в своих действиях, грации ей не занимать: она медленно, на небольших каблучках, разворачивается лицом к профессору трансфигурации. Мужчина же внимательно осматривает неожиданную-ожидаемую гостью, цепким взглядом отмечая каждую черту-особенность. А незнакомка кажется и не удивлена этому, знает будто: от наблюдательного взгляда не скрыть ничего. И не пытается. И кажется не будет. Она так же прозрачно-кристальна, как зеркальная гладь, но что-то иначе. Вопрос остаётся незаданным.       Молодая женщина чуть приподнимает уголок губ в подобии улыбки, смотря на своего собеседника. И мужчине кажется знакомой и одновременно неизвестной эта манера улыбаться, проявляя чувства и в то же время не позволяя другим увидеть во взгляде небесных глаз и толику своих эмоций. Всё в волшебнице кажется знакомо-незнакомым. Очень напоминает она своими чертами Альбусу Геллерта. Те же пепельно-белые волосы, мягкими кудрями лежащие на плечах женщины, глаза яркие-яркие, голубые, горящие тем же огнём жизни. Геллертов взгляд был любопытен, всегда отражал его желание познать весь мир, в нём была удивительная уверенность и властность. Уже тогда он мог повести за собой многих. В его глазах отражалась страсть к жизни, желание изменить мир, улучшить его по своим разумениям. Но в глазах волшебницы было что-то другое, такая же загадка и мистичность, то же любопытство, властность и уверенность, производящие впечатление на людей, но во взгляде её было больше света и кажется тепла, даже несмотря на холодное спокойствие. Она горела жизнью и миром, но по-другому. Ей не нужен был мир. И вся она, каждый жест, каждое движение её было уверенным и спокойным, всё выдавало в ней особу крайне воспитанную и начитанную. Она явно обладала харизмой, что-то подсказывало Альбусу: незнакомка с лёгкостью могла бы убедить любого в своих словах. — Добрый день, мистер Дамблдор, — женщина кивает в знак приветствия, а спина идеально пряма. Удивительная статность. — Добрый, мисс…? — он не договаривает, подразумевая вопрос. — Хиона. Не хочу раньше положенного времени выдавать своё имя, — волшебница чуть молчит. — Впрочем, оно так же не имеет никакого значения. Альбус жестом просит её проследовать за ним в кабинет, следя за ней, подмечая каждую мелочь, каждый жест. Каждую черту внешности он подмечает; будь то белая, чистая кожа лица и открытой шеи, кажется совсем лишённой родинок или же стройная точёная фигура, грамотно подчёркнутая светло-голубым платьем лёгкого, но изящного покроя.       Коридоры, которыми они идут, удивительно пусты в это время, хоть сейчас и ранняя осень, и учебный год уже начался, не слышен так же и детский гул, ожидаемый в любой школе, а особенно такой большой, как Хогвартс. Невольно в голове всплывают воспоминания далёкой юности, в которой так же нёсся куда-то слишком быстро, будто опоздать куда-то можешь, говорил слишком много и громко и обо всём хотел рассказать. Миру, друзьям или самому себе? Не важно. Но пора это слишком давняя, чтоб вспоминать о ней слишком много, тем более сейчас, когда жизнь весьма неспокойна во всём магическом мире, а остальной мир, неведающий о своих соседях-магах, процветает и так же быстро несётся вперёд, создавая новую реальность из обломков былого дня. Реальность, которую представить пока очень сложно, но наблюдать за её созданием весьма интригующе, не зная, что же будет дальше и к чему всё это приведёт. Может вовсе разрушит мир? Люди ведь никогда не учатся на своих ошибках. На самом деле. Что-то глобальное повторяется из раза в раз, сменяются лишь лица и их роли, но лишь в деталях, суть одна. Неизменна и жестока. Знакома эта суть слишком сильно и болезненно. Но власть слишком дорога, чтобы делать что-либо, а не создавать видимость действий. Или же слишком тяжело пойти против себя, бывшего друга, брата, больше, чем брата. Пойти против всего, к чему привык. И сейчас эта суть слишком заметна: бахромой висящей она задевает людей, скидывая за границы своей истории, которая, точно замкнутый круг, не прекращает своей жизни.       