Привести сборщика налогов!

— Привести сборщика налогов! Старый усатый герцог сидел за небольшим деревянным столом, что стоял на пьедестале. Он быстро писал пером по очередном листе бумаги, коих вокруг него валялось много. В один момент он нахмурился и принялся внимательно перечитывать написанное. Его латы мешали нормально сидеть за столом, но герцога вполне устраивало такое состояние. Это был вытянутый и закаленный боями человек, не терпевший никаких компромиссов и любивший решать проблемы с помощью силы. Но в последние годы он стал немного более нежным, смерть жены очень опечалила Гилберта, хоть они и не были настолько близки и отчасти даже ненавидели друг друга. Когда у него осталась одна дочь, он начал уделять ей много внимания, часами подбирая ей мужа. Но она не хотела. Она не хотела выходить замуж за очередного аристократа, который просто понравился папе из-за своих качеств. Гуннора уже была влюблена, и всегда ускальзывала от серьезных и наводящих вопросов. Отец хоть и любил ее всем сердцем, но ему было неважно, что чувствует она. Порой это огорчало Гуннору, которая пыталась переубедить его в суждениях о жизни. Не получалось. Тогда эта очаровательная девушка начала тайно встречаться со своим возлюбленным — Реджинальдом, сборщиком налогов. Это был белобрысый парень лет девятнадцати, на год старше Гунноры. Так продолжалось несколько месяцев, пока герцог обо всем не заподозрил, видя, как часто дочь уходит ночью из дому. Через несколько минут два рыцаря, охранника герцога, привели сонного Реджинальда, что сладко дремал в своей комнате гостиницы, которая находилась напротив большущего замка готического стиля. Герцог показался в полный рост. Телосложение этого человека скорее походило на телосложение рыцаря-крестоносца, что недавно вернулся из Похода. Он спустился с пьедестала к Реджинальду, подходя к нему все плотнее, пока между ними не осталось полметра. Дрейк наклонился к налоговику, заглядывая ему в глаза и наводя ужас. — Поговаривают, что ты вновь встречаешься с моей девочкой? Это правда, не так ли? — тихо спросил он. Реджинальд весь затрясся и начал шарить глазами вокруг да около, лишь бы не смотреть на отца возлюбленной. — Эт-то все злые языки… — громко дыша, проговорил парень. — Я все видел. Не надо врать, признайся лучше, — воскликнул герцог. Это был простой психологический прием — он соврал, что видел их вместе, но Реджинальд-то не знает! — Л-ладно… это правда, — смирился парень, дерзко глянув герцогу прямо в глаза. — Да и что вы со мной сделаете, а? Посадите в темницу, убьете? Да вы только своей дочери хуже сделаете. Дрейк чуть было не обомлел от изумления, но взял себя в руки. Признаться, такого он от обычного сборщика налогов услышать не ожидал. Да и сам Реджи не мог даже представить, что из его уст вырвется такая резкая фраза. В ту же секунду парень про себя чертыхнулся, ожидая быстрой кары за свои слова, но… она не последовала. Герцог, молча глядя ему в глаза, взволнованно промолвил: — Что ж, если так. Ладно, иди. Иди, я не запрещаю. Встречайтесь с моей дочерью сколько хотите, пока на то есть ее воля. Дрейк немного пошатнулся, но вскоре выровнялся и громко пошагал обратно к своему столу, усаживаясь и продолжая муторную писанину. Он писал о графстве его периода — о своем правлении, о быте людей, о ценах, да о всем. Герцог смог привести свои владения в порядок после правления тиранов. Проводя бессонные ночи за этим столом истории, вассал добивался существенных успехов, отправляя отчеты о правлении Королю. В народе его даже прозвали «Мирным», а барды воспевали в стихах.

***

Прошел день с того момента, когда Реджинальд в последний раз являлся в замок, а герцог видел свою дочь. По всей видимости, они были счастливы друг с другом, только он теперь был одинок. Ему было некому высказаться, кроме как писаря и двух рыцарей-охранников, что всегда были готовы тупо слушать, но на сочувствие они не решались. Гилберт не мог вновь жениться — он был однолюб, а его жена Маргарита ушла из жизни еще много лет назад, и никому не было дела к герцогу, кроме народа. Народ всегда был готов выступить за него, понести знамя графства на Лондон, на Париж, на Святую землю. Только ему это было не нужно. Гилберт хотел, чтобы все, включая его, жили в радости и не знали темных времен. В очередной раз размышляя за столом, в тронный зал ворвался писарь — человек лет тридцати, с накинутым на голову капюшоном. — Ох, мой, сир! В королевстве гражданская война! Это все герцоги-узурпаторы! Для сэра Дрейка теперь начиналась новая жизнь. Открылось второе дыхание, давшее тягу к жизни.