Февральская надежда

— Знаешь, Леня, моя мама была настолько энергичной и красивой женщиной, — Надежда развернулась к мужчине, чтобы взглянуть в его серые глаза, похожие на летние грозовые тучи. — Она работала врачом в самой крупной больнице Тюмени, много раз она приговаривала, что, если ей будет суждено стать беспомощной старушкой, которая не сможет ухаживать за собой, то ее нужно немедленно пристрелить. Такие разговоры у нас бывали каждый раз, когда ей привозили пожилых людей, под предлогом какого-нибудь недуга, чтобы сплавить их на персонал больницы. К сожалению, и тогда, и сейчас это отнюдь не редкость. Эх, мама как в воду глядела… Она всегда выделялась на фоне серой массы людей, была эдакая активистка. Любила путешествовать, отрываясь при этом на полную катушку. Тебе, наверное, не верится, но все это было до… Леня… Если ты не хочешь… Я пойму… Расскажи мне о своих родителях, — попросила Надя, Леонид коснулся ее плеча. — Почему бы и нет, моих родителей звали Юлия и Анатолий Субботины. Папа работал лектором на кафедре химического института, был ученым, фанатиком своего дела, у него была небольшая лаборатория и пара умненьких ребят, отец проводил там огромное количество времени. Мама была журналисткой, задорной хрупкой девушкой, папа говорил, что, увидев ее первый раз в стенах института, он не смог выбросить ее из головы. Мама тогда собирала материал к семидесятилетию университета, — Леней овладели воспоминания, которые неизменно грели его душу. — Так они познакомились, благодаря маминой поддержке и папиному упорству, он смог совершить чудо, на которое потратил больше десяти лет, какое именно, я до сих пор не знаю, эта загадка ушла с родителями в могилу. В тот день, когда они с мамой ездили подавать заявку на патент, случилось ДТП, причем подстроенное, через полчаса кто-то сжег лабораторию отца и убил ребят, с которыми папа работал. Все следы замели, все материалы какого-то открытия забрали, а черновики уничтожили. Я так и не смог докопаться до правды. Я очень хорошо помню свое детство, родителей, но все это тоже до… — было видно, что несмотря на прошедшие года, последние слова капитану давались тяжело. — Мне очень жаль твоих родителей, неужели их дело так и не расследовали?! А какое у тебя было детство? — решила немного сменить тему шатенка, ей было интересно узнавать Субботина, они вновь стояли около широкого окна, в котором был виден потрясающей красоты закат. Багряное солнце плавно опускалось в кучерявые облака, все ближе и ближе подходя к грани горизонта, сегодня был морозный и снежный день. — К сожалению, тогда еще не было ФЭС, а дело до сих пор висит в местном РУВД, — мужчина сжал губы и прикрыл глаза от досады и злости. — Т-ш-ш, — Надежда робко коснулась ладонью его щеки, пытаясь успокоить капитана, тот протяжно выдохнул, а затем ловко перехватил Надину руку и сжал ее тонкие пальцы. — Надя, — шепотом произнес Субботин, он провел большим пальцем по уголку ее обветренных розовых губ, оставляя невидимый след прикосновения до уха, он впервые заметил веснушки на изящном носу, который был красным из-за болезни, маленькую родинку над рассеченной губой, с особой нежностью обогнул синяк под серо-голубым глазом с густыми ресницами, а потом, капитан, по обыкновению, заправил выпавшую прядь пышных, каштановых волос, его подопечная замерла, по телу прошли мурашки, из легких вырвался кашель. Надежда дернулась, пытаясь встать спиной к капитану, стараясь подавить неприятный недуг. Теплые ладони легли на ее угловатые плечи, он осторожно повернул девушку к себе, прижал к груди, а она шагнула в эти объятия. Хрупкое тело было напряжено, кажется, все мышцы скованы воедино, в его сильных, теплых руках, Островская расслабилась, слушая биение его сердца, чувствуя, как мощная грудная клетка поднимается и опускается. От Субботина исходили приятные ароматы кедра, герани и бергамота, смешиваясь то в горечь, то в сладость, а его легкий свитер цвета морское волны слегка щекотал нос. Безмолвно, они безмолвно наслаждались обществом друг друга, в голове крутился рой мыслей, каждая из которых сильно жалила… Капитан ФЭС прекрасно понимал, все, что происходило и сейчас происходит не по уставу, не по канону, так не должно было