Отмотаем назад

И вправду говорят, что ценить начинаем тогда, когда теряем. Но Швецовой повезло больше. Она не потеряла, но риск этого очень велик. Велик настолько, что сидя в коридоре больницы она уже не пытается сдержать слез. Они текут по щекам, заставляя плечи дрожать. А обычно в такие моменты он появлялся рядом со своим неизменным: «Маш, ты что, плачешь?». А после этого он всегда обнимал ее и она успокаивалась быстро. Но очень долго была в его объятиях, просто потому что ей было в них очень хорошо. А сейчас он там, в реанимации. А она здесь, льет слезы и трясётся, до жути боясь, что ее худшие страхи станут реальностью. Когда усталая женщина в белом халате вышла из-за тяжёлой двери, то Мария подскочила на стуле. Она мечтала сейчас услышать только одно. Что он жив. — Извините, — Маша попыталась привести себя в божеский вид, стирая слезы тыльной стороной ладони, — Как он? — Жив, жив. Даже в себя пришел, — немного ворчливо отозвалась врач. — А к нему можно? Пожалуйста, мне очень надо! — А Вы кем ему приходитесь? — врач приподняла бровь, оценивающе скользя взглядом по Швецовой. — Я… — Маша на секунду задумалась. Если скажет, что подруга, то не пустят. Коллега тоже. Девушка? Вряд ли, — Я его невеста. — Ах, ну, тогда проходите. Только тихо. Он спит. Маша торопливо кивнула, надела белый халат, поправила бахилы и едва ли не бегом пошла по коридорам. Палата встретила Швецову тихим попискиванием приборов и слабым светом. Мужчина лежал на спине, к его груди были прицеплены какие-то датчики. Грудь мерно вздымалась, внося во взбудораженное сознание старшего следователя какое-то спокойствие. Девушка нерешительно подошла к постели и села на стул, стоящий рядом с постелью. — Господи, Володя, какая я дура. Зачем я потащила тебя в то здание? Если бы не я, ничего бы не было, — тихо произнесла Швецова, всхлипывая. С трудом остановленная истерика снова возвращалась, будто волна цунами, — Ты ведь… Ты ведь меня от пули прикрыл, — по щекам покатились слезы, а девушка провела рукой по его щеке. Слегка колючая от щетины. Она помнила, как он признался ей в любви, там, у ее подъезда. А она ушла. Ушла, причинив столько боли. А на следующий день он ничего не сказал, продолжил улыбаться, смеяться, вести себя как и прежде. Только боль затаилась в глазах и с этим нельзя было ничего сделать. А, быть может, можно? Мария снова провела своей рукой по его щеке, потом плавно спустилась к шее, а после положила руку ему на грудь. Туда, где бьётся сердце. Сердце, которое безнадежно влюблено в нее. — Дура, я, Володь. И в том, что ушла тогда дура. Если бы можно было отмотать время назад… — Так давай отмотаем, — послышался тихий и хриплый голос Винокурова. Он ведь уже и не смел надеяться. — Володя! — ее голос, впервые за сегодня, стал радостным. Она, насколько это позволяло лежачее положение Владимира, обняла его, утыкаясь в плечо. И сразу же стало так хорошо. Как будто дышать легче стало. — Володь… Прости меня, пожалуйста. Я дура, я знаю. Но… Если можешь… Если… Если у тебя есть силы простить меня… — девушка снова всхлипнула, так и не отстраняясь от Винокурова. Тот успокаивающе провел рукой по темным волосам, а Швецова сжала плечи мужчины. Теперь она уже не допустит ошибки. И они будут вместе. Навсегда.