Живые трупы

Неджи ходит на обследования каждый день. В одно и то же время. В один и тот же кабинет. И возвращается с одними и теми же результатами. С одним и тем же, уже не раз озвученным приговором. Восстановление каналов чакры невозможно. Неджи никогда не посещает больницу один — за ним всегда мельтешит молчаливая Ханаби. Кому-то же надо везти коляску. Сам Неджи пока не справляется — еще слишком слаб. Он никогда уже не восстановится даже в своей физической силе. Он навсегда останется в этом слабом теле инвалида. Но Неджи с этим уже смирился. Принял. Наруто Узумаки в его глазах все же проиграл — судьба оказалась правее. Безжалостней. Неджи знал: по Ее воле он должен был умереть. Должен был остаться в той земле, куда его пригвоздило острыми деревянными штыками. Неджи не должен был жить. Его максимум — существовать. Призрачно, тихо. Не мешая наслаждаться жизнью другим, принимать свою судьбу. Последнее время Неджи совсем перестал общаться со своей семьей. Подпускал к себе только Ханаби — он ведь еще до войны обещал ей, что будет ее личным наставником. Сделает ее лучшей. Неджи всегда держал слово — в этом он был верен себе. Хинату же Неджи вычеркнул. Почти сразу же вычеркнул из своего существования. Ей он больше не нужен. Он уже ее защитил. Все за нее отдал. Больше от него толку для Химе клана не было. К тому же, у Хинаты были совсем другие заботы — сам герой войны и давний возлюбленный сделал ей наконец предложение руки и сердца. Хинате было не до Неджи — она шла навстречу своей судьбе. Судьбе, где места Неджи уже не было. — Мы закончили. Неджи слышит этот звонкий немного надломленный голос каждый день. Каждый день он режет ему перепонки. Каждый день пробуждает в Неджи что-то живое — раздражение. Харуно Сакура, ученица Пятой, героиня войны — слишком живая, слишком шумная, слишком… раздражающая. Та самая Харуно Сакура, что первая метнулась доставать израненного полуживого Неджи из-под обломков. Та самая раздражающе бесстрашная Сакура. Она лично провела не один час над его телом в операционной. Она лично не один день выхаживала это же тело после реанимаций. Она лично взялась каждый день наполнять существование Неджи обжигающим раздражением. …и надеждой. Сакура неоднократно заявляла: шанс был. Шанс был восстановить основной поток чакры. Шанс был восстановиться физически. Шанс был снова вернуться в мир шиноби. Пусть и не мастером бьякугана, но мастером тайдзюцу — той техники, где использование чакры было минимальным. У Неджи был шанс начать жизнь. Вот только он упрямо не хотел за него цепляться. — Ты ведь тренируешься, как я тебе говорила? — Сакура поднимает на своего самого проблемного пациента глаза. Выдыхает. Он и не думает врать. — Нет. — Почему? — Я не верю в твои прогнозы и тем более не верю в твои надежды. — И во что же ты тогда веришь? — В предназначение. В фатализм. Сакура поджала губы. Она прекрасно понимала, что Хьюга имел в виду: она с ним не один день провела в одной палате, постоянно наблюдая за его ухудшающимся состоянием. Прислушиваясь к его бессознательному бреду. Давно растворившись в его бреду. Все еще отчаянно это отрицая. Не признаваясь в этом даже самой себе. — Думаю, не стоит обесценивать надежду. И мои прогнозы тем более. Неджи смотрит прямо на Харуно. Цепляется за ее хлипкое самообладание глубоким взглядом лавандовых глаз. Сакура понимает: без бьякугана они не опасны. И все равно тело охватывает ледяная дрожь. Неджи видит ее насквозь. Читает все ее сомнения. Растворяется в ее разочаровании. Что, тоже больно обманываться, Сакура? Я знаю. — Ты сама уже не веришь в надежду. Ты ведь надеялась, что Учиха останется в Конохе? Ты все еще надеешься, что он когда-нибудь вернется? Ты надеешься, что твоя надежда вообще существует? Сакура бледнеет. Молчит. Не видит смысла отвечать на очевидную провокацию и