быть, он уже призрачно помнил о словах «субординация», «свидетельница убийства», «подопечная». Сухие слова, обрамленные законом, а по другую сторону баррикады девушка, с тяжелой жизненной судьбой, похожая на забитую всеми жизненными обстоятельствами собаку. Он ни разу не видел улыбку на ее скуластом лице, лишь тоску, печаль и отчаяние, которое она так умело, и по всей видимости не впервой, прятала, взгляд потрясающих глаз, которые напоминают шторм, потускнел, глаза опухли от бесконечных слез, которые настигали ее, он знал, что через слезы Надежде становилось легче, а она считала их признаком слабости. Она тянулась к нему как к спасательной соломинке, а его тянуло к ней магнитом. И пускай идет лесом весь этот устав, они тоже живые люди, а люди могут переступать через правила. Он вытащит ее из неприятностей, сумеет помочь пережить утрату близкого человека, а наградой за это будет ее улыбка, которая обязательно появится на лице. — Леня, у вас с Анастасией еще все наладится, — с горечью пробормотала Островская, отпуская его теплые руки, они отстранились друг от друга, отводя взгляды, щеки врача пылали от румянца смущения. Субботин усмехнулся, он ни разу не вспомнил о Насте, после той некрасивой сцены в стенах ФЭС они даже не созванивались, он не думал о ней, лишь знал, что девушка забрала свои вещи и покинула его квартиру, так сказали Соколова и Лисицын, после оперативной работы на квартире капитана, когда там кто-то порылся, майоры не нашли ни одной женской вещи. Любовная лодка дала пробоину еще осенью, так что исход был один, все зависело лишь от времени… От постоянных капризов гордой блондинки, Леонид порядком устал, а особенно от фраз «мой папа бизнесмен», «ты ему должен» и «хочу», поэтому мужчина чувствовал даже некую свободу и облегчение от их разрыва. Капитан и врач оба молчали у широкого окна, оба вразумили себе, что это лишь легкое наваждение… — Как ты себя чувствуешь? — в унисон спросили молодые люди, набравшись смелости посмотреть друг на друга в растерянности. — Спасибо, что спросил, — молвила девушка, ей все еще было не по себе, она знает капитана Субботина всего четыре дня, но они оба открыли души друг другу, оба тянуться, понимая, что так быть не должно. — У меня, вроде, небольшая температура, надо бы измерить. Только ребра и кашель, но это пройдет со временем. Тебе бы полежать, тут я как врач настаиваю! — голос Островской звучал убедительно, она обеспокоено взглянула на сотрудника ФЭС. — Я лучше, куда лучше. Надя… Я ведь не один только что это почувствовал, я не знаю, как это объяснить, словно электрический удар, слышишь? Я не знаю, что происходит между нами, но ведь это взаимно? — вырвалось у него, но обратного уже не воротишь, что сказано, то сказано, Надежда вскинула голову вверх, чтобы видеть его глаза, ее взгляд выдавал бурю эмоций. — Отрицать этого не буду, — прошептала Островская, вынырнув из капкана мужчины, убежала в соседнюю комнату, закрыв дверь. — Я все испортил, — с досады он ударил кулаком по стене так, что сверху отвалились маленькие кусочки штукатурки. — Ай, — Субботин схватился за голову, скривившись в лице. — Что случилось? — в проеме вновь показалась шатенка, не на шутку перепугавшись, она подлетела к Леониду. — Тихо, сейчас. Капитан слегка пошатнулся, Островская помогла ему опереться: — Что же ты, — с укором запричитала врач. — Давай маленькими шажками. В ушах шумит, может подташнивает? — Уже все хорошо, Надя! — сопротивляясь, отмахнулся Леня, случайно задев рукой девушку, врач сделала вид, что не заметила. С большим усилием они добрались до дивана, Надежда взбила подушку, разгладила простынь, вновь помогла Лене сесть. — Леня, тебе беречься надо, сотрясение мозга это не шутки! Тем более средней тяжести, с момента аварии два дня всего прошло. Сейчас обезболю, — Надя немного злилась, брови сдвинулись на переносице, она распечатала иглу и основание шприца, разломала ампулу, прошлась ваткой в районе сгиба локтя. — Спасибо, — прохрипел Субботин, прикрывая глаза, когда девушка вытащила иглу, а на коже появился маленький след от укола. — Надя, я не хотел, прости, пожалуйста, я надерзил тебе на кухне, кажется, задел тебя, сказал лишнего у окна, — виновато оправдывался Леонид, хотя