Олимпийцы

      Это заходило слишком далеко. Гефест нутром чуял, зачем его позвали в дом и к чему на столе стояли свечи и вон та бутылка вина, которую он сам откупорил пять минут назад. Коллин сидит напротив, глядя на него светящимися глазами, и бог-кузнец впервые за многие годы, кажущиеся секундами для бессмертного, ловит себя на отвратительном чувстве, что все неправильно.       Конкретно неправильно — обманывать эту девушку, пользуясь ее чувствами.       Почему-то эта смертная, вроде бы такая похожая на тех женщин и девушек, которыми прежде увлекался бог, кажется другой. Вот она доверчиво смеется и краснеет, глядя, как он разрезает мясо и откусывает кусочек. Жмурится и с широкой улыбкой восклицает, как это вкусно. А потом они пьют вино из бокалов, и Гефест видит в глубине колыхающейся красной жидкости блики от свеч.       У Коллин в глазах — такие же огоньки. Теплые и игривые: она ведь еще не знает, что все ее мечты развеятся, как дым, потому что боги не люди и им нельзя вечно жить на земле. А она смотрит, и он чувствует, как она тянется к нему, и ее рука специально ложится на скатерть чуть ближе, потому что Коллин влюблена — тут только слепой не заметит. А Гефест не слепой, и вроде как должно быть приятно, но…       Позже, после ужина, когда они стоят посередине гостиной и его руки лежат на ее талии и ему слышен легкий аромат ее духов, он останавливает себя за момент до того, как ситуация бесповоротно выйдет из-под контроля.       — Коллин, нет, — Гефест отстраняется, убирая руки. Кажется, еще чуть-чуть, и пальцы прожгут ее платье. Хмурится, отводя глаза. Впервые он отказывается потакать своим желаниям, потому что не хочет намеренно сделать ей больно.       — Что? — ее большие ореховые глаза распахиваются, ресницы отбрасывают тень. Гефест пытается не смотреть в эти омуты, потому что иначе просто не выдержит и поцелует ее, и тогда ничего уже не вернешь. А сегодня бог не хочет красть счастье у простой девушки, которая не заслуживает одиночества за искренность. — Сэм, почему? Что-то не так?       Они уже целовались. Много раз. И за каждый из них можно было бы отдать вечность (Гефест бил себя по лбу за крамолу, но мысль эта безостановочно крутилась в голове). Среди всех женщин, с которыми он был, ему хотелось остаться только с ней. Навсегда. Не на год или два, не на одну ночь в постели, а вот так, как люди. Как никогда не будет с богиней, предавшей его ради Ареса.       — Не надо, Коллин. Просто не надо, — он берет ее за плечи и качает головой. Седые пряди спадают на лоб, где залегает глубокая морщина. Гефесту хватает сил заглянуть ей наконец в глаза. Голос срывается на хрип, но он выдавливает из себя расплывчатое: — Я не тот, кто тебе нужен.       — Ты так говоришь из-за этого? — она показывает пальцем на простую клетчатую рубашку, и бог понимает смысл жеста. Взгляд Коллин серьезнеет, точно она недовольна или раздражена. — Сэм, я уже говорила, что для меня это неважно. В этом нет ничего предосудительного, и я вообще считаю, что-       — Коллин, — у него вырывается вздох. Как же трудно говорить с женщиной, которая видит перед собой цель и идет к ней! Гефест непроизвольно сжимает ее плечи и хмурится. — Ты ничего не знаешь обо мне. Я не тот, кому тебе нужно говорить все это.       Сейчас или никогда. Он должен был сделать это еще тогда, когда понял, что любит, и это не просто увлечение. Надо было уйти сразу, избавить ее от надежд, а теперь он разыгрывает комедию, в которой нет ни капли логики.       — Что, опять шутки? — она улыбается, но натянуто. Гефест чувствует ее замешательство. — Сэм, ну правда, какие такие страшные тайны есть у тебя, чтобы я испугалась и убежала?       — Меня зовут не Сэм, — Гефест хмурится еще сильнее и прикусывает губу.       Коллин изгибает бровь и немного расслабляется. Фыркает.       — Серьезно? Ты так не любишь свое имя? — снова фырканье и пожатие плечами. Она от души смеется. — Ну ладно, я не буду спрашивать, если ты не хочешь говорить. Но у нас свободная страна, и такая штука, как имя, легко меняется...       — Коллин, — кажется, это уже какое-то магическое слово в попытках остановить ее. Безуспешно.       — Если это все, то вы, мистер, знатно огребете за то, что раздули из мухи слона.       — Меня зовут Гефест, Коллин, — бог смотрит на нее тяжелым, умоляющим взглядом, до побелевших костяшек сжимая пальцы. Пожалуйста, пусть она поймет. Повторяет, отчеканивая буквы: — Г е ф е с т.       — Оу, — брови девушки, вопреки его ожиданиям, ползут вверх еще больше, и она прижимает ладонь к губам. Ей смешно. Стикс, смешно ей! — Эм. Прости. Все нормально, честно. Я могу звать тебя и так, если хо-       — Боги Олимпа, да неужели тебе это совсем ничего не напоминает?! — он срывается на отчаянный крик и встряхивает ее. Коллин испуганно вздрагивает, в упор глядя на него. — Ты знаешь, кого так звали? Читала книги?       Девушка хлопает глазами, и вот теперь в них явно недоверие, адекватен ли он. И это так: Гефест просто сходит с ума от того, что своими руками отталкивает ее все дальше, приближаясь к черте. Но он скажет ей, что он бог. Уйдет до того, как от этой недолгой страсти на плечи Коллин упадет тяжкий груз, который ей придется тащить всю жизнь. Нет, как бы он ни хотел быть с ней так близко, как только может в облике мужчины, он не позволит себе сломать ей судьбу. Хватит.       Не в этот раз.       — Ты меня пугаешь, Сэм…       — Скажи мне, ты читала греческую мифологию?       Она теряется, оттягивая время. Начинает неуверенно, видимо, припоминая, и от этого у нее немного хмурятся брови. Гефест едва держится, чтобы не встряхнуть ее снова, потому что ждать ответа — невыносимо.       — Эм. Ну да. Гефест там вроде — бог ремесла и кузнечного дела, да? — она пытается звучать спокойно и ласково, хотя все еще ощущает его нервозность. — Сэм, все в порядке. Не стоит так переживать. Вон у тебя и имя оказалось под стать профессии. И красивое оно, честно, я-.       — Я бог, Коллин, — Гефест не выдерживает, выпускает ее из рук, отходит на пару шагов, выбрасывает руку, и на его ладони вспыхивает пламя. Глаза у него загораются нездоровым огнем. — Теперь видишь? Тот самый бог. Гефест.       На лице Коллин появляется нечитаемое выражение. Она открывает-закрывает рот, точно рыба, хлопает большими глазами и сжимает руки в замочек на уровне груди. Сэм, видя, что, похоже, процесс обмозговывания информации идет с натяжкой, заставляет пламя перекинуться на всю руку, облизывая рукав рубашки. Колин вскрикивает, резко шагает назад и упирается в стол, отзывающийся натужным скрипом.       — Г-господи…       — Он настоящий. Это не фокусы, — Гефест проделывает тот же со второй рукой.       — Я. Я… — у нее дергается подбородок. Ну неужели ему не придется воспламеняться по пояс? — Кажется, то вино и впрямь было подкисшее… — Коллин улыбается неуверенно, пытаясь как-то свести все в шутку, но ей вполне ясно, что никто тут не пытается иронизировать. Впрочем, надежда умирает последней. — Сэм, это же мне кажется, да? Ты пошутил. Ты просто факир. Факир-механик. Боже, убери этот ужас, пожалуйста…       — Если я воспламенюсь целиком, тебя это убедит? — он устало качает головой. Смертные слишком отвыкли верить в сверхъестественное. — Коллин, это не шутки. Я бог. Бог-кузнец. С Олимпа.       Коллин резко хлопает себя по щекам, прижимает пальцы к вискам и жмурится.       — Ладно! Ладно, хорошо! Ты бог! Просто убери уже это пламя, пока у меня не включилась сигнализация или ты ничего не поджег.       Гефест, слыша в ее голосе панические нотки, подчиняется и снова становится похож на обычного человека.       — Мне жаль, что так вышло, — он вздыхает и подходит к ней, но не прикасается, боясь, чтобы она не шарахнулась от него, как от чудовища. — Прости меня, Коллин. Я не хотел, чтобы все дошло до подобного, но ты заставила меня.       — Подожди, — она отворачивает лицо и отмахивается рукой. — Дай мне хотя бы понять все это. Я… Боже, у меня в голове не укладывается, как это возможно. Ты будто вышел из каких-то марвеловских комиксов!       — Я схожу на землю время от времени и потом возвращаюсь на Олимп. Перед тобой —моя земная форма.       — Спасаешь мир что ли? — она наконец поднимает глаза и натянуто усмехается, но в глубине ее глаз Гефест по-прежнему видит затаенный страх. Она боится того, что не может понять. Как и большинство людей: это в их природе.       — Нет. Просто гуляю. Живу вашей жизнью, вот и все. Если хочешь, можешь считать, что от скуки и любопытства.       У Коллин вздрагивают губы, и она обнимает себя за плечи. Следующие ее слова раздаются глухо, точно издалека:       — От скуки?..       И вот тут Гефест понимает, что попал в нужную точку, чтобы разом решить все проблемы. В груди екает и сжимается при виде ее потухших глаз, и… Стикс, у нее в уголках, кажется, начинает что-то блестеть. Она часто моргает. Гефест знает, что это грубо и отчасти ложь, но может, так будет даже лучше: она скорее забудет его, если начнет ненавидеть. Поэтому продолжает, намеренно давя на больное.       — Я обманывал тебя. Ты думала, что встречаешься с обычным мужчиной и что из этого потом может что-нибудь выйти, но это не так. Я не человек, Коллин.       — Выходит, — у нее дрожит голос, и она судорожно моргает снова. Гефест сжимает руку в кулак, чувствуя себя таким мерзавцем, что ему бы вдарить себе за каждую ее слезу, — выходит, ты… все это было ложью?       Он хочет ответить «да», но язык тяжелеет и не поворачивается. Коллин ждет, слышит тишину, а потом поднимает голову: да, ее глаза блестят от воды.       — Я жду. Скажи, Сэм, или… или как тебя теперь звать, не знаю.       — Мои чувства к тебе искренние, — Гефест удерживает себя от желания коснуться ее руки, хотя его тянет к этой девушке с магнетической силой. Как и раньше, когда они только познакомились и он не предполагал, что все обернется кошмаром.       У Коллин вдруг вырывается надсадный смешок, и большая слеза катится по щеке. Она судорожно отирает ее запястьем, краснея не то от досады, не то от прилившей крови.       — Сначала ты говоришь, что живешь тут от скуки, а потом начинаешь про чувства, — она сглатывает, чтобы не всхлипнуть, но смотрит прямо, с вымученной насмешкой, чуть похрипывая. Ей больно. Еще сильнее, чем если бы он просто перестал видеться с ней. — Может, ты и выглядишь как человек, но в тебе впрямь нет ничего человеческого.       — Я только не хочу, чтобы ты пострадала. Ты молода, у тебя впереди целая жизнь. Я не вправе ее ломать.       — И как раз для этого ты влюбил меня в себя? — девушка снова усмехается, и от этого тона Гефесту не по себе. У Коллин Холт торчат невидимые иголки, и она колет его ими, постепенно поглощаемая обидой. Но разве не этого он так отчаянно добивался? — Да ты сама добродетель.       — Прости меня, — бог виновато склоняет седоватую голову и тянется мозолистыми пальцами к ее локтю. Но от одного прикосновения девушка шарахается, прижимая руки к груди. Ее радужка вспыхивает гневным огнем.       — Не прикасайся ко мне.       Гефест понимающе-грустно улыбается, и Коллин с дрожью в обливающемся кровью сердце смотрит на этот взгляд побитой собаки. Ей становится на минуту жаль его, такого покорного, даже не пытающегося оправдаться за содеянное. Но спохватывается. Глупость. Как можно просить прощения за подобную ложь, точно за разбитую вазу, и ждать чего-то вроде великодушного отпущения грехов? Это не мыльные оперы, это жизнь, и жизнь диктует свои законы.       Но и Гефест не герой фильма, хотя его поведение со следующими словами начинает походить на классический отрезающий жест.       — Я сейчас уйду, не бойся. Исчезну из твоей жизни и больше не потревожу тебя. Это даже хорошо, что ты меня ненавидишь, — он улыбается и медленно отступает. Вот и все. Конец. Хоть одна девушка останется цела и не отмечена клеймом после встречи с богом. А у Коллин перехватывает дыхание, и ей приходится сделать рваный вдох, от которого обжигает легкие. — Спасибо, что хотела отдать мне самое дорогое, что у тебя есть. Я возвращаю твою любовь, и пусть она найдет кого-нибудь подостойнее.       Он в последний раз смотрит на нее, чтобы запомнить каждую черточку, пересиливая боль внутри. Скрежущую, как от Церберовых когтей, точно гигантский трехголовый пес раздирает ему внутренности и впивается в них зубами. Девушка сжимается, стоя, как изваяние, и по ее щеке снова бежит слеза. Гефест заставляет себя улыбнуться и сказать напоследок, видимо, чтобы хоть немного сгладить осадок от всего предыдущего и показать, что он расстается с ней не по доброй воле:       — Ты самое прекрасное создание, которое я видел за миллионы лет. Прекраснее любой богини, Коллин. Мне жаль, что я не могу остаться и дать тебе то, что мог бы, будь я человеком.       