Anathema

Гермионе всегда говорили, что она была убогой: грязнокровка с рождения, она не имела тех привилегий, которые давались чистокровным волшебникам, хотя и война между ними закончилась тысячу лет назад. Но в этот раз она поняла это сама. Едва касаясь кожи руки, она прошлась пальчиками по золотистым буквам. Выведенное на предплечье имя давно уже не щипало, но боль, вызванная разочарованием, гулким эхом отдавалась глубоко в груди, в районе сердца. Гермиона ведь не была глупой. Она еще давно поняла, что ее соулмейтом окажется один из ее лучших друзей, но, несмотря на искреннюю любовь, которую она испытывала к ним, не их она видела в роли второй половинки. Она уже перестала считать себя реалисткой, прошла фазу полного отрицания и, кажется, остановилась примерно на одном уровне с религиозными фанатиками. Мерлин, как же ей хотелось, чтобы судьба-злодейка поменяла свое решение и изменила имя на ее руке. Чтобы Вы понимали, жизнь не так проста. Отрицать наличие данного судьбою солумейта бессмысленно хотя бы потому, что она, та самая судьба-злодейка, постоянно напоминает об этом. — Что, Грейнджер, остолбенела? Имя Рона предательски защипало, будто на ее кожу вылили бутылку кислоты. — Малфой, — отчаянно, будто констатируя не самый лучший факт, произнесла Гермиона и повернулась к нему. — Если ты не заметила, урок уже давно закончился. Хотя я давно подозревал, что гриффиндорцы все же не отличаются умом. Едкий, как дым сигарет, он всегда вторгался в ее жизнь. Казалось, что ее мир уже давно закрутился вокруг Малфой-звезды, дающей хоть какую-то возможность на дальнейшее существование. — Я проверяла список домашней работы. Люди приезжают сюда чтобы учиться, знаешь ли. Колкости ей всегда хватало, тем более чтобы ответить Драко. Но, только вот, Малфой так не считал. — Неужели ты настолько убога, что судьба наградила тебя не именем соулмейта, а списком домашней работы? — Он оставался все тем же Драко Малфоем. С его вечными ухмылками и скрещенными на груди руками. — Понятия не имею, о чем ты говоришь. Сорвавшись с места и по пути схватив учебники, Гермиона побежала к выходу из кабинета, но ее остановили резко сомкнувшиеся вокруг тонкой руки пальцы. — Грейнджер, не играй с моими нервами. Чье имя на тебе? — Гермионе захотелось звонко ударить его по щеке, чтобы он, нахал, знал свое место. Что это он задумал?! Ее щеки ярко вспыхнули, губы сомкнулись тонкой линией, а густые брови нахмурились, явно показывая возмущение. — Да что ты себе позволяешь?! С чего ты взял, что я стану говорить с тобой о личных вещах? Угомонись, Малфой. Спустись уже на землю, Бог недоделанный. — Не веди себя как монашка, Грейнджер. Как бы сильно я не любил тебя и твой факультет, я хочу убедиться, что имя какой-то гриффиндорской грязнокровки не окажется на моем теле, — так вот оно что. Неужели Драко Малфой еще не получил свою метку? — В таком случае, Малфой, ты можешь расслабиться. Не твое имя на моей руке. Развернувшись максимально быстро, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, Гермиона помчалась к выходу. Она так и не увидела разочарование на лице Малфоя и опавшие лепестки ромашки, которые тот разогнал ногой по полу. ••• Двадцать минут Гермиона рассматривала появившийся под ребрами цветок незабудки. Он был красив. Гермиона невольно вспомнила цветочный сад ее мамы, в котором та никому не разрешала срезать цветы. Кто же знал, что гриффиндорка сама станет цветочным садом? Но, в отличие от сада мамы, в ее саду действовали другие правила: срезать все цветы до единого. Она не могла рисковать, оставляя цветы. Вернувшись в спальню, она схватила ножницы и настоятельно решила, что отрежет ненужный цветок сразу после урока Зельеварения. Она мчалась по коридорам Хогвартса, крепко вцепившись в учебники и крича слова извинения студентам, которых она сносила на своем