там, у окна он чувствовал прилив тепла и нежности, эти слова, необдуманно вырвавшиеся — читая правда, и после упоминания о блондинке, он был зол на Надю, она то отталкивала, то притягивала его… Островская устало присела на край старого коричневого в бежевую клетку дивана с деревянными обшарпанными ножками. Было видно, что Надежда расстроилась двумя инцидентами сразу. Она смотрела в одну точку, не зная какие подобрать слова, ей казалось, что она с каждым разом все сильнее запутывается. — Отдыхай, — все, что прозвучало в ответ мужчине, он осмелился, пускай и неосознанно, сказать в слух те мысли, которые блуждают у нее в голове третьи сутки, бережно укрыв пледом Леонида, она вновь опустилась в кресло, оно было куда удобнее раскладушки, которую они убрали на балкон. Девушка достала ртутный градусник, сбив его, принялась ждать результат. Спустя десять минут, Леня мирно спал, а Надежда, вновь увидев, что ртутная полоска на градуснике миновала отметку тридцать восемь, с досадой встряхнула измерительный прибор. Натянув на себя шерстяной свитер, чтобы хоть как-то справиться с ознобом, вышла из комнаты, прикрыв дверь, на кухню, чтобы включить чайник. Ей надоел слой пыли в квартире, несмотря на свои недуги, она прошла в ванную, где достала с полки порошок, чистящие средства, ведерко, поредевшую швабру с жесткими щетинками и тряпки, уборка в комнатах была необходима, за одно Островской удастся привести свои мысли в порядок. Она решила начать с ванны: белая плитка стен, со временем ставшая желтоватой, была усеяна разводами, а стыки квадратиков — коричнево-черными от плесени, на смесителе ванной виднелись засохшие белые круги, на самой ванной при свете показались желтые подтеки. Надя надела желтые хозяйственные перчатки, включила воду, которая со скрежетом и перебоями лилась из крана, набрав полведра, она выключила ее, вооружившись щеткой и мыльным раствором, девушка принялась вычищать кран и ручки, закончив с этим, Островская отыскала среди бытовой химии баночку с нужной этикеткой и залила синей жидкостью саму ванную и части стен, куда пробралась плесень. Вымыла зеркало, так, что оно сияло, змеевик, на котором висели два махровых полотенца, прошлась по полочкам, где среди всех тюбиков, баночек, шампуней и гелей, был вытянутый граненый стаканчик, в котором стояли две зубные щетки. Надежда усмехнулась, если опустить все детали и ситуацию в целом, то можно предположить, что молодые люди живут вместе. Шатенка не заметила, как сильно устала, ослабленный организм просил остановить эту пытку, которая давалась нелегко уже больше часа, поднять руки уже было проблематично, а тут она придумала махать тряпками. Кое как встав с колен, а ноги уже затекли, Островская схватилась за косяк двери, плавно скатываясь на пол, силы закончились, девушка стерла со лба выступающий пот, все-таки с уборкой придется повременить. — Надя, — послышался голос над ухом, она не заметила, как Леонид проснулся. — А себя поберечь ты не хочешь? Ну какая уборка, — теперь уже Леонид причитал, стаскивая с рук Островской перчатки. — Я не знала чем себя занять… — попыталась привести аргумент шатенка, сидя на полу. — Давай-ка вставать, твой черед отдыхать, с тебя хватит на сегодня. Островская, я тебя искренне не понимаю! У тебя температура третий день не сходит, ты болеешь, а все равно на рожон лезешь, — Леонид не злился, но пытался донести до подопечной всю абсурдность идеи с уборкой, поднимая девушку на ноги. Снова маленькая кухонька — место, где происходили все их разговоры, она была тесноватой, всю площадь «съедал» кухонный гарнитур, да маленький столик с двумя стульями. От чайника уже шли клубы пара, Субботин достал две чашки и заварочник. К чаю на столе, с салатной скатертью, оказалась ваза с фруктами и зефир в шоколаде с клюквой. Чуть подумав, мужчина достал из холодильника баночку с вареньем, судя по косточкам — малиновое, в кружку побольше он отмерил две чайные ложечки джема, а затем принялся чистить апельсин, отделяя каждую дольку. — Держи, — он опустил перед девушкой горячий чай и дольки апельсина на тарелочке со сколом. — Пей, пока горячий. Мне так мама всегда делала, когда я болел. Заваривала крепкий чай с малиной, вместо сахара, особенно, когда