Женщина внимательным взглядом осматривает кабинет, не особо просторный, но достаточно уютный. Замечает она сразу же большой шкаф, заставленный книгами, коих огромное количество, им места в этом шкафу не хватает и стопками некоторые лежат рядом с ним. Деревянный стол, заваленный пергаментами, исписанными эссе и домашними заданиями, которые нужно проверить, стоит посредине кабинета. Чернильница небольшая, рядом в аккуратный ряд лежат перья для письма, прочие предметы так же аккуратно разложены и лежат на своих местах. Одно лишь бросается в глаза: пергаменты, сложенные так же в стопки, но всё же привлекающие к себе лишнее внимание, будто они тут быть не должны. Вытянутое арочное окно с кажущимися толстыми стёклами Хиона замечает не сразу, лишь когда в глаза бьёт яркий луч солнца, заставляя зажмуриться. Маленький аккуратный нос чуть морщится, отражая неприятные ощущения волшебницы, но вновь открывая глаза она выглядит совершенно невозмутимо, будто ничего и вовсе не чувствует, хоть это и не так. На стуле подле стола она замечает тёмно-коричневый пиджак, повешенный в явной спешке, но всё так же аккуратно, не нарушая общего порядка помещения. Мягко ступая, повелительница зим снимает не перевязанный поясом бежевый плащ, садится, кладя его себе на колени. Смотрит она выжидающе, будто не она должна начать разговор, будто не она появилась здесь невесть откуда, невесть как. — Что же вас сюда привело, Хиона? — её имя звучит из его уст мягко, немного может приторно, что, впрочем, нисколько не беспокоит волшебницу. У таких людей, как Альбус редко получается иначе. — Я писала вам, надеюсь вы помните, — Хиона чуть кивает. — Перед тем, как приступить к делу, я бы хотела попросить вас об одном: эта встреча, как и всё, что я скажу, должно остаться между нами. Ещё не время вскрывать все карты и говорить прямо: этот мир слишком сильно хочет нас задушить, чтобы мы могли позволить себе столь опасную безмятежность. Волшебница дожидается кивка, а затем молчит, смотрит прямо в глаза профессора, оценивая будто сколько он выдержит под её взглядом. Совсем не тем, что был прежде, тяжёлым и серьёзным взором голубых глаз, потемневших на два тона. Этот взгляд мог бы убить, будь такое возможно. Он не терпит возражений и препирательств, говорит: я уже всё решила, вас лишь ставлю перед фактом. Фактом, не считаться с которым глупая затея, добром не кончающаяся никогда. Взгляд женщины, её положение и мелкие жесты, то, как она откинулась на спинку кресла, укладывая руки на подлокотники, но не сжимая их, а лишь мягко водя пальцами по тёмной коже, будто скучая, то, как она чуть склонила на бок голову, точно оценивая собеседника, всё буквально выдаёт в ней удивительную расслабленность и тихое спокойствие. Точно она не в новой для себя обстановке, вне зоны комфорта, а в своей тихой тайной гавани, о которой знают единицы, самые доверенные и проверенные люди. Счастливчики. — Сейчас в мире неспокойно, многие волшебники, жаждущие власти и силы, крови и войн, возвышения над маглами, принимают сторону Гриндевальда, находя его идеалы привлекательными. Не понимая, что говорит он большинству лишь ту правду, которую они хотят слышать. Не лжёт, но и не говорит всего. Идеальное положение для управления массами, — Хиона чуть качает головой, а в глазах мелькает задорная искорка, словно ей не ближе к тридцати, а лишь шестнадцать или семнадцать, и она задумала какую-то шалость. — Многие тянутся к нему, пока Аврорат не в силах его найти… — К чему эта констатация фактов и статей? — волшебница сдерживает улыбку лукавую, замечая в поведении Дамблдора неочевидное волнение, слишком яркая реакция для того, кто не замешан в происходящем. Слишком яркая реакция для того, у кого всё уже в прошлом. — К тому лишь, чтобы напомнить, что стоит на кону, — волшебница вздыхает спокойно, прикрывая глаза. Знает цену происходящего. — Тихая гавань, слишком глубоко зарыты следы Геллерта, — делает краткую паузу, отмечая реакцию на имя, произносимое лишь в одиночестве. Мало кто сейчас зовёт его по имени, а не фамилии, ставшей чуть ли не нарицательным. — его люди везде, куда не посмотрите, увидите сторонников его идей тайных или явных. Странно это затишье, слишком странно. Он что-то задумал, исполняет план, который может переменить всё. — К чему вы клоните? — Альбус хочет услышать ответ от неё, хоть всё уже прекрасно понял, осознал