играть в эти игры жестоких проницателей. Она задевает личное Неджи, Неджи задевает ее — все честно. И разрывающе больно. А Неджи продолжает смотреть на нее. Испытующе. Безжалостно. Как сама Судьба. Все в Конохе знали отчего Сакура с каждым днем все больше напоминала только тень самой себя. Учиха ушел. Учиха больше не вернется. А все взрощенные Сакурой надежды так и останутся гнить в ее сердце. Разлагаться в ее живом трупе. — Возьми себя в руки, Неджи. В голосе Сакуры почти звучит холодное отчаяние. Неджи не слышит, Неджи игнорирует. Как всегда. Хьюга привык слышать только себя. И считать правым только себя — он ведь жил по правилам. Он жил правильно. — Не могу. Наша жизнь нам не принадлежит, Сакура. Мы не можем «взять ее в руки». После того, как я почти не умер, я наконец осознал это. Я попытался пойти против судьбы — стать свободным. Умереть не за Химе Хьюга — я хотел умереть за свою сестру, за Наруто. Я хотел освободиться от бремени печати Хьюга. Ты видишь, чего мне это стоило? Я потерял себя, я лишен всего. Я уже взял себя в руки — я уже заплатил за свою свободу. Я не хочу ничего менять. Не хочу возвращаться назад. Мое предназначение — повиноваться судьбе. Сакура откидывается на спинку стула. Поднимает глаза в потолок. Они редко беседовали с Неджи. Обычно подобные разговоры просыпались, когда Сакура лезла не в свое дело. Когда Сакура тщетно пыталась дотянуться до Неджи. Пыталась его понять. И только сильнее запутывалась. Каждый раз, когда он приходил к ней, она видела в нем не прежнего Неджи Хьюга — нелюдимого, надменного, невозмутимого — она видела в нем живого мертвеца. Без цели, без жизни, без надежды. Живой труп. Самолично приговоренный к пустому существованию. Сакура не понимала Неджи. На его месте она бы не сдалась. Продолжила бы выгрызать эту жизнь хотя бы ради… А ради кого, собственно, выгрызать эту жизнь мог Неджи? Сакура знала: ослабленный и обессиленный — калека из побочной ветви — он уже не нужен был даже своему клану. Он выполнил свое предназначение — стал живым щитом для Химе. На этом его жизнь шиноби закончена. Неджи и сам это знает. Поэтому на глупые вопросы Харуно насчет реабилитаций отвечает уже заученными односложными фразами. Нет. Все кончено. — Думаю, тебе стоит пожить для себя. Может, посмотришь на мир иначе. Хьюга ничего на это не отвечает. Только обводит хмурым взглядом Харуно. Он никогда не считал ее глупой. Нет, она скорее была ослепленной. Своими целями, мечтами, любовью. Харуно не понимала, что и ее жизнь ей не принадлежит. Она никогда не получит то, что желает больше всего на свете. Любовь от Учиха. Сакура обречена. Так же как и он. Неджи Хьюга. Разница между ними только в том, что Неджи уже прозрел (пусть и невосполнимой ценой), а Сакура все еще витает в иллюзиях. На что-то надеется. Нет, все-таки глупая. — Я приду завтра. — Не стоит. Твои анализы в норме. Твой организм понемногу сам уже начинает восстанавливаться. Сакура сдалась первой. Бессмысленно тянуть человека со дна, если он отчаянно пытается уцепиться за него якорем. Называя этот якорь судьбой. Нет, Сакура его понимала. Она тоже цеплялась. Тоже цеплялась последними надеждами, что ее жизнь, Саске — все было не напрасно. Саске обязательно вернется. Сакура обязательно проснется. От апатии, от боли, от пустоты. От предрешенной безнадежности. Сакура давно ведь тоже живой труп. Только передвигается самостоятельно. В отличие от Неджи. Еще одна разница. Неджи встает с кушетки. Тянется к костылям. Он не прощается — они с Сакурой простились уже в разговоре. Их последнем разговоре. Как только Неджи уходит, Харуно достает саке. Впервые напивается на рабочем месте. Ей не стыдно. Ей больно. На следующее утро ее срочно вызывают в клан Хьюга. Разрыв сердца. Смерть во сне. Последняя новость о Неджи, немного омрачившая помолвку Химе клана Хьюга.