была температура, а папа очищал мне апельсин, отделяя его на дольки и вытаскивая оттуда косточки, ведь я очень люблю этот фрукт, а в детстве он был дефицитным. Это одно из воспоминаний из детства, — Леонид вспомнил о вопросе шатенки до того, как он сморозил лишнего. От своих слов Леня не отказывался, но пока он сам не разберется с тем, что происходит с ним, больше поднимать эту тему с шатенкой не будет. — А мне мама делала молоко с медом и маслом, я всегда очень злилась, истерила, но выпивала всю кружку. А за это меня всегда ждала награда в виде коржика, который я очень любила, особенно с орехами, — капитан думал, что девушка помрачнеет и снова отдастся горьким слезам от сказанных слов, но глаза лишь поблескивали, а во взгляде была теплота, про себя девушка отметила, что тронута поступком мужчины. — А еще я помню как заболел ветрянкой, лет в десять. Мне мама все эти зудящие прыщи зеленкой мазала, а я потом весь обмазался с ног до головы, представляя себя супергероем, — улыбнулся Субботин, отпивая горячий чай. — А я заболела ветрянкой перед выпускным в одиннадцатом классе… Жутко тогда расстроилась, встать с постели не могла, еще и вся в зеленке. А у меня и платье куплено было, и туфли мама у коллеги по работе одолжила. Думала, что это самый ужасный день в моей жизни, но в итоге, он оказался прекрасным. Мои одноклассники, с которыми я хорошо общалась и дружила, завалились ко мне домой в количестве восьми человек уже под вечер. Мама была в полном шоке, но ребят пустила, они до утра со мной сидели. Кто-то принес гитару, так мы практически шепотом пели песни, не в такт, кто как был горазд! Такого выпускного точно ни у кого не было, — отдалась воспоминаниям девушка. — А я на выпускном жутко нервничал, нам с девчонками нужно было танцевать, а ко мне прозвище приклеилось «Ленька косолапый», на всех репетициях калечил свою партнершу, Катю Герасимову, самую красивую девочку класса, то на ноги ей наступлю, то поддержку не так сделаю и она падает, а там и я за ней… А на выпускном она такая красивая была, я тогда сказал ей, что танцевать медленный танец с ней не буду, мы опозоримся перед всеми, но она настояла. Я ни разу не запутался в ногах, не наступал на туфли и подол платья, вот что это было, до сих пор не знаю, — вспомнилось Леониду. — Надо же! Держи, — изумилась Островская, протягивая капитану три дольки оранжевого фрукта. — Спасибо, — поблагодарил Леонид. — А почему ты решила поступать на медика, да еще и в Питере? — Больная для меня тема, поступок из-за которого все сложилось ужасным образом. Отгремел выпускной, я вылечилась от ветрянки, упустив время. Вступительные экзамены можно было написать либо в Питере, либо уйти на педагогический, что я себе очень слабо представляла, ведь московские ВУЗы уже завершили проведение экзаменов. Мама в то время работала сутками, она думала, что я собираюсь поступать в экономический, мне было очень стыдно и мерзко ее обманывать, дальше объясню, почему мне пришлось это сделать, я совершила самый «взрослый» поступок за свою восемнадцатилетнюю жизнь, купила билеты в город на Неве. Прилетела, написала вступительные экзамены, и до вечера гуляла по центру города, по Невскому, по дворцовой и другим улочкам. Мне очень понравилась северная столица, она манила меня. Вернувшись домой, я просто ждала результатов, когда увидела себя в списках поступивших, не поверила своим глазам, ведь уже не надеялась, пришлось рассказывать маме всю правду. Ох, как тогда мы поругались, весь дом знал о причине скандала, мы даже посуду били. Мама постоянно говорила мне, что врач — тяжелая работа, зачастую еще и неблагодарная. Она думала, что на своем примере доказала мне это, отбив полное желание даже смотреть в сторону медицинской сферы. Но мама ошиблась, еще в детстве я лечила плюшевые игрушки и хотела быть как она, с возрастом желание пойти по стопам матери никуда не делось. Пришлось уезжать из Москвы, оставлять маму и шагать во взрослую жизнь совсем не хотелось. Жила я в общежитие при институте, до того момента, пока не встретила Новосельцева… Первая «серьезная» любовь, все закрутилось очень быстро, под конец учебы в институте, работая в кафе, я накопила деньги и купила автомобиль. Дальше ты знаешь… Он