и признал, что далось с большим трудом. — В Америке начали происходить странности, — женщина покачала головой перед тем, как заговорить. — Слышала, к вам приходили люди из Министерства. Убеждали вас выступить против Геллерта, я так понимаю. Глупцы, — волшебницу веселит кажется происходящее, хоть всё серьёзно, настолько, насколько это вообще возможно. — Один из сильнейших волшебников столетия под колпаком у Министерства? Они не способны контролировать своих авроров и работников, не осознавая, что среди них много перебежчиков. Куда же им пытаться обуздать ту силу, что им не подвластна? — она качает головой, а глаза всё так же спокойны. — И вы так же здесь за этим? Убедить меня участвовать в происходящем? — Я здесь, чтобы предупредить вас. Я не имею права решать за других. Только от вас зависит когда и чем закончится это событие, растянувшееся на долгие десятилетия. Долгая шахматная партия, но кто пешка, а кто игрок? Сложный вопрос. И ни одной зацепки, — Хиона отводит взгляд задумчиво. — Разве что… Нет, впрочем, это ведь глупо.       Повелительница зим поднимается так же вальяжно и неторопливо, как и всё, что делала ранее, чуть кивает Дамблдору, собираясь уходить. Тот вовсе будто не замечает её действий, погружённый в отнюдь не радостные думы, но после нескольких минут тишины, когда Хиона уже сжимает ручку двери, её останавливает тихий вопрос. — Почему зеркало не имеет над вами власти? Весьма дерзкий вопрос. Личный. Сокровенный. Застающий врасплох. Но волшебница мягко оборачивается, улыбаясь как-то по-доброму флегматично. Будто ожидала этого вопроса и Альбусу кажется, что да, она ожидала этого вопроса. Или же и вовсе просчитала эту встречу давным давно, может ещё когда писала ему то письмо с просьбой о встрече. — Моё самое горячее желание слишком идеально по другую сторону стекла, слишком сложно поверить в отражение, показываемое мне. Слишком отлично-идеально оно от реальности, которую я предпочитаю, не смотря на все её недостатки и всю её жестокость, ограничения, которые нам ставят, — Хиона опять улыбается, и взгляд её лёгок и светел, как будто не было этой беседы. — Всего доброго. Услышав ответное прощание, женщина выходит прочь, уже вне кабинета надевая плащ, оставляя профессора с его думами.       Неторопливо Хиона идёт по коридорам Хогвартса под любопытными взглядами картин и редких студентов, после смотрящими незнакомке вслед и обсуждающими её и причины её присутствия в школе. Может кто-то из Министерства снова? Или новый преподаватель? Недовольный родитель? Кто же теперь узнает, ведь светловолосая леди, маленькая загадка на пять минут скрылась за поворотом, а потом и вовсе оказалась за пределами замка. Отойдя от школы Чародейства и Волшебства на достаточное расстояние, женщина аппарировала в свою квартиру, где её ждали собранный чемодан и билет на завтрашний паром до Америки, лишь бросив последний краткий взгляд на величественный замок, возвышающийся надо всем, что его окружает; и подумать только этому зданию тысячи лет. Отпечаток старины наложил определённый след на школу, но за тысячи лет строение не развалилось от древности, не было уничтожено ни одним тёмным волшебником и до сих пор принимает у своих ворот юных волшебников, желающих познать мир, помогать другим или достичь славы, обладать огромным могуществом и управлять судьбами других. Хиона чуть улыбнулась своим мыслям, лёким взмахом руки перемещая чемодан в коридор. Они давно не дети, а игры закончились. Но последствия их решений остались неизменными, и лишь маленькая ошибка может стать роковой, что уж говорить о другом. Когда на кону слишком многое, отчётливо начинаешь понимать, как же мелко всё было прежде, как глупы и смешны были обиды, а шутки и несбыточные теории обернулись злом против тебя, оставляя горький осадок от потерянного времени, ведь ничего более не исправишь и время не перепишешь хотя так порой хочется исправить одну ошибку, чтобы не допустить ошибок других, дорогих тебе людей. Но идеалы не могут остаться на полке и зарасти пылью, о них должны услышать, понять и принять или погибнуть, пытаясь остановить то, что остановить невозможно: изменение мира, становление его лучше по мнению идеолога. …Человек.