Темные воды

      Он смотрит на неё, ничего не замечающую, будто очарованный, и даже когда она оборачивается — не может отвести взгляд. Её лицо горит спокойной, уверенной решительностью, он так привык к ней, что физически чувствует её ярость, с которой она защищает весь мир, и её боль, когда этот самый мир показывает свои черные стороны, то там, то там взрываясь гноящимися пузырями предательств и преступлений.       Его бесконечные маски, накладываемые одна за одной, как слои гипса, его больная душа. Как можно лишиться этой дружбы? Как можно хотя бы на секунду подставить её под удар этих идиотских гормональных издержек?       Артемис уверяет себя, что это пройдет. Артемис разламывается на части, как только остается один в темноте, и возрождается, лишь заметив легкое мерцание у окна.       Был ли он когда-то так тревожно сентиментален?       Кружилась ли так когда-то его голова?       Господи, болело ли так хоть когда-то его сердце?       Когда самолет падает, Артемис даже не думает о приближающейся толще земли; он смотрит на её упрямое лицо, чувствуя, как сжимается сердце. Застывает, как статуя, не в силах оторвать взгляд, пока Элфи не отталкивает его в сторону и не перенимает управление.       Он видел, как она летит навстречу опасности, наплевав на кровь, боль и смерть.       Он видел, насколько красива она в свете огней.       Он видел, как рушится мир, как куски земли, отрываясь друг от друга со скрежещущим ревом, исчезают в водах океана, как опасность заставляет людей мчаться прочь с застывшим на лице воплем, с подгибающимися ногами, — и отдал бы весь этот мир за возможность нежно провести пальцами по её щеке.       Каждая её насмешливая улыбка вбивается клином в сердце, и он ловит себя на мысли, что даже не заметил, когда охранять её покой стало его целью. Как может у него подняться рука нарушить этот мир?       Я впервые в жизни не могу собой овладеть.       Я не могу оставаться один.       — Артемис, Артемис, Артемис! — стонет она в его снах, цепляясь мокрыми пальцами за простынь, дергаясь навстречу его пальцам, скользящим внутри неё, поднимая на него темные глаза.       Артемис просыпается в холодном поту и изо всех сил старается не думать о появляющихся четверках.       Каждую ночь к нему подступает темнота.       Сквозь боль доносится рев воды.       Ангелина шутливо спрашивает, когда в доме появится девушка — боль ввинчивается в сердце, обжигает, будто хлыстом.       Она не с ним — не с ним живет, не ему улыбается, не им дышит, и не будет, не будет, не будет, сосредоточься, Фаул, это глупая влюбленность, неустаканивающиеся гормоны, это скоро пройдет, пройдет, пройдет.       Он невозмутимо улыбается Элфи, когда они созваниваются, говорит, что всё идет по-прежнему, что всё хорошо, что новый экологический проект, что кодирование Жеребкинса безнадежно; она смеется; эхо воды раздается в ушах, шумит, как холодный прибой. Артемис не знает, до какого момента необходимо дотерпеть, чтобы всё это вынести, сжимает пальцы на подлокотниках кресла, зажмуривается, пока перед глазами в ослепительной черноте не возгораются электрические четверки, пытается удержать себя в голове и не улететь с оси, задыхаясь, изнывая, прошу, спаси меня, прошу, прошу.       Тяжелые темные воды смыкаются над его головой.