завладел им, когда мы разбежались, прихватив все, что можно. Я работала в государственной больнице, подрабатывая еще и в частной клинике, чтобы насобирать деньги на адвоката. Все это время я навещала маму, мы часто созванивались, я выиграла судебное разбирательство. Примчалась к маме на своей «ласточке», разрываясь между Москвой и Питером, взяла ипотеку, ведь все начало налаживаться, чтобы вновь вернуться в Москву… А потом все разрушилось… — Леонид хотел остановить девушку, но та утонула в черных воспоминаниях. — В очередной мой приезд, мама выглядела ужасно, мы не виделись полгода… Тогда я узнала о ее неутешительном диагнозе, благо к тому моменту я уже уволилась с работы, быстро устроилась в НИИ Склифосовского, подрабатывая еще на нескольких работах, чтобы выплачивать ипотеку на долгострой и покупать маме лекарства. А потом стало еще хуже, пришлось искать наркотики, вот вся моя жизнь с восемнадцати до тридцати, — Надежда всхлипнула, закрыв лицо дрожащими руками. — Я… Я виновата, что не доглядела маму, уехав в этот проклятый Питер! — Надя, посмотри на меня, — Леонид уже сидел на корточках возле нее. — Ты не виновата в том, что твоей матери поставили страшный диагноз. Это невозможно было предугадать, ты не знала об этом, — Леонид вытирал ее слезы, бегущие по щекам, ему так хотелось, чтобы она услышала его, ведь он говорил об этом не в первый раз. Судя по всему, девушка уже больше года считает себя виновной в болезни близкого человека. — Но я виновата, Леня, что она скончалась от рук каких-то уродов! Я полезла в этот джип, я, — Островская вновь завела всю ту же пластинку, она разрыдалась, кровоточащие раны на сердце не могли затянуться, еще было очень рано, очень больно. — Она мучалась куда меньше, чем умирала бы от рака, но так бы я провела с ней еще немного времени, столь драгоценного, да, возможно я говорю как эгоистка, — девушка уткнулась в плечо Леонида, он что-то говорил ей на ухо, поглаживая по волосам. Через пятнадцать минут она успокоилась, все еще всхлипывая, в дверь позвонили, вероятнее всего их приехали навестить Галина Николаевна и Валентина. — Я пойду открою, — произнес Леня, Надя вздрогнула, вернувшись в реальность. — А я умоюсь, — коротко ответила она, встав из-за стола. Холодная вода приводила в чувство, пускай и не надолго, все воспоминания замкнутым кругом возвращались к погибшей матери. И как же противоречиво у нее на душе, когда рядом Леня, его слова, его прикосновения, в этот момент сердце и мозг забывают о нестерпимой боли, уступая место нежности. Прямо как аромат его парфюма, когда горечь сменяется сладостью, и наоборот. И только сейчас Надежда призналась, пускай только себе, что влюбилась в человека, спасшего ей жизнь… Она глушила в себе чувства, пытаясь обмануть себя, что они мнимые, что ей просто так легче пережить утрату. Нет, это не мнимые чувства, а самые что ни на есть настоящие. Только к чему все это? Его забота, его слова, его поддержка, банальное сочувствие, жалость, или взаимность на ее чувства? Он же тоже почувствовал эту искру между ними, но у него есть девушка или была? Надя чувствовала себя как на раскачивающихся качелях, ее бросало то взад, то вперед. Возможно ли всего за несколько дней влюбиться в человека? Теперь она знает, что возможно… — Надя, все в порядке? — выключая кран, поинтересовался Леонид, появившись у шатенки за спиной. — Наверное, — рассеяно отозвалась девушка, потянувшись за полотенцем. — Мне все еще сложно совладать с собой… — Это нормально, помнишь наш уговор, не строить из себя сильную с железным стержнем? У тебя есть я, ты можешь на меня положиться. — Я помню, спасибо, что терпишь меня, — Надя повесила полотенце обратно на змеевик. — Пойдем? Когда молодые люди появились на кухне, Рогозина доставала чашки с верхней полки, а Антонова распаковывала свои контейнеры. — Здравствуйте, Надя, — поприветствовали в унисон женщины, увидев девушку. Галя и Валя обе заметили, что Островская недавно плакала. — Здравствуйте, Галина Николаевна и Валя. Простите меня за мой внешний вид… — врач чувствовала себя немного скованно и не комфортно. — Да что ты, Надя, мы все понимаем. Я тут тебе с Леней поесть приготовила. Тут пирожки с яблоком и с капустой, они немножко