пути. — Ненормальная! — крикнула ей в след Паркинсон. — Эта Грейнджер готова убить людей, лишь бы только вовремя прибежать в класс. Заучка. Драко пропустил ее слова мимо ушей. Его внимание было сосредоточено на голубых лепестках, которые разлетелись по всему коридору. — Грейнджер…? ••• Срезать цветы было очень болезненно. Они были словно стрелы, застрявшие в теле. А еще точнее — стрелы, разрастающиеся из глубины тела и прокалывающие кожу насквозь. Спустя месяцы после появления первого цветка Гермиона забыла одно единственное правило, которому она собиралась следовать. Да так забыла, что и вовсе пошла наперекор самой себе: стала поливать цветы, каждый раз радуясь новым бутонам. В отличие от Малфоя, который пытался сделать все, чтобы не навредить себе, а потому и под корень срезал цветы, Гермиона смирилась со своей ничтожностью и решила, что ей незачем было избавляться от цветов. Это она поняла, когда смогла убедить Рона (при этом делая это максимально скрытно, чтобы Рон ни о чем не догадался), что на него закладывается когтевранка по имени — о нет, вы не догадаетесь! — Гермиона. Ей совсем не хотелось навредить Рону. Вовсе нет. Но она ведь знала, что люди не вечны, потому комбинации соулмейтов могут быть бесчисленны. Ведь наверняка где-то ходит другая Гермиона и ищет своего Рона. Так вот же он! Забирай! Так она и проводила ночи: думала о том, как поможет Рону, а потом, если получится, и себе. Она отчаянно пыталась вспомнить второе имя Драко Малфоя, если оно вообще было. Быть может, на самом деле его зовут Рон? Быть может, он просто поменял свое имя? Перебирая всевозможные варианты в своей голове, Гермиона медленно, но верно скатывалась в глубокую бездну отчаяния и пустоты. А затем, проснувшись (но мы же знаем, что просто встав с кровати), поливала цветы и бережно убирала их под плотную майку. Так, чтобы не повредить их, но при этом так, чтобы их не было видно. И их действительно не было видно. Только иногда, когда Гермиона передвигалась по коридорам школы, она оставляла за собой лепестки цветов. Но, казалось, никто их не замечал. Никто, кроме Малфоя. ••• — Малфой! Громкий голос Грейнджер заставил его слегка вздрогнуть и, нацепив на лицо вечно недовольное выражение лица, повернуться к ней. — Вот ты где. Передай своим, что Защиты от Темных искусств сегодня не будет. Профессор Люпин срочно покинул Хогвартс. Почему — не знаю, мне не доложили. Однако попросили передать вам, — слегка запыхавшись произнесла гриффиндорка. Ее густые, едва послушные волосы были буквально везде. Если бы не до боли врезавшийся в память голосок, Драко бы и не понял, что это чудо — Гермиона. Выглядела она больше как маленькая копия Хагрида. — Грейнджер, — медленно, будто пробуя ее имя на вкус в самый первый раз, произнес Драко. — Я уже и забыл, какая ты чокнутая. Не обязательно ведь орать. Я тут, хорошо тебя слышу. — Его колкость в который раз напомнила Гермионе причину, почему ее тело буквально отторгало имя Рона. — Хорошо, я передам своим. Гермионе казалось, будто прошла вечность с того момента, как он заговорил. Минуты тянулись, а за ними и слова Драко. Она так и осталась в своей временной темнице, вытаращив глазенки на слизеринца. Будь Драко чуть более терпеливее, она бы так и не заметила громкую тишину, окутавшую их. Мерлин! Она бы так и продолжила рассматривать его, как делала это в своих снах, если бы не он. — Что-то еще? — быстро произнес он, перед этим зажмурив глаза и помотав головой. Драко и сам словно заснул, уставившись на Гермиону в ответ. Но не мог он оказаться последним, кто бы очнулся после долгого сна. Не мог. Гермиона приоткрыла рот в полной готовности едко ответить, но передумала. Развернувшись, она умчалась прочь по-грейнджеровски, оставляя за собой длинную дорожку из разноцветных лепестков. Малфой аккуратно достал палочку и, взмахнув ей, убрал лепестки прочь.