Письмо

      Этот баранец принес в мою теплицу одни только беды. Вот ко мне только что пришел Руи, у которого я ранее просил помощи, отдал письмо… Оно было заклеено почти так же, как тогда, когда я его отправил. Ключевое слово — почти. По его глазам я был уверен в том, что он прочел его содержимое. Этот пацан смотрел на меня с… сочувствием?.. Ювелир сказал, что письмо было просто брошено на улице, будто это просто какая-то бумажка! Да, по сути, так оно и было, но бумажка весьма важная и, главное, личная. Ведь это не было просто мусором, как газета про Антиквити, которой Руи так удивлялся, когда я дал ему прочесть. Может, ему нравились ее украшения?       Мне уже нужно явиться к Брилле с отчетом, а он всё возится с лопатой. Может на него тоже напал Грач? Неделя Безумного Грача только началась, а он уже ко всем норовит лезть… Я быстро обернулся, то ли от скрипа двери, то ли от запаха чего-то тёплого и мучного. Похоже, Руи заскочил к себе на обед. Какой он безответственный… Ан-нет, он пришел с небольшим пакетом печенья в руках. В руке. Во второй была лопата с бубенцом. Я узнаю ее. Это тоже её лопата. Почему после этого письма он пришел именно с этой?..        — Как знал, что ты возьмешь лопату у нее.       Протараторив это, я попытался прикрыть недавно полученные известия улыбкой. Судя по нотке удивления в речи Руи, она была весьма правдоподобной. Я тоже удивился, но не себе. Неужто он сам приготовил это печенье? Я и не знал, что он умеет готовить.        — Оу, нет, я не разбираюсь в готовке… — Было видно, он слегка замялся. — Я могу приготовить разве что острую амаргосану.        — Ох, я люблю острое, — да, поэтому я выращиваю паприку. И… не только поэтому.        — Я могу приготовить тебе что-нибудь, если конечно, Брилла подпустит к плите, — Руи усмехнулся на мое согласие.       Этот ювелир надо мной насмехается? Он вновь напомнил о ней. Я пытался утешать себя мыслями о том, что она могла просто забыть мое письмо на улице, оторваться на более важные дела, но… не думаю, что могло быть что-то важнее. Если бы было, я бы узнал об этом от Руи. Он же ее племянник.       Даже в моей голове это слово прозвучало с отвращением. С такими же острыми нотками, с какими говорит и она. Когда я говорил, что люблю острое, я имел в виду не только вкус. Ее фразы которыми она бросается налево и направо, с еле уловимыми нотками, норовящими уколоть. Нет, я не отношусь к Руи плохо, не поймите меня превратно. Но все же…       Клочок бумаги навязчиво вылезал из кармана почти наполовину. Я не хотел его помять. Ухо предательски дернулось, когда я глянул в его сторону. Руи обратил на это внимание и решил, что нужно быстрее закончить с баранцем. Лопата врезалась в землю, колокольчик, привязанный к ней, зазвенел. Возглас ювелира заставил меня съежиться. Неужто он так удивляется крови, даже если это всего лишь сок, похожий на кровь?       Снова скрип двери. Паренек вышел, когда я сказал ему избавиться от свидетелей. Надеюсь, он понял меня правильно, потому что ушел он вместе с лопатой.       Я достал конверт. Он весь наш диалог с Руи отвлекал мое внимание. То и дело я лез в карман, будто проверяя, не выпал ли он, но касаясь бумаги, тут же одергивал руку. Ювелир не отводил взгляд от моего лица, но я знаю: он заметил.       Отклеиваю кусочек скотча, который легко поддался. К липкой стороне уже прилипла пыль и грязь, еле заметные следы пальцев остались на тонком прозрачном материале, и не только с клейкого оборота. Натянутая минутами ранее улыбка не сошла с морды, разве что, судя по ощущениям, она была больше похожей на саркастичную. Я уже было прикоснулся пальцам к самому письму, но даже когда я хотел достать его, рука все же осталась на месте. Я помедлил, думая, зачем я это делаю, я же знаю что там написано, я сам автор этой записки. Но бумага издала характерный звук, потираясь о конверт.       Выведенные буквы смотрелись так, будто я писал по прописям — настолько я старался произвести впечатление. Рука невольно сжалась, оставляя некрасивую вмятину на конверте. Само письмо я держал наоборот, с нежностью, пытаясь сохранить его в первозданном виде.       Длинный хвост провел по земле, собирая опавшие с поеденных растений листочки в линию. Они все ещё были молодыми. Не заслужили такого. Но сейчас баранец уже лежит на земле в собственном соку.       Я вздохнул, проходясь взглядом по строкам. Брови съехались в недоумении. Я не могу утверждать, прочитала она его, или просто выбросила, даже не глянув… а следы на скотче могут быть и ювелира. Может быть, он соврал, и нашёл это письмо у неё?..       Я сидел на небольшой ограде, которую устанавливают любые садовники, когда делают грядки. Я вздрогнул, стоило двери чуть шатнуться. Я положил письмо на землю, незаметно, будто это табличка с названием растения. Подозрений возникнуть не должно было. Теперь же дверь действительно открылась.       Снова Руи? Он пытался открыть дверь в обратную сторону? Что же у него творится в голове. Он кивнул, приветствуясь со мной. Мы же уже здоровались? Он подошел к баранцу и хотел было закинуть его себе на спину, но я прервал его.        — Руи, спасибо, чувство, что без него стало легче дышать! — ювелир молчал и смотрел на меня, будто знал, что я ещё не закончил. Я отвел взгляд, опуская брови. — Ты… не читал то письмо? Пожалуйста, ответь честно, — мне показалось, я слышал его вздох.        — Если честно, да.       А теперь вздохнул уже я.        — Не говори никому, сладо?        — Я и не собирался.       Отчего-то мне казалось, что он лукавит, глумится, словно Безумный Грач.       Через пару минут нашего разговора он отдал мне ещё одно печенье. «Приятного аппетита». Ну точно глумится…        — Спасибо за помощь.       Я чувствовал, насколько натянутой выглядит моя улыбка.        — Ты бы мог и сам это сделать.        — Ну, не сделал же.       Я не знаю, чего хочу больше. Накричать на него? Голос слишком дрожит. Отдать письмо Брилле лично? Нет, нет и нет! Я не представляю, как же буду смотреть после этого ей в глаза.        — Вандер.       А вдруг она меня возненавидит? Тогда я лишусь и работы, и возлюбленной.        — Эй, Вандер?       Может быть, спрятаться в теплице на пару дней, недель? Нет, так нельзя.        — Вандер!        — Да что?!        — У тебя всё лицо в слезах.