косые, мои девочки помогали готовить. А вот тут борщ, здесь пожаренная рыбка, причем свежая, муж с сыном Юрой вчера с зимней рыбалки привезли, — Валя показывала рукой на различные судочки, при этом объясняя где что находится, мужчина отодвинул стул, чтобы Островская могла сесть, а сам встал рядом. — Спасибо тебе, огромное, я пока только омлет или яичницу могу готовить… — ей была приятна забота семьи Антоновых, с Валей они еще при первой встречи договорились перейти на ты. — Как Вы себя чувствуете? — обратилась полковник, обеспокоено взглянув на ребят. Леня был бледен и выглядел осунувшимся, Островская еле сидела на стуле и походила больше на тряпичную куклу, скулы стали более выразительными, взгляд был затуманенным и болезненным, хотя для человека только что потерявшего родителя, выглядела стойко. — Уже лучше, Леня трудный пациент, но мы справляемся друг с другом, — они переглянулись, а затем отвели взгляд. — Галина Николаевна, как продвигается расследование? Вы можете посвятить меня хоть в какие-то детали? — А Вы уверены, Надя, что хотите это знать? — полковник не ожидала такой просьбы от пострадавшей. — Я уверена, скажите мне, я должна знать, — четко и быстро произнесла шатенка, с мольбой посмотрев на главу ФЭС, пока Валентина разогревала пирог в микроволновке и заваривала кофе. — Валя, можешь рассказать Надежде о Клероксине? — попросила Рогозина, закрыв окно. — Да, — блондинка оторвалась от приготовления импровизированного ужина, пытаясь подобрать слова. — В общем, Надя, после вскрытия и проведения анализов, обнаружилось, что твоей матери больше двух месяцев не поступал в кровь препарат наркотического происхождения. — Антонова следила за реакцией девушки, та склонила вниз голову, но попросила продолжить. — Наши эксперты подтвердили это, более того, вместо импортного препарата гражданин Фокин поставлял тебе дешевое обезболивающее в таких же ампулах и упаковках. — Стойте, прошу Вас! — Надежду трясло, Субботин сжал ее ладонь, он прекрасно знал, какая реакция будет дальше, что не ушло от внимания серых глаз начальницы. — Как он посмел?! Он сдирал с меня такие деньги… Мы же были друзьями в студенческие годы. Как? Как я не заметила? — капитан первый раз видел Надю в таком гневе. — Надя, прошу Вас, успокойтесь, — встряла Галина Николаевна. — Этот Фокин, тот еще подлец, хороший фармацевт. Он умышленно подобрал такое лекарство, которое не имеет цвета, а запах очень схож. Вы в этом не виноваты, слышите? — Что с ним будет? — Надя пыталась взять себя в руки, при этом не отдергивая свою руку из-под ладони Леонида. — Мы передали это дело в соответствующие инстанции, я лично буду это контролировать! Также суд постановит выплату компенсации для Вас. Я понимаю, что деньги Вас не интересуют, но все же, — медленно проговаривала глава ФЭС, чтобы смысл сказанных слов дошел до Островской. — Вы верно заметили, деньги меня абсолютно не волнуют. Простите меня, я неважно себя чувствую. Я пожалуй пойду спать, извините, за такой прием… — Надежда посмотрела на Леонида, его пугала резкая смена настроения шатенки. — Да, конечно, — с мягкостью в голосе ответила женщина, провожая Надежду взглядом. — Валя, спасибо огромное за заботу и еду. Передайте родным отдельную благодарность. Завтра с утра я все попробую, — Валентина обняла шатенку на прощание. — Галина Николаевна, Валя, подождите меня минуту, я разберу Наде кресло и вернусь, — мужчина ретировался вслед за пострадавшей. — Надя… — осторожно начал Леонид, когда убедился, что дверь в комнату закрыта, не то чтобы он не доверял сотрудницам ФЭС, наоборот, всегда прислушивался к ним, только разговоры с Островской считал чем-то личным. Да, надеяться на то, что в старых домах времен СССР отличная звукоизоляция не стоило, но таким образом он как бы отгораживал девушку от других, делая их разговоры чем-то сокровенным. — А… Я морально не готова говорить, Лень, мне плохо, — куда-то в пустоту темной комнаты произнесла она, снова кутаясь в кофту. — Иди сюда, — тихо, чтобы только она услышала произнес Леня, Надя ни минуту не сомневаясь шагнула в его объятия, не боясь обжечься. И пускай они друг другу ничего не сказали, но даже если все действия капитана обычная жалость, она готова ее принять.