Гефест медленно поворачивается спиной, ловит взглядом чернеющий выход. Игнорирует парафиновый аромат свеч и мысли о ее глубоких ореховых глазах, в которых — немое согласие на все. Делает пять шагов, зная, что поступает правильно, но его не оставляет надежда, что она может позвать его по имени. Вернуть назад. Сказать, что ей неважно и что он все еще любим. Что она хочет разделить с ним хотя бы мгновение счастья, даже если потом будет еще тяжелее.       «Эгоист, — он стискивает зубы, сжимая кулаки. Мускулы набухают. — Все мы, боги, эгоисты, и наши смертные дети — прямое тому доказательство. Она не заслуживает такого клейма. Отмеченная богом. Стикс, сколько в этом пафоса, а на деле мы одержимы тем же, чем и земные люди».       — Сэм.       Его передергивает, и бог замирает аккурат в дверном проеме, точно по нему пропустили ток. Медленно поворачивает голову через плечо, ничего не говоря. Коллин все еще обнимает себя руками, но смотрит со странной решимостью, смаргивая слезы и кусая губу. От ее тихого вопроса Гефест почти холодеет, и по его лицу растекается густая краска.       — Когда мы только встретились, ты намеревался в конце переспать со мной?       В ее словах — желчь. Гефест уверен — ей противно от произнесенного, и она в другой ситуации никогда бы не сказала чего-то такого, грязного и пошлого, но сейчас ей не до красивых оболочек. Когда твое самое светлое чувство втоптали в грязь, не хочется быть нежной и понимающей. Он помнит себя, знает до сих пор, как мучительны унижение и отсутствие взаимности. Но эту девушку Гефест не презирает, и в его чувствах к ней нет скуки. Она дорога ему, каждую ее слезинку, каждую улыбку он готов собирать и хранить как драгоценности. И если бы он смог взять у нее то, что она уже протягивала ему на ладонях, это не было бы по-животному грубо и пусто по своей духовной сути.       Гефесту не требуется много времени, чтобы обдумать ответ. Он нажимает на предпоследнее слово:       — Если бы это случилось, я бы любил тебя.       По ее лицу пробегает короткая судорога, а потом она опять спрашивает, сохраняя холодный, допытывающийся тон:       — Сколько женщин было до меня? Они же были?       Иронично. Гефесту тысячи тысяч лет. В Лагере Полукровок стоит домик номер девять, где живут его отпрыски. Он помнит их всех по именам, знает лица. И да, эти дети были зачаты хоть с каплей симпатии.       — Зачем тебе знать это? — его брови сходятся у переносицы, на лбу залегают морщины. Этот разговор бессмысленен уже потому, что он ничего не изменит. Если он отказался от возможности быть с ней, то это не значит, что после никого не будет. Боги во многом похожи на людей, хотя и мнят о себе нечто возвышенное. — Много.       Коллин стоит, вытянувшись, и сильно напоминает Гефесту статую. Ее кожа то бледнеет, то розовеет, и она что-то напряженно прокручивает в голове, растягивая слова, когда приоткрывает губы. Бога снова ставит в секундный ступор ее реакция, хотя в ее голосе — только констатация факта.       — Значит, я одна из сотен.       И вот тут все уже не так очевидно. Для него. Уголки пересохших губ Гефеста немного приподнимаются, и голос приобретает особую мягкость. Он не раздражен, даже горечь от прощания стушевывается. Сейчас хочется сказать ей что-то искреннее и ласковое, которое взлелеяно внутри и которое ему не хватит сил вырвать с корнем, как сорную траву. Убить, как нежные цветы любви к самой красивой на Олимпе богине. Он решается, ведь терять уже нечего, да и несильно она поверит ему, наверное.       — Ты первая из сотен, кого я по-настоящему люблю.       Коллин молча расцепляет взмокшие пальцы, сверля его взглядом, а Гефест не в силах повернуться к ней спиной, чтобы уйти. Они смотрят друг на друга, чего-то ожидая, но пауза затягивается, потому что никто не хочет быть первым. И наконец Коллин Холт сдается, опуская плечи и тяжело вздыхая:       — Если сегодня я попрошу тебя остаться, завтра ты все равно исчезнешь?       Гефест сглатывает и наклоняет голову, не до конца веря ушам. Это издевка? Он страхуется, намеренно ужесточая голос:       — Не спрашивай у меня того, чего не сделаешь, прошу.       Девушка упирается.       — Ответь.       Гефест устало качает головой, полностью поворачиваясь к ней и разводя руками:       — Я живу на земле несколько дней, иногда неделю. Потом возвращаюсь на Олимп. Через какое-то время прихожу снова, и все повторяется. Что ты хочешь от меня услышать, женщина? Я не святой, и да, я так же подвержен страстям, как ваши смертные мужчины. И за тысячи лет мне нравилось множество женщин, ты должна это понимать.       — Умолкни, — Холт дергает головой, норовисто, точно сбрасывая накинутую на голову узду. Ее тон говорит, как мало она озабочена такими подробностями и как много для нее значит конкретный ответ. — Когда ты спустишься в следующий раз, ты придешь только ко мне?       Брови бога медленно ползут вверх, и он неверяще смотрит на девушку. Она все еще мрачна, но в ее глазах— надежда. Внутри что-то развязывается из узла, и он все больше понимает, что не уйдет теперь даже с помощью силы воли. Она просит его не уходить. Сердце в груди радостно бьется о ребра при одной мысли, что это не насмешка. Гефест тяжело выдыхает, не скрывая дрожи в голосе:       — Да. И десятки тысяч раз после.       — Ты действительно можешь это пообещать? — Коллин не двигается, только ее грудь мерно поднимается, когда она делает плавный вдох. У Сэма внутри сладко дергается. Он выпаливает не моргая и не колеблясь:       — Клянусь на Стиксе.       Коллин скептически щурится:       — Я просила только пообещать.       Гефест непонимающе пожимает плечами, чувствуя себя слегка оскорбленным и забывая, что Коллин непонятна глубина значения божественной реки:       — Разве клятва не сильнее обещания?       Девушка вдруг улыбается, склонив голову. Гефест начинает узнавать в ней прежнюю Коллин. Ту самую, которую он полюбил сильнее всего в этой жизни.       — Когда клянутся на чем-то святом, нарушить это — уже запрет, а я хочу, чтобы ты был со мной только потому, что я для тебя что-то значу. И до тех пор, пока ты правда любишь меня.       Он не выдерживает. Срывается с места, быстрыми шагами возвращается к ней, сгребает в объятия, сжимая так сильно, что она сдавленно охает, и в этот раз девушка не шарахается. Только глаза блестят чуть мягче, и в них загорается прежняя нежность. Коллин прижимается щекой к его скуле, отдаваясь в его власть. Бог держит ее крепко, благоговейно пропуская через себя ощущение ее близости и тепла. Настоящего, такого же, как учащенное биение хрупкого сердца, которое стучит не от мыслей о ком-то еще. Она его. И он готов принадлежать ей настолько, насколько это в его силах.       — Прости, я не могу взять клятву назад, — Гефест тихо смеется, невесомо прижимаясь губами к ткани платья на ее плече. — На Стиксе клянутся лишь раз. Теперь я связан обещанием, пока ты жива.       Девушка изумленно, неверяще моргает, вздрагивая в сильных объятиях. Бог чувствует это, и внутри у него разливается живительное тепло при мысли, что она наконец понимает его серьезность. Коллин шевелится, и он неохотно позволяет ей отстраниться. Она пораженно смотрит ему прямо в глаза, громко шепча:       — Ты специально пообещал это? Это же… Сэм…       — Я говорил, что люблю тебя, — обрывает он, решая сразу расставить все точки. — А такими вещами я, в отличие от Эроса, не разбрасываюсь.       Она быстро подается вперед, доверчиво прижимаясь к его груди и вся прячась, точно большой котенок. Гефест чувствует, как сжимаются на его лопатках тонкие пальцы, и снова его окутывает ее запах.       — Можно мне и дальше называть тебя Сэмом? — раздается снизу, так робко, что ему хочется сжать ее еще сильнее, но нельзя: она хрупкая, а в нем сила сотни мужчин.       — Тебе не нравится мое имя? — Гефест усмехается.       — Я просто привыкла.       Его губы касаются ее макушки, и он крепко целует ее, закрывая глаза.       — Тогда можешь так